Мы, конечно, — с особым достоинством подчеркнул боец слово «мы», — решили пробиваться с пушками и двинули напрямик.
Капитан Питиримов сел в мою машину, она головной шла. А позади нас еще десять машин с пушками, это не шутейное дело, — взглянул он на меня, приподняв брови. — Двигались осторожно, впереди шло боевое охранение. Грязища была невылазная! Машины буксуют, а до рассвета надо выбиться к нашим. Вдруг впереди засветилось небо. На дорогу медленно выползали яркие фары. Боевое охранение донесло: «На нас движется колонна танков».
Тогда капитан скомандовал: «Через кювет и на стерню, замаскироваться за посадкой».
Отъехали немного и окончательно забуксовали, даже цепи не помогали. Пришлось остановиться. А танки все приближались.
Капитан отдает команду: «Всем снять шинели и постлать под колеса». Постлали. Немного продвинулись.
— А холодная ночь была? — спросила я.
— Ночь-то холодная, конец ноября, но нам всем было жарко. Танки приближаются к нам, а машины наши буксуют. Представляете? Десять машин с пушками — это не шутка, а степь голая, все как на ладони.
«Маскироваться за посадкой! — скомандовал капитан. — Орудия к бою!»
Все бросились к пушкам.
Немцы и опомниться не успели, как были обстреляны в упор.
Два танка загорелись, а остальные развернулись и драпанули обратно в деревню. Решили, наверное, отложить бой до утра. Ну, а мы тем временем, подстилая под скаты шинели, выехали на проселочную дорогу — и айда восвояси. К утру вышли из окружения.
— А когда же капитан руку потерял?
— Это позже, зимой… Командира дивизиона майора Капусткина тоже недавно ранило, теперь у нас новый командир, — сообщил боец.
Вдали показались темные лесные массивы. За ними синели горы.
— Карпаты, — сказал шофер. — Теперь уже недалеко. Вон там наши части стоят, за этим лесом, над рекой Молдовой… Немцы здорово здесь укрепились. Наши хотели с ходу прорвать оборону, но не удалось. Люди устали, измотаны в боях, — наверное, придется постоять, — покрутил он головой.
Въехали в лес, сразу стало темно и повеяло сыростью. С трудом различали свежепрокатанную лесную дорогу. Корявые ветви старых дубов и кленов сплелись и образовали сплошной зеленый навес. Проехав лес, остановились на заросшей кустарником опушке, и тут я увидела знакомые лица товарищей.
В дивизионе встретили меня как в родной семье. Товарищи наперебой расспрашивали о моем здоровье, а потом о новостях на родной земле, по которой очень соскучились, об урожае, о новых кинофильмах, идущих на советских экранах.
— А вы что здесь загораете? — спросила я ребят, оглядывая орудия. — Я спешила на помощь, а вам, оказывается, самим нечего делать, вижу.
— Да, — протянул лейтенант Анаденко, смущенно почесав затылок. — Ткнулись в Карпаты, а немец нас не пустил. Там у входа минные поля, бетонированные доты, дзоты, а проволочных заграждений насадили по лощинам — уйму!
— Постоим немного, подготовимся и опять ударим. Не спасется, прорвем и эту оборону, нам не впервые, не то преодолели, — добавил начальник штаба Фридман.
— Так что приехала вовремя, не горюй, — хлопнул меня по плечу Осадчук.
И товарищи рассказали, где они воевали после моего отъезда в госпиталь. Вспомнили, как часть с ожесточенными боями форсировала реку Прут и в числе первых пересекла советскую границу, вступив на территорию Румынии.
Я досадовала, что мне не пришлось участвовать в этом походе.
— А где Аня Балашова? Где комбат Бородин? — спросила я.
— Старший лейтенант Бородин ранен и лежит в госпитале. Сегодня получили от него письмо. Скоро приедет, — сообщил начальник штаба Фридман. — А Аня перешла в стрелковый батальон. С автоматом ей все-таки легче воевать, чем с пушкой. Она уже и там отличилась в боях за Прут.
— Да ну-у? Что же она сделала?
— Полковника взяла в плен. А было так. На наш небольшой участок, занятый группой автоматчиков, немцы бросили в контратаку до батальона головорезов. Гвардейцы дрались до последнего патрона, но не отступили. Это позволило другим нашим подразделениям внезапным ударом опрокинуть противника. Взяли в плен до двухсот солдат и офицеров во главе с полковником. Он хотел удрать на машине, а наша Аня с двумя бойцами бросилась ему наперерез по лощине и залегла у дороги. Только машина показалась из-за поворота, наши дали очередь по скатам, шофера убили. Полковник хотел его выбросить из машины, а сам сесть за руль, но, пока возился, Аня подскочила к нему с автоматом: «Хальт! Руки вверх!» Полковник сдался, и она сама его доставила на командный пункт полка, никому не доверила.
