Дмитрий Холендро - Чужая мать

— Приезжий?

— Ну да, — промямлил Нефедов и опять оглянулся, но зеленый взлобок среди орешника был по-прежнему предательски пуст.

— Приезжих много, — между тем вразумительно изрек инспектор рыбнадзора, — а озеро одно... Документы!

Это он потребовал, аккуратно сложив в лодку все удочки и присев на борт, а Нефедов ответил, чуть не плача:

— Какие документы? Я, видите, в одних трусах!

— Робинзон, — сказал инспектор, не улыбнувшись и уколов мелким глазом жалкую шляпу с бантом.

— Мы с турбазы...

— А как на остров попали? Сейчас скажете, случайно.

— Случайно! Попросили катающихся на лодке — они нас перевезли, им все равно, куда грести. А нам интересно!

— А сейчас скажете, что и удочки не ваши.

— Не мои. Честное слово!

Хмурый инспектор неожиданно засмеялся, пустив свистящий ветерок сквозь зубы.

— Все одинаково говорят. Как попки!

Не находя слов, Нефедов застучал себя кулаком в голую грудь, и вместо него крикнул Женька:

— Мой папа не обманывает! Никогда!

— Ладно, — сказал дядька, сталкивая лодку с ила. — На первый раз ограничимся конфискацией орудий лова, чтобы не повторялось!

Шагнув в лодку, он дернул шнур и завел мотор, а Женька рванулся за ним в озеро, крича:

— Эй, эй! Стойте!

— Уйми мальца, Робинзон, — велел дядька, выводя Нефедова из остолбенения. — Тут сразу глубина. Пузыри пустит.

Бурля винтом, лодка начала удаляться, и широченная спина дядьки, на миг закрывшая горизонт, стремительно уменьшалась.

— Что такое? — донеслось с пригорка.

Нелепо разбрасывая руки и ноги, оттуда сбегал хозяин удочек. Выхватив Женьку из воды, Нефедов встретил нового знакомого неожиданной для самого себя едкой усмешкой:

— А по виду — интеллигентный человек!

— Ну?

— Баранки гну! — как в худшую пору отрочества, сказал Нефедов, — Если заметили лодку и — в кусты, чтобы отсидеться, так хоть других предупредили бы!

— О чем? — спросил рыболов, подпрыгнув.

— Запрещено здесь рыбу ловить! Постановление. — Он опустил на землю Женьку, терпевшего боль под мышками, и спросил: — Какой номер он сказал?

— Дробь пять! — уверенно крикнул Женька.

— Вот именно, — Нефедов сел на корягу, в яростном отчаянии погрозил рыболову кулаком и вздохнул сокрушенно: — Сколько пишут об охране природы. И все мало!

— Позвольте, — с улыбкой подходя к нему, сказал Аркадий Павлович. — Я сам член Общества охраны природы.

— Браконьер вы!

До сих пор Аркадии Павлович смотрел на Нефедова, а теперь махнул рукой и обернулся к воде, чтобы обмереть и поинтересоваться шепотом:

— А где мои удочки?

— Рыбнадзор отобрал! — злорадствуя, выкрикнул Нефедов.

— Как? — И рыболов несолидно заплясал на берегу, слоено на горячей плите. — Ах, ах, ах! Уже отменили... В прошлом году отменили запрет... Это не рыбнадзор! Это жулик!

И уставился вслед моторке, превращавшейся в точку. А Нефедов молча поднялся с коряги н шагнул в воду.

Недаром придумана пословица: пришла беда, открывай ворота. Белые облака в кристальном небе на глазах сменились черной тучей, тяжелой и потому низкой, катающиеся поспешили укрыться, лодок на озере не стало, долго ждали оказии вместе с Аркадием Павловичем, уставшим от извинений Нефедова, и, когда наконец добрались до турбазы, уже вовсю грохотало и лило. И после грозы, к вечеру, все еще сеял дождь... Он мочил скаты палаток, выстроившихся под соснами, турбаза сдернула с палаточных растяжек разноцветные сарафаны, майки и джинсы и сразу стала голой, мокрой и скучной. Для Нефедова дождь, понятно, не был главной досадой, но и на него, вдобавок ко всему, нагонял тоску...

Что-то странное случилось только с Аркадием Павловичем. Казалось, он повеселел. Известно, что бывают такие люди, которые любят дожди, и Нефедову приходилось об этом слышать, но вот не доводилось никогда встречать.

— А мы разведем костер! — по-разбойничьи блеснув глазом за толстым стеклом своих очков, воскликнул пострадавший Аркадий Павлович и потер руки.

— Под дождем? — ошалел, поеживаясь, Нефедов. — Какой костер?

— Трескучий!

