Молнии ломаными стрелами вонзаются в землю, словно отблески северного сияния расплываются на горизонте. Дождь льет и льет, стремительный и ледяной. Может, после него выпадет снег.
— Вот это пустыня! — майор Сорокин утирает платком лицо. У него особенно сложное положение: не успел принять батальон — выехал на занятия. — Пустыня-матушка! У нее свои законы. А командир каков!
— Да, командир не растерялся, — согласился Шорников. — Но все же я чего-то не понимаю. Если применить к фронту… Как будто на засаду напоролись. Если такое случалось, то чем кончалось?.. Страшно подумать.
Доложив командиру дивизии по радио, что полк вышел в заданный район точна в назначенное время, полковник Огульчанский расстелил на песке небольшой коврик и уселся, достал термос. Отвинтил пластмассовый стакан:
— Желаете, Николай Иванович?
— Думаю, что не надо.
— Ну, вы как хотите, а я должен выпить. Иначе я загнусь. Меня уже всего лихорадит. После такой ночи и ливня люди будут как мухи сонные. Особенно когда пригреет солнце. А задачу выполнять придется.
Огульчанский заметил, что солдаты второго батальона, вместо того чтобы отдыхать, начали приводить в порядок технику.
— Что это такое! — встал он. — Я же приказал всем спать.
— А я их, товарищ полковник, попросил сначала проверить все, а потом уже отдыхать, — ответил майор Сорокин.
— Порядок для всех есть порядок!
— Отставить работу! Всем спать!
— Ладно уж, пусть закончат.
Посидев немного с Огульчанский, Шорников поднялся:
— Я пройду по подразделениям.
Экипажи молча возились у танков и бронетранспортеров, тряпок не хватало, поэтому счищали грязь руками, прошлогодней травой, которую можно было собрать в лощине.
Когда техника была приведена в порядок, майор Сорокин и Матросов сели у колеса бронетранспортера, стали обсушиваться. На колесах лежали их сапоги и портянки.
— Пристраивайтесь рядом, — сказал замполит Шорникову. — Или боитесь каракуртов?
За последние дни Шорников и Сорокин столько наслышались былей и небылиц, что всего опасаться станешь.
— Снимайте сапоги, а то ноги не выдержат.
— Неудобно, солдаты кругом, — ответил Шорников.
— На вас уж гимнастерка парится.
— Вот и хорошо, на плечах высохнет.
— Зря шутите.
Шорников разулся, снял и гимнастерку. Солнце припекало все сильнее. Они вздремнули, прислонившись к колесам бронетранспортера, и почувствовали, что вернулись силы, хотя спали совсем мало, всего минут тридцать или сорок. Сорокин засунул руки в карман брюк и вытащил небольшой мешочек из искусственной черной кожи, потряс его.
— Что это там у тебя?
— Номерки от вешалок.
— Зачем они тебе?
— Так это же не обычные номерки! — Он развязал мешочек и вынул один из номерков. — Вот на этой вешалке висело пальто писателя Шолохова. А на этой — фуражка маршала Рокоссовского…
И они уже перестали удивляться: у каждого могут быть свои странности, — есть люди, которые коллекционируют самые скучные книги, даже паровозы и пароходы. А у Сорокина совсем безобидное занятие.
— А как ты их достаешь, Гриша? — спросил Шорников.
— Не обходится без шоколада! — усмехнулся он. — А иногда и просто — ловкость рук… У меня, сознаюсь, собраны номерки почти всей хоккейной команды ЦСКА! Это, брат, не то что какие-то там автографы!
Портянки высохли, можно было обуваться. Шорников кое-как напялил сморщенные сапоги и направился к штабной машине, но вдруг услышал странный крик. Оглянулся: майор Сорокин прыгает на одной ноге, другой сапог надет наполовину, болтается.
— Что у тебя, судороги? — подбежал к нему Шорников.
— Зме-ея!
— Укусила?
— Нет, сидит там, в сапоге.
— Замрите! — насторожился Матросов.
Сорокина окружили. Предлагали ножом разрезать сапог, но кто-то предупреждал, чтобы он не вздумал шевелиться.
— Слышите, как тикает!
Шорников приложил ухо к сапогу — правда, что-то тикало.
Расталкивая всех, подбежал полковник Огульчанский, сорвал сапог с ноги Сорокина и отбросил в сторону. Из сапога выпали часы.
Смеялся весь полк. Смеялись не только люди, но, наверное, и машины, и пески, и само небо.
— Ну и молодец! — сказал Огульчанский. — Здорово вы всех нас разыграли! Райкин бы так не смог!
Сорокин улыбнулся через силу:
— Я не разыгрывал.