— Хорошая она девушка, жаль, что ушла из артиллерии, — говорили ребята.
Товарищи заметили, что я очень утомлена с дороги, и капитан Фридман предложил:
— У нас в дивизионе есть девушка, санинструктор. Я отведу тебя к ней, пока поживи у нее в землянке. Тем более что тебе придется сейчас побыть в резерве, пока окончательно не поправишься.
Мы прошли опушку леса и остановились перед землянкой.
— Галя! — позвал Фридман.
Показалась черноволосая кудрявая девушка с бойкими глазами и родинкой на правой розовой щеке.
— Галя! Возьми на время к себе младшего лейтенанта, женщину, — сказал Фридман.
Я вошла в уютно убранную землянку, подала девушке руку, представилась.
Черные глаза Гали засияли, она радостно улыбнулась.
— А мне Аня рассказывала о вас, — сообщила она. — Садитесь.
Присев на койку, я сняла сапог, чтобы дать отдохнуть разболевшейся ноге. Галя увидела грязные бинты.
— Я сейчас сделаю вам перевязку! — И она принялась вынимать медикаменты из санитарной сумки.
— Откуда вы родом, Галя? — спросила я, когда девушка, приведя в порядок мою ногу, стала заботливо готовить мне постель, взбивая траву, благоухающую лесными запахами.
— Из Ленинграда, — ответила Галя, тяжело вздохнув.
— А почему вздыхаете?
Галя рассказала, что в Ленинграде она перенесла всю тяжесть блокады и потеряла всех близких. Осталась у нее одна мать. Закончив школу, Галя добровольно пошла в армию. Ей очень хочется стать связисткой, участвовать в боевых действиях батареи.
— Завидую вам, — сказала девушка, взглянув на мои погоны, — вы уже командир. А я еще ничем себя не проявила.
Утром мы спустились умываться к ручейку.
— Эх, и хороша же здесь природа! — воскликнула Галя. — Послушайте, как заливаются соловьи, будто у нас под Ленинградом.
Действительно, вокруг было прекрасно. Мир и тишина. Деревья словно тянулись навстречу восходящему солнцу, подставляя свои ветки под его косые лучи, листья верхушек золотились, соловьи перекликались радостными трелями, будто извещали друг друга о прекрасном утре. Пернатые обитатели предгорных лесов своим пением напоминали о родине, доме; не хотелось думать о войне.
— Посмотрите, какая земляника у ручья! — обрадовалась Галя.
Мы стали собирать спелые, сочные ягоды.
— Когда же кончится эта война? Так хочется домой, к мирной жизни, — проговорила Галя. — И учиться очень хочется…
— Нет, сейчас еще рано, Галя! — сказала я. — Свою страну мы освободили от фашистов. Сейчас надо добить их.
— Я это понимаю… — вздохнула Галя. Мы стали умываться. Холодная, чистая вода освежила нас.
После завтрака в землянку вошел огромного роста, плечистый старшина. Из-под пилотки его были видны гладко причесанные русые волосы, серые, с желтым отблеском, миндалевидные глаза приветливо смотрели на меня, большой рот растянулся в добродушной улыбке. Приложив большую ладонь к пилотке, старшина весело гаркнул:
— Здравия желаю, товарищ младший лейтенант!
Это был старшина Немыкин — один из старых, закаленных воинов нашего дивизиона. Он так возмужал и окреп, что я с трудом узнала его.
Вспомнился бой за правый берег Днепра. Немцы, захватив в плен разведчика Немыкина, хотели увести его с собой. Но старшина не растерялся. Неожиданным ударом он повалил на землю солдат, ведущих его, выхватил у одного из них автомат и стал стрелять. Наши бойцы бросились ему на выручку и помогли уничтожить фашистов.
— Очень рад, что вы здоровы, — улыбаясь, проговорил Немыкин. — Когда вас ранило, я, признаться, не думал, что вы еще вернетесь на фронт. Вы совсем были плохи. В батарее только несколько бойцов осталось из старых, и они передают вам привет.
Я поблагодарила. Мне было приятно, что бойцы не забыли меня.
— Приходите с Галей к нам в гости. Галя что-нибудь споет, бойцы очень любят ее песни.
Я обещала Немыкину навестить батарейцев.
Однажды меня вызвал к себе секретарь партбюро дивизиона Забавленко. Спустившись по земляным, осыпающимся ступеням, я постучала в фанерную дверь. В маленькой землянке было чисто.
