Переводчик понял, что от него требуется, и разразился такой бранью в адрес невидимых абонентов, что мне самому захотелось стать по стойке «смирно»...
Я снова разъединил провода. Теперь оставалось только ждать — ведь должен же кто-то выйти на проверку поврежденной линии! Но с какой стороны? От дома или с тыла?.. На всякий случай приказал Алешину и Ситникову скрутить второго «ремонтника» — немцы ходили устранять повреждения парами. Ну, а первого возьмем, как говорили в Одессе, без шума и пыли, аккуратно. В общем предусмотрели все варианты.
«Гости» что-то запаздывали. Посматривая на часы, наливался злостью: где же ваша дисциплина, хваленая пунктуальность, господа?
И вдруг на поляне замаячили две фигуры. Впереди идущий связист поднимал телефонный шнур, светил фонариком, чтобы не прозевать порыв, постоянно оборачивался к своему напарнику, что-то бубнил.
Наступил момент и нам вступить в игру.
Алексей, держа в руках концы провода, набросился на первого гитлеровца с ефрейторскими нашивками. Мол, начальство требует связь, а они дрыхнут в господском доме. (Там, как мы узнали, находилась какая-то особая комендатура.) Ефрейтор Май невнятно оправдывался, вытирая испарину со лба...
В это время кто-то из разведчиков нечаянным движением привлек внимание второго немца. Тот насторожился, обернулся, положил руки на автомат. Не мешкая, я ударил ефрейтора носком сапога по подколенным сухожилиям и повалил наземь. От боли тот раскрыл рот, и Алексей быстро запихнул в него кляп.
В это время Алешин с Ситниковым обезоружили второго немца.
На всякий случай связь гитлеровцам мы дали, а Алексей четко доложил, что кабель случайно разорван артиллерийским тягачом. При этом с противоположного конца мы узнали довольно важное сообщение — «южнее Бага идут вражеские танки».
В данной ситуации пришлось отступить от железного правила: разведчик никогда не возвращается той дорогой, по которой идет в поиск. Время настолько поджимало, что пришлось поневоле идти к тому месту, где засело немецкое охранение. Путь опасней, но короче.
К счастью, все закончилось благополучно — обошли дозоры, парных патрулей. И только у «нейтралки» набрели на двух полусонных немцев, развалившихся на лапнике у погасшего костра...
Разведчики со всех концов стекались к своим штабам, вели туда свою «добычу».
Встретил я при возвращении и группу лейтенанта Виталия Суханова из 5-й мехбригады. Поздоровались, похвалились «трофеями». Он приволок офицера. Не какую-то окопную инфантерию, а штабиста.
— Засели у шоссе,— рассказывал Виталий,— а машины разные туда-сюда снуют. В основном катят к Будапешту. Потом дорога опустела. Смотрим, бежит бронеавтомобиль. Это уже наш! Но при подходе к засаде немцы что-то учуяли, развернулись и кинулись наутек. Коля Черкасов первой очередью из пулемета проткнул броневику шины. Дал еще несколько очередей — водителя и солдата срезал наповал. А этот субчик в кусты. Мы — за ним. И знаете, ребята, убег бы, рядом лесок, всякие бугры. Но, наверное, страх сковал гауптмана. Стрелял, оглядывался, падал... Затем лег за кочками. Огрызается — не подойдешь. Ситуация... Вижу — гитлеровец не бросает портфель, значит там важные документы. Но как их взять? И тут вспомнил рассказ двух заядлых охотников — старшин Василия Суворова и его друга Николая Маланкина о том, как у них на Алтае берут медведя. Зверь прикрывает сердце лапами, и чтобы заставить его поднять их, охотники обычно бросают вверх шапку. Срабатывает инстинкт, и косолапый делает трагическую для себя ошибку, ловя подброшенный предмет. Решил и я применить такой прием. Бросил левой рукой кусок дерна (в правой был пистолет), фашист резко повернулся и выстрелил на шорох. Этого было достаточно, чтобы успеть, рвануться к нему и заломить руку... Тут и ребята подоспели. В общем капитан оказался ценным «языком». Да и портфель дорого стоит...
За этот поиск старшина Маланкин и его командир были награждены орденом Красной Звезды.
Войну разведчик старший лейтенант Виталий Федорович Суханов закончил Героем Советского Союза.
...После незначительной перегруппировки корпус перешел в наступление. Наша бригада снова в первом эшелоне.
Несмотря на отчаянное сопротивление вражеских 13-й танковой и 46-й пехотной дивизий, напор гвардейцев оказался настолько сильным, что фашистам пришлось отойти к лесному массиву западнее Валько. И все же полностью преодолеть их сопротивление корпус не смог.