Ему никто не поверил.
Полковник Огульчанский вглядывался в даль — не покажутся ли тылы полка. Но на горизонте было пустынно, только тонкой полоской темнело то место, где небо соединялось с землей.
— Ну что, товарищ заместитель, чем полк кормить будем? — сказал он Шорникову.
«Вы же знали, что делали», — подумал Шорников, но промолчал.
— Я считаю, что вам надо возглавить «продовольственную группу». Возьмите взвод бойцов и вернитесь к оврагу. Я не очень надеюсь на помпохоза Балояна.
— Почему же?
— Я его знаю получше вас. Даже не в этом дело. Будет надежнее, если этим займетесь вы.
— А какие машины взять?
— Машин, к сожалению, нет. Боевые я отпустить не могу. Придется своим ходом. Тут не очень далеко.
— Пятнадцать километров.
В «продовольственную группу» выделен был взвод лейтенанта Мигунова, наверное, потому, что сам лейтенант был длинноногим. Но он умаялся первым. Прикрывая фуражку белым носовым платком, сказал:
— Сейчас бы тулупчик на плечи! И зеленого чая фляжку.
— У Балояна чай, наверное, найдется.
Солдаты шли со скатками через плечо, с оружием. И не шли, а почти бежали. Полковник Огульчанский приказал быть на месте через полтора часа.
Небо гладкое, будто покрытое лаком, но солнце на нем бледно желтело, и можно было только удивляться, откуда такой зной.
Идти по песку не легче, чем по грязи. Грунт прогибается и разъезжается, приходится с трудом отрывать ногу, чтобы сделать новый шаг. Гимнастерки трут шею, промокли, соль разъедает тело.
Мигунов хоть и имел страусиные ноги, но шагал каким-то детским шагом, будто пробуя грунт, который может провалиться. Сначала он подтягивал колонну, требовал, чтобы солдаты шли строем, потом понял, что торопить их нет смысла, они и так топают изо всех сил.
— Может быть, сделаем привал? — обратился лейтенант к солдатам.
— Нет! Хуже будет.
И все зашагали быстрее.
«Ничего, вернемся с учений и откровенно обо всем поговорим».
И Огульчанский сразит его наповал. Каким-нибудь одним словом. В практике командира может случиться всякое. Надо — ляжешь за пулемет, будешь таскать на себе боеприпасы или мешки с крупой.
Они еще издали заметили, что в Черном овраге работа шла полным ходом. Два грузовика застряли в грязи, кухни тоже. Солдаты переносили на руках какие-то ящики с той стороны на эту. Сам майор Балоян тащил на спине зеленый термос, в руке ведро с маргарином.
Хозяйственник был рад не столько подкреплению, сколько тому, что командир полка вспомнил о тылах.
— Воды хотите? Пейте от пуза! Эй, повар! Напоите их всех!
Солдаты попили и стали выстраиваться цепочкой поперек оврага, чтобы передавать груз из рук в руки.
— Может быть, сначала попробуем машины перетащить? — сказал Балоян. — А то придется вам переться по пустыне с кашей и чаем.
— Попробуем! — ответил лейтенант Мигунов. Он шагнул в грязь, направляясь к грузовику, и ступал, как цапля в болоте, широко ставя ногу и высоко поднимая ее.
Шорников пошел за ним.
— Поднажмем, хлопцы! А ну, взяли! Раз-два!
Грузовики удалось перетащить без особого труда.
— Ребята, — сказал майор, — в кухнях у меня гречневая каша с тушенкой.
— Раз-два! Взяли!
Далеко-далеко на горизонте, будто в мираже, показались бегущие букашки. Они бежали, бежали, потом исчезали и опять появлялись. И вдруг оказались почти рядом — какие-то легковые машины. Остановились.
— Старшего офицера прошу подойти ко мне!
«Если подойду я, — подумал Шорников, — то начальство может спросить: «Почему вы здесь?» Лучше пусть представляется Балоян».
— Подполковник Шорников! — узнал он голос Хлебникова.
Подбежал к газику, доложил, куда следуют тылы.
— А полк где?
— В указанном районе.
— Ясно… А сейчас вот какая загвоздка — как нам перебраться? Объезжать — далековато.
Вперед шагнул майор Балоян:
— Товарищ маршал! Минуточку! — Он схватил свою шинель, которая лежала на каких-то пухлых мешках, и швырнул ее на грязь перед колесами маршальской машины. За ним то же самое начали делать и солдаты.
— Он с ума сошел! — произнес кто-то за спиной Хлебникова.
— Кто знает! — ответил маршал. — Люди порой изумляют своими поступками, это верно. А когда представишь себя на их месте, то и все понимаешь.
