Каждый из сидящих в засаде парней сейчас, несомненно, вспомнил, как они с ротой приданного группе армейского спецназа двое суток поджидали караван с ракетными снарядами, патронами, минами и оружием на тропе в районе города Файзабад. Там они впервые увидели, как советских военнопленных разрывало на поставленных группой минах, но помочь были не в силах. Около часа тогда длился бой, безжалостный, на уничтожение. И хотя начальство приказало взять пленных, ни одного моджахеда не оставили в живых. Раненых прошивали очередями от лба до мошонки. Людьми овладела ярость, но выучка взяла свое. В роте оказалось всего трое легко раненных, в группе Кондратюка по задело никого. Душманы оставили семьдесят два трупа. Уже никогда но придется им гнать пленных на мины.
Прошло еще минут тридцать, прежде чем на тропу перед засадой вышел караван — тридцать ишаков, несущих на спинах ящики, тюки, свертки, в сопровождении пятидесяти моджахедов, включая погонщиков. Для такого каравана охрана была незначительной. Но, прежде всего, обращало на себя внимание другое: животные шли легко и звук копыт о тропу был звонким, как и у тех ишаков без поклажи, которых гнали на мины. Нет, совсем не так на каменистой тропе звучат копыта животных, несущих тяжелый груз. «Ложный караван, — решил Кондратюк. — Но для нас это ничего не меняет. И, в общем-то, хорошо, что небольшой караван. Головные ишаки не успеют выйти за правый фланг более чем на сто пятьдесят метров растянувшейся цепи. Все окажутся в зоне кинжального огня».
Слева коротко ударил автомат. И тут же, разрывая и дробя караван, на тропе взметнулось пламя семнадцати взрывов. С задержкой для взмаха рук еще семнадцать кустов огня вздыбились среди ревущих в предсмертной агонии животных, кричащих от страха и боли, лежащих, ползущих, мечущихся людей. Разом зарокотали семнадцать автоматов. Свинцовые плети безостановочно хлестали по тропе, сея смерть всему, что там еще оставалось живого. Рванувшиеся к противоположному склону человек десять полегли у его подножья. Вынув пустой магазин, Кондратюк вставил другой, и дал вверх очередь трассирующих пуль. Грохоча, словно сапоги атакующих, обрушились вниз камни. С тропы раздалось два винтовочных выстрела, прозвучала очередь автомата. Туда, на вспышки, снова обрушился ливень огня.
Парни спустились вниз, и каждый в своем секторе обстрела занялся поисками фляг и бурдюком с водой. Изредка звучали выстрелы, добивавшие раненых.
— Передайте Марьясину и Черных, чтобы обеспечили охранение с флангов, — приказал командир.
Команда прошумела по цепи влево и вправо. Кондратюк прошел несколько десятков метров вдоль оставшегося от каравана кровавого месива, поднял несколько фляжек. Лишь в одной оказалась вода, остальные были прострелены.
— Что, Валера, кажется, не очень мы разжились, — сказал, подойдя к обыскивающему трупы Савченко.
— Не очень, командир, — ответил прапорщик. — Я только одну флягу нашел.
— Так и должно быть. После такого огня… Пора заканчивать, — сказал майор.
Когда все собрались на условленном месте, Кондратюк окинул взглядом людей.
— Раненые есть? — спросил он. Молчание было наилучшим ответом.
— Отлично, — сказал Кондратюк. — Миша, сколько взято воды?
— Четырнадцать фляжек, — ответил Марьясин. — Много пробитых, а в некоторых вообще воды не было.
— Наверное, можно найти еще, если поискать, — сказал Черных. — Но рыться в этом… — Он покачал головой.
— Я искал бурдюки, — отозвался Малышев. — Нашел три. Все стекли. Да и того, что есть, хватит до дома. А караван-то липовый.
— Надо, чтобы хватило, — сказал майор. — А караван действительно ложный.
— Дозор что-то не спешит этим на помощь, — кивнул вниз Савченко.
— Все равно бы не успел, — заметил Куценко. — Далеко оторвался. Мы ведь тут минут за десять управились.
— Было бы желание, уже успел бы добежать до мин Чернышева. Но взрывов не слышно.
— Метров в двухстах левее переходим на ту строну тропы, — сказал Кондратюк. — Вперед, время дорого. Светает.
В рассветных сумерках они успели отойти от места боя километра на два. Еще два прошли, прихватив час светлого времени. Объявив привал на дневку, командир сообщил Жилину о разгроме ложного каравана, и дал новые координаты группы. Потом распорядился отодвинуть охранение подальше и приказал всем изучать местность в поисках вертолетной площадки.
Когда основная группа, позавтракав галетами, устраивалась на отдых, вернулся провожавший людей в охранение веселый Марьясин и с улыбкой сказал:
— Кончай ночевать, командир. Есть вполне подходящая площадка. Могут сразу два вертолета сесть.