Стало очевидно — фронтальные удары к успеху не приведут. Тогда генерал Свиридов решил основными силами обойти противника, переправившись через канал Гальга. Гитлеровцы, оборонявшиеся на его южном берегу, опасаясь окружения, стали пятиться к Багу. Но навстречу им шла уже наша бригада. Разведчики первыми ворвались в Баг.
А обстановка менялась с калейдоскопической быстротой. Командование получило указание: передать занимаемые участки 25-му стрелковому корпусу и в срочном порядке ударить по окруженной хатванской группировке противника.
Вражескую оборону приходилось взламывать по частям. Преодолевая всевозможные препятствия, отражая одну за другой контратаки, сбивая отряды прикрытия — около батальона пехоты с танками, штурмовыми орудиями, легкими противотанковыми пушками,— гвардейцы выполняли трудную часть общего плана командования: измотать, окружить и уничтожить хатванскую группировку.
За шестнадцать дней боев корпус не только разгромил 46-ю пехотную дивизию, но и нанес большой урон 13-й и 23-й танковым дивизиям, дивизии «Фельдхерн-халле», окружил Хатван, вышел к первому оборонительному обводу Будапешта с северо-востока.
Заплатили мы за это красной ценой. Такого потрясения я не испытывал за всю войну — не стало любимца всего корпуса, комбрига полковника Каневского.
Под Хатваном в самый критический момент боя Василий Антонович сел в головную машину и поднял в атаку своих гвардейцев. «Фердинанд», спрятавшись за углом дома, выстрелил в упор по «тридцатьчетверке». Экипажу спастись не удалось...
Потеряли мы и мужественного комбата, много раз раненного и контуженного майора Бабича. Мертвого принесли с задания и командира саперного отделения, Героя Советского Союза старшину Николая Ивановича Полещикова. Похоронен он в городе Николаеве.
...Осень шла на убыль, а зима и носа не казала. Все так же висело над головой серое ватное одеяло туч, плыли космы тумана, сутками хлестал густой, мерзкий дождь, от которого никуда не спрячешься. Холод пронизывал до костей... Единственное, что согревало душу,— это письма от Любы. Доставал из нагрудного кармана треугольники и перечитывал по нескольку раз строчки, написанные круглым девичьим почерком. Представлял, сколько же пришлось лететь этим голубкам, чтобы попасть сюда, на далекую передовую?..
Получаем приказ — сосредоточиться в районе Киш-кунлацхазы. Ребята шутили: дойти до него легче, чем выговорить.
А легко ли! Восемьдесят километров по разбухшим от влаги полям, по размытым проселочным дорогам, по мелколесью, вдоль и поперек изжеванным траками танков и колесами машин лесным чащобам...
Так вышли к Чепелю и оказались на большом песчаном острове.
Городок Рацкеве, у которого саперы навели мост, по-видимому, был когда-то людным, веселым местом. Теперь же по заливу плавали полузатопленные изящные яхты, в маслянистой воде отражались разрушенные ресторанчики, беседки. Красная черепица, сорванная с покатых крыш взрывной волной, хрустела под гусеницами танков, на замусоренном асфальте лоснились лужи. Метался по ветру вылущенный из перин пух...
С острова началась переправа через Дунай.
Если бы реки умели говорить!.. Он, Дунай, был вовсе не голубой, когда по нему плыли трупы людей и лошадей, изуродованные лодки, продырявленные баркасы, обломки досок. Он, Дунай, обязательно рассказал бы об отчаянных парнях, которые на левом, распахнутом настежь берегу, пошли на штурм водной крепости.
Временами появлялись «хейнкели», но особого вреда не наносили — химики постоянно жгли шашки, расположившись на каменной балюстраде причала, и вокруг все тонуло в плотных облаках дыма. Слышался зычный голос коменданта, отчаянно переругивались шоферы. Охрипшие регулировщики с флажками рассасывали пробки. Все спешат, все нетерпеливы, у всех маршрут — на плацдарм.
Танки, машины, орудия, ящики с боеприпасами погрузили на тяжелые паромы, и катера медленно потащили их за собой. Все туда — на плацдарм!
Первым же паромом на правый берег доставили наши бронетранспортеры.
Подъем от уреза воды крутой, скользкий, словно смазанный жиром. Броневики, напрягая все свои «лошадиные» силы, медленно тянулись вверх, но, буксуя, сползали обратно. В дело пошло все, что попадало под руки,— доски, жерди, связанные пучки веток. Пришлось бросать под колеса и шинели, телогрейки, плащ-палатки...
