Гулянка продолжалась…
Глава одиннадцатая
О чем толкует нам эсер?
Задача по алгебре никак не решалась. Вера встала из-за стола, подошла к окну. Пушистый снежок затянул узорами нижние стекла, а сквозь чистые верхние улица просматривалась хорошо. По укатанной дороге бежали ребятишки, тянули за собой салазки. Должно быть, спешили на речку, там старшеклассники устраивали катушку-круговушку, любимое развлечение зареченской детворы. На заснеженные крыши домов опускалась предвечерняя синева…
Стукнула калитка. «Мама», — подумала Вера и, не одеваясь, выскочила во двор. К крыльцу тяжело, вразвалку шел мужчина. В длинном, до земли, тулупе, в черной мерлушковой папахе, в огромных валенках, он походил на медведя. Вера узнала регента. «Вот черти его принесли». На вопрос гостя, дома ли матушка, ответила с улыбкой:
— Она в потребиловку за овсянкой ушла! Проходите в избу, пожалуйста!
Через несколько минут регент, сбросив у порога свое тяжелое облачение, сидел в кухне и грел над плитой толстые, мясистые руки. Вера, не смея сесть перед таким важным гостем, стояла около стола.
— Матушка сказывала тебе, что я бывал у вас?
Вера сделала легкий поклон.
— Да, сказывала!
Растирая красные пальцы, регент оглядел низенькую кухню с одним окном и снова мягко спросил:
— Какое же твое решение?
Вера притянула к себе учебник алгебры, как будто в нем можно было найти ответ на заданный ей вопрос.
— Я же маменьке перечить не стану насчет хора и комсомола. Как она сказала, так и будет.
Регент отодвинулся от плиты и, раскачиваясь всем корпусом, погладил свои толстые колени.
— Вот и славненько! В церковном хоре петь — большой почет. На клиросе человек ближе к алтарю стоит, а значит, — ближе к богу. А комсомол — это наваждение дьявольское!
Вера вертела в руках учебник.
— Я молитвы многие знаю… «Отче наш»… «Верую во единого бога-творца»… «Достойно есть яко во истину»…
— Славненько, чудненько! — твердил регент. — Сразу видно, что ты послушная дочь. В субботу на спевку приходи. К рождеству Христову начнем готовиться, большая служба в церкви будет.
— Я хочу вас спросить… — Вера положила на стол учебник. — Можно в хор и других принять? Тут есть желающие, наши соседские, только они мальчишки!
— Мальчишки? — регент заулыбался. — Чудненько, чудненько! Мужские голоса храму тоже требуются.
— Можно ребят сюда позвать? Они близко, на речке.
— Зови, доченька, ты хозяйка!
Регент вытащил из кармана большой носовой платок и начал громко сморкаться. Вера накинула на себя материну курмушку, выскочила из дому. Вернулась она быстро, в сопровождении Леньки Индейца, Проньки и Кузи. Ребята смиренно топтались у порога, разглядывая регента. Он подошел к ним:
— В каких классах уму-разуму набираетесь?
Ребята ответили.
— Славненько, славненько!.. Дочка, дозволь нам в горницу, я голоса послушаю.
Вера провела всех в комнату, подала регенту стул, а сама вместе с мальчиками остановилась в переднем углу, перед божницей.
— И запевала у вас есть? — регент довольно поглаживал лысину.
Кузя сделал шаг вперед.
— А что спеть можете?
— Мы больше божественное! — не моргнув глазом, сказал Кузя. — Бабушка Аничиха нас научила.
— Слушаю со вниманием! — Регент откинулся на спинку стула.
Кузя потер переносицу и вдруг сильно затянул:
О чем толкует нам эсер?
О чем толкует нам эсер?
Регент тяжело поднялся с затрещавшего стула.
— Комедию играете, негодники?!
Хористы дружно ответили запевале:
Отдай буржуям Дэ-вэ-эр!
Отдай буржуям Дэ-вэ-эр!
Разъяренный регент медведем вывалился в кухню и стал натягивать на себя тулуп. Певчие окружили его и сквозь смех тянули разными голосами:
Прогоним мы эсера,
Пусть гремит гром борьбы.
Эй, живей, живей, живей!
На фонари буржуев вздернем!
Эй, живей, живей, живей!
Хватило б только фонарей!
Гость сильно хлопнул дверью. Уже из сеней донесся его бас.
— А тебе, скверная девчонка, влетит от матери!
Кузя бежал за регентом по двору.
— Дяденька, какая разница между антихристом и анархистом? Ага, не знаешь!..
У ворот дежурил Костя Кравченко. Когда багровый регент, пыхтя, вышел на улицу с папахой в руках, Костя шмыгнул в горяевскую калитку. Друзья его хохотали, поджав животы.
— Славненько! Чудненько! — выкрикивал Кузя, прыгая по кухне.