Кондратюк выложил перед Жилиным все, взятое у подполковника Медведского. Тот бросил взгляд на доллары, повертел в пальцах золотой кругляк, затем внимательно посмотрел бумаги, отложил их в сторону и спросил:
— Ты понимаешь, что все это значит?
— Нет, — ответил Кондратюк. — Но догадываюсь.
— Парень ты умный, образованный, юрист все-таки, — заговорил подполковник. — И, наверное, догадываешься правильно. Так вот что я тебе посоветую, Игорь. Держи свои догадки при себе. А еще лучше — забудь о них.
Заместитель председателя КГБ, непосредственный начальник Сиворонова Андрей Андреевич Скрипун не очень-то поверил в автомобильную катастрофу с машиной генерал-лейтенанта, хотя вроде бы не было повода для сомнений. Он знал, что его верный, надежный помощник был не дурак выпить, мог позволить себе это и в рабочее время, когда находился по делам вне конторы, нередко в таком состоянии менялся местами с водителем, чтобы продемонстрировать свое мастерство вождения. Все подтверждало, что именно так произошло и на этот раз. В смятой, искуроченной машине, рухнувшей с обрыва, за рулем находился генерал-лейтенант. Экспертиза показала, что он, его адъютант и охранник находились в состоянии изрядного опьянения, водитель, как ему и положено, не принял ни капли спиртного. Тщательное исследование тел, проведенное по просьбе Комитета лучшими патологоанатомами и другими специалистами, показало, что потерпевшим не делали уколов, их не пытались отравить, в крови и мозгу не было ничего, что дало бы повод предположить использование психотропных препаратов. Ничто не указывало на возможность насильственной смерти, закамуфлированной под автомобильную катастрофу. И все же Скрипун сомневался. Во-первых, потому что знал о редкостно развитом у Виктора Степановича чувстве самосохранения, которое просто не позволило бы ему влипнуть в банальное автопроисшествие, тем более со смертельным исходом. При этом, во-вторых, все было настолько ясно, без малейшей зацепки, способной вызвать сомнения в достоверности происшедшего, что невольно наводило на мысль: если это все-таки не катастрофа, то дело проделано высококлассными профессионалами. Такие нашлись бы в его конторе. Почему бы им не найтись и в другом месте? А раз появились сомнения, он обязан был проверить их основательность или, напротив, убедиться в их необоснованности.
Генерал-лейтенант Сиворонов давно заслужил право самостоятельно, без лишнего вмешательства и опеки начальства решать поставленные перед ним задачи. Однако он, как правило, вел запись своих телефонных переговоров. Было известно, что и в то утро он с кем-то говорил по телефону, после чего поспешно вышел. Но записи разговора не было. Беседа Андрея Андреевича с Фаиной Николаевной, о давней связи Сиворонова с которой Скрипун, разумеется, знал, ничего не прояснила. В тот день она не встречалась с Виктором Степановичем. Она опоздала на работу, о чем заранее предупредила по телефону своих сотрудников, потому что у нее были дела в городе. Проверка показала, что дела действительно были, и как раз во время исчезновения генерал-лейтенанта. Если бы ему было известно об отношениях Сиворонова с ее дочерью, тогда он, конечно, копнул бы глубже. Но, в конечном счете, докопался бы лишь до мошеннической проделки Сиворонова с местной наркомафией, которая, вероятно, с ним и расправилась. А Фаина Николаевна не хотела делиться этой неблаговидной информацией о любимом человеке с его начальником.
Не мог он не вспомнить и о генерал-майоре Ермолине, которого столь жестко шантажировал покойный. Но тот в это время был в Афганистане. Правда, выехал туда раньше, чем планировалось. Однако он вовсе не обязан был сообщать об этом ни Сиворонову, ни кому-нибудь другому из КГБ, поскольку согласия на сотрудничество не давал. И все же… В его отсутствие из советского посольства в Канаде был отозван его сын. Проверка показала, что сделано это было без вмешательства отца либо кого-то другого из ГРУ. Просто перед тем, как отправить его с повышением в должности в другую страну, он должен был поработать некоторое время в соответствующем отделе МИДа. «Ну, этот-то никуда от нас не денется, — подумал Андрей Андреевич. — Впрочем, как и его отец». Компромат на сына покойный Виктор Степанович подготовил основательно. Скрипуну было известно, что генерал-майор, вернувшись из Афганистана, тут же убыл в другую командировку. Информаторы из ГРУ пока не знали, куда и на какой срок. Но в свое время Сиворонов дал ему на размышление месяц. Из этого Ермолин и будет исходить, если не хочет отдать на заклание своего Максима. Он не может не понимать, что отзыв сына в Москву не меняет дела.