В палатке монотонно шуршало, дождь предупреждал, что зарядил до утра. Носа не высунешь... Вера улыбнулась, убирая чашки со столика. Она только что угостила их чаем, на скорую руку, и обещала через два-три дня, съездив в районный центр за продуктами, устроить настоящий пир. Нефедов мысленно благодарил ее. Он пригласил Аркадия Павловича в свою палатку, чтобы не оставлять в одиночестве с воспоминаниями о пропавших удочках. Да еще когда дождь. Вера за чаем пообещала взять гитару у соседей и попеть на пиру, в другой раз. Аркадий Павлович немедленно, вспыхнул:

— Зачем откладывать? Я гитару мигом организую! Как зовут соседей?

— Они сами поют, — сказала Вера. — Слышите?

Сквозь шуршанье дождя улавливались и бреньканье струн, и смех, и поющие голоса.

— Ах, жаль! — взмахнул кулаком Аркадий Павлович и тут же, что называется, загорелся костром.

Этой затее обрадовался один Женька, закричав «ура», но Вера не пустила его за хворостом и для того, чтобы Женька не канючил понапрасну, отдала его куртку на голову Нефедову.

А костер вышел неожиданно удалой, в самом деле трескучий, столько наносили насквозь сухих березовых сучьев, что от треска, поднятого ими, зазвенело в ушах. На свет и треск костра отовсюду повылазил народ, веселились, шутили, что барана бы сюда, шашлычок бы смастерить, подносили новые ветки, оживающие в огне, и Аркадий Павлович довольно повторял:

— Ай да мы!

Сухощавый, верткий, он снял куртку, бросил на траву и стал в своей синей олимпийке с белой каймой под горлом выглядеть еще моложе, но постепенно все разбрелись, попрятались, Вера увела Женьку, и остались у костра, ожидая, пока он померкнет, только дерзкий его разжигатель и Нефедов, полный терпения... Под непрерывный и, казалось, бессмертный шум дождя из палаток, перемешивая мелодии, доносилась разная музыка: старались транзисторы. Языки пламени, робея, перескакивали с места на место, словно бы искали, где скрыться. И возвращались грусть и мысли о неудаче.

Восседающий на пеньке Нефедов поправил плащ на коленях и протяжно, носом, вздохнул, а Аркадий Павлович погрозил ему пальцем:

— Ни в коем случае! Только на отвлеченные темы...

И Нефедов мучительно сморщил лоб, потому что отвлеченных тем не находилось. Наконец он спросил:

— Вы верите в летающие тарелки?

— Допускаю, что инопланетные жители могут прилетать к нам, на Землю, — ответил Аркадий Павлович, подходя к краю соснового навеса и высовывая из-под него руку ладонью вверх, чтобы проверить силу дождя. — А почему бы и нет, если они только имеются в космосе?

— Та-ак... Прилетали! А зачем? Почему в контакт не вступили?

— С кем?

— С нами.

Аркадий Павлович повернулся и задорно спросил:

— Вы останавливались в лесу у муравейника?

— Сегодня. Это интересно!

— А почему никого из обитателей муравейника не пригласили к себе на чашку чая, не вступили в контакт?

Нефедов поерзал на своем пеньке.

— По-вашему, мы для тех, кто прилетает к нам на тарелках, — муравьи?

— Это обидно, конечно, — озорно засмеялся Аркадий Павлович, — но... Цивилизации делают бешеные скачки за десятилетия. А если нас разделяют тысячи лет? Или сотни тысяч? Закурим по одной?

Прикурили от хрупких хворостинок, рассыпающихся на угли, которые быстро одевались пеплом, и Нефедов скучно сказал:

— Муравьи, хотя у нас... кибернетика! Сейчас, например, рождается новое поколение вычислительных машин. Я читал...

— А я с этим связан, — сказал Аркадий Павлович.

— С кибернетикой?

— Применительно к психологии. Машины становятся все умнее!

— Представляете себе, — спросил Нефедов и даже встал от волнения, — целые поколения исключительно умных машин? Одни умницы! Подряд! А у людей в каждом поколении есть свои дураки!

— Встречаются, — засмеялся Аркадий Павлович.

— И жулики!

— И они... — горестно подтвердил обезоруженный рыболов.

— Догнать бы его сразу! — вырвалось у Нефедова. — Как? Пешком по воде? Как Христос?

Они опять помолчали, а транзисторы выбрали из множества разных одну, самую прекрасную, мелодию и будто бы заиграли ее громче. Нефедов выбил из трубочки таблетку и сунул в рот.

— Что это у вас? — заметил Аркадий Павлович.

— Конфетка.

— Забыли! Всё! Навсегда!

— Я домой пойду, — сказал Нефедов, ежась от капель, попадавших ему за воротник.

Аркадий Павлович вскинул палку, которой ворошил пепел.

— Спокойной ночи!

Но спокойной ночи не вышло, потому что впервые в жизни не удалось уснуть ни сразу, ни через час. Нефедов оделся, посидел, послушал, как шумят мембраны палаточных стен, и на цыпочках стал пробираться к выходу.