— Все, как по маслу, прошло! — рассказывала Косте Вера. — Хороший ты план придумал!
Насмеявшись вдоволь, Ленька Индеец, Пронька и Кузя ушли на катушку, а Костя остался помочь Вере решить задачу…
Вернулась из потребиловки Верина мать. Она была довольна. Кроме овсяной муки по заборной книжке выдали еще полтора фунта кеты.
— Надо картошечки сварить, самовар поставить. Сегодня один человек должен прийти.
Вера и Костя переглянулись.
— Мама, он уже был и больше не придет!
В голосе дочери мать почувствовала недоброе.
— Кто был?
— Лысый из церкви. Мы его тут встретили и проводили.
Вера объяснила, что произошло. Мать сорвала с гвоздя полотенце, свернула его вдвое и бросилась к Вере. Костя остановил женщину.
— Тетя Фрося, если бы вы были дома, все равно было бы по-нашему. Мы не отдадим Веру регенту и соучрабу.
— Кто это мы?
— Комсомол!
Тетя Фрося порывалась достать Веру полотенцем.
— Я тебе все волосы выдеру! Ты же меня опозорила!
Вера была удивительно спокойна и говорила твердо:
— Выслушай, мама, все сразу!.. В церковный хор я не пойду, а в комсомол запишусь! Куличи святить на пасху в церковь носить не буду, за просвирками ходить не буду. Если станешь ругаться и драться, уйду из дому. Теперь коммуной жить можно!
— Это верно! — подтвердил Костя.
Тетя Фрося рухнула на скамью и громко запричитала.
* * *
Утром Кузя зашел за Пронькой. Ожидая, пока приятель напьется чаю, Кузя ходил по чисто убранной горенке и разглядывал развешанные на стенках семейные фотографии Хохряковых. Конечно, Кузя видел их и раньше, но от нечего делать можно посмотреть еще раз. Одна карточка очень знакома, Кузя хорошо знает ее историю… Заработав на распиловке дров, ребята сфотографировались на память. Около грубо намалеванной пальмы стоят два одинаковых ростом босоногих подростка. Один уперся руками в бока, будто сейчас пустится в пляс, другой спрятал их в карманы. Тот, что пошире в плечах, — Кузя. Базарный фотограф не мог запечатлеть краски, которыми природа разрисовала круглое Кузино лицо. На карточке все скучно-серое. А ведь у Кузи тонкие медные брови, рыжие волосы, голубые глаза, вздернутый нос усыпан маковками-веснушками, припухшие губы открыты в улыбке. Впрочем, улыбка и на фотографии видна.
Рядом с Кузей, конечно, Пронька. Его лицо вытянулось внизу клинышком, щеки впалые, глаза печальные, нос заостренный. Проньку, по рассказам взрослых, в раннем возрасте едва выходили. До школы он часто болел…
— Пошли, Кузя! — позвал с кухни Пронька.
Ох и молчаливый же этот Прокопий Хохряков! Миновали уже две зареченские улицы, а он еще ни слова не сказал.
— Ты язык с чаем, что ли, проглотил? — не выдержал Кузя.
Пронька и ухом не ведет, пинает затвердевший комочек снега, помалкивает.
— Чего надулся, как мышь на крупу? — приставал Кузя.
Наконец, молчун произнес:
— Зачем ты меня в этот соучраб затащил?
Кузя смущенно потер переносицу.
— Опять ты, Проха, за свое? Я же тебе говорил, что у нас с тобой неладно получилось! По сугубой несознательности мы к буржуйчикам попали.
— Не видать нам теперь ни комсомола, ни винтовок! — продолжал ныть Пронька.
— Не вешай нос! — Кузя подтолкнул дружка плечом. — Мы с тобой пролетарский элемент, нас везде примут… Гляди-ка, уже по льду ходят!
Ноябрьские морозы смастерили крепкий мост через реку. Правда, он еще не был тщательно отделан, повсюду торчали нагромождения — торосы, образовавшиеся при рекоставе, но жители Заречья уже опробовали ледяное сооружение, проложили по нему прямую дорогу к вокзалу.
Пронька и Кузя вприпрыжку бежали по льду, где можно — с разбегу катилась. Скоро они оказались на станции. Тут они сразу обратили внимание на небольшой пассажирский состав. Кто-то сказал, что это правительство Дальневосточной республики переезжает из Верхнеудинска в Читу. Ребятам очень захотелось взглянуть на тех, кто управляет огромной территорией от Байкала до Тихого океана. Но как узнать членов правительства? Пронька и Кузя толкались среди людей. В одном из вагонов у окна стоял полный человек с большими черными усами и поправлял галстук.
— Недорезанный буржуй! — определил Пронька. — Это, наверно, самый главный!
Кузя вспомнил и вполголоса пропел слышанную как-то в школе частушку:
