Откровенно сказать, ему, Бойченко, вовсе не хотелось отпускать куда-то там своего помощника. Жили они, положим, не очень дружно, иной раз даже схватывались на равных, и все-таки для него, генерала Бойченко, полковник Строев многое значил. Однажды, под настроение, он сказал ему: «Ты, Иван Григорьевич, моя походная полевая академия». Потом он пожалел, что так сказал, когда их ловко столкнул лбами из-за пустяка начальник штаба. Но если быть честным, Строев редко оказывался неправым. А Бойченко гордился своей честностью, хотя и ловил себя иногда на излишнем тщеславии. Особенно задело его то, что недавно-стало известно о награждении Строева орденом Красного Знамени. Это уже было прямым укором ему, командиру дивизии, который вроде бы до сих пор сам не позаботился об этом. Он тут же сказал, оправдываясь: «Я хотел представить тебя к «Знамени» еще в Югославии, но в отделе кадров штарма меня не поддержали». Строев промолчал.
«Да что он за человек, в конце концов? — все чаще теперь задумывался Бойченко. — Откуда у него это равнодушие к славе? И что означает строевская фраза о том, что он «никуда не собирается уходить из своей дивизии»? Положим, в самом деле, не собирается, но тогда, может, терпеливо ждет, когда его назначат командиром? Эта мысль явилась ему вчера, и он поразился собственной догадке. Как же он не подумал о таком варианте раньше? Ведь не исключен и подобный вариант: человек с высшим военным образованием, кадровик, полковник, без пяти минут генерал, становится по праву генералом и принимает дивизию — от кого? — от самого обыкновенного запасника и выдвиженца. Есть тут логика? Помилуйте, конечно! Тем более, что скоро победа, а в мирное время запасники кому нужны, — разве лишь военкоматам. Кадровики начинают войну, и кадровики ее заканчивают».
Эти рассуждения, подогретые еще и самолюбием, окончательно лишили Бойченко покоя. И когда сегодня приехал генерал Шкодунович, он решил, что надо ждать каких-то важных перемен в дивизии.
— Кстати, а где Строев, наш именинник? — спросил комкор.
— Вызвать в штаб?
— Пригласите, Василий Яковлевич.
Он даже почувствовал какой-то упадок сил, но и виду не показал, что волнуется.
Его подозрения укрепились тем, что генерал Шкодунович был сегодня очень веселым, возбужденным, говорил о разных мелочах и не спешил начинать разговор о деле, пока вестовой ходил за Строевым.
Едва тот показался на пороге, Шкодунович, как обычно, пошел ему навстречу, тепло поздравил с высокой правительственной наградой, и широким жестом показал на свободное место у рабочего стола, где уже сидели комдив и начальник штаба.
«Дипломат, — подумал Бойченко. — Здорово умеет готовиться к сложным переговорам».
— Не догадываетесь, зачем я к вам? — спросил Шкодунович всех сразу.
Бойченко, занятый своими беспокойными мыслями, только слегка, но выразительно пожал плечами, на которых золотыми слитками отсвечивали новые погоны, а Некипелов в таких случаях вообще старался быть в тени.
— Одним словом, не знаете?
— Верно, будем наступать, — сказал Строев.
— Вы угадали, Иван Григорьевич! — подхватил комкор. — Ну, где у вас ваша с т р а т е г и ч е с к а я карта?
У Бойченко сразу отлегло от сердца. Он крепко выругал себя за глупые догадки, которые строил все эти дни. Карточные домики его больной фантазии разом рухнули: нет, военное счастье не изменило ему и не изменит!
Шкодунович расстелил карту-пятисотку во весь стол, взял у Некипелова толстый цветной карандаш и, привычно отыскав среди зеленых и коричневых мазков горный хуторок, шутливо начал:
— Будем танцевать от вашей печки!..
Он познакомил их с планом общей перегруппировки войск, намеченной на завтра. Дивизии предстояло немного рокироваться влево, сменить гвардейцев и занять исходный рубеж в ночь на шестнадцатое марта. Полоса, отведенная ей, упиралась на западе в горные леса, где в январе, до памятного отхода, она занимала оборону. Это была ближайшая задача — на время прорыва. А дальше? А дальше, с выходом на западные склоны гор Вертэшхедьшэг, предстоит, как видно, разворот на север, чтобы замкнуть кольцо вокруг эстергомской группы немцев и отрезать их в будапештской излучине Дуная. Но последующая задача будет еще уточняться, смотря по обстановке. Пехоту поддержит артиллерия РГК, всего до 200 орудий на километр фронта.
— Вот это да! — сказал Строев. — Когда стрелковую дивизию поддерживает целая артиллерийская дивизия, то, значит, дело будет громкое, не уступающее Ясско-Кишиневским К а н н а м!
Бойченко тоже был доволен, что его не обошли вниманием, но в отличие от Строева, он не позволял себе никаких восторгов, считая, что они просто не к лицу комдиву. (Это заму простительно, а командир есть командир, с которого, в случае чего, строго спросят.) Он и подумать не мог о том, что Строев радуется не за себя, а за все шесть тысяч солдат и офицеров, которых он, комдив, привык отождествлять с самим собой.
Комкор постучал карандашом о стол и, щурясь от солнца, спросил не комдива, а Некипелова:
— А что вы, Дмитрий Павлович, думаете о предстоящей операции?
— Мы ее ждали, товарищ генерал.
— Одним словом, штаб готов?
Некипелов побоялся сказать, что все полностью готово, и ответил своей любимой формулой:
— Принципиально — да, ждем конкретных указаний.
— Скоро получите. Какое у вас наличие боеприпасов, продовольствия, транспортных средств, в чем нуждаетесь?
Некипелов с бухгалтерской точностью, свободно доложил обо всем, не обращаясь к своей книжечке. Память у начальника штаба была феноменальная.
— Стрелковые роты малость жидковаты, — сказал раздумчиво комкор.
— Прошу прощения, товарищ генерал, но п о д з а н а в е с, как вы говорите, пехоты всегда не хватает. У немцев тоже не густо, по нашим сведениям.
— Наступать-то будем мы, а не противник.
— Но зато артиллерии вполне достаточно.
— На артиллерию и вся надежда.
Некипелов был польщен, что командир корпуса рассуждает с ним так, будто в комнате никого больше нет.
— А на вас, Дмитрий Павлович, жалуются, — сказал Шкодунович и повременил. — Вы, конечно, догадываетесь, кто именно?
Строев и Бойченко переглянулись. Некипелов смешался, но ответил бодро:
— Да мало ли кто может быть недоволен штабным офицером.
— Это жалоба по женской части.
Некипелов жарко вспыхнул, как мальчишка, стараясь ни с кем не встретиться глазами. Он держал в руке свой курвиметр, маленький прибор для измерения кривых линий на карте, и было видно, как мелко подрагивает его сухая, жилистая рука.
— Оставьте вы е е в покое, — говорил Шкодунович. — Кстати, о н а вам годится в дочери. Нехорошо, несолидно, Дмитрий Павлович. Я пообещал начальнику политотдела, что сам скажу вам об этом. Лецис хотел поступить с вами построже, но я надеюсь, что этим дело и ограничится.
— Слушаюсь, товарищ генерал, — не поднимая головы, ответил Некипелов.
— Кстати, положение вас обязывает… — Комкор не закончил свою мысль, пожалел Некипелова.
И комдив, воспользовавшись заминкой, перевел разговор в деловую плоскость, чтобы выручить наштадива.
Речь пошла о срочном подвозе боеприпасов, которых в дивизии не хватало. Шкодунович объяснил, что к исходу шестнадцатого марта армейский автобат доставит все необходимое, так как дивизионный транспорт один не справится. Начальник штаба, покусывая тонкие губы, с ученическим старанием записывал цифры в полевую книжку. Никто больше не обращал на него внимания, будто его и не было сейчас за этим столом, накрытым новой картой.
— Одним словом, желаю вам успеха, товарищи, — сказал в заключение командир корпуса. — Мне сегодня надо успеть и к вашим соседям.
Все трое вышли проводить его. Перед тем, как сесть в машину, он подал руку каждому из них, в том числе и Некипелову, который все еще чувствовал себя побитым. Обращаясь к Строеву, он добавил:
— Жаль, что нет времени, ну да расскажете потом, как встретились с маршалом.
Виллис взял с места в карьер, легко подпрыгивая на схваченных морозцем тракторных следах вдоль разъезженной каймы дороги.
— Обедайте, в четырнадцать ноль-ноль соберемся у меня, — сказал комдив и пошел на свою квартиру.
Строев тоже направился в домик Ласло Габора, с которым ему скоро придется, к сожалению, расстаться. Он шел и думал о Некипелове. Нет, он не испытывал сейчас никакого злорадства, хотя Некипелов и заслуживал этого за одну переписку с бывшим мужем Панны. Он вспомнил, что Некипелов когда-то пытался ухаживать за Панной, но, получив отпор, стал тут же, как ни в чем не бывало, преследовать лейтенанта Кругликову из полевой почты. Строев почти не сомневался, что именно о Кругликовой и шла речь сегодня.
Ласло встретил своего постояльца у ворот. Старик в поте лица орудовал фанерной лопатой, очищая подъезд к дому от выпавшего ночью снега. Действительно, намело целые сугробы, как в степи. Эта знакомая с детства сельская картинка была такой дорогой Ивану Григорьевичу, что он не утерпел, сам взялся за работу. Хозяин курил трубку на лавочке у калитки и с улыбкой наблюдал за русским офицером, который ловко, споро проходил ряд за рядом.
