Иван Григорьевич стоял на НП и все думал о Панне. Ушла, не простившись, не сказав ни слова. А была ли она вообще в его землянке? Не сон ли это? Нет, не сон. Он, как сейчас, видел ее в мерцании последнего карбида, гаснущего в лампе. Видел ее крепкое, молодое тело, — неспокойную крутизну бедра, нежный извив талии, зрелые груди. Ну, а дальше все было неясно, смутно, как во сне. Одно он помнит хорошо — свою неловкость. Перед другой женщиной можно было сгореть от стыда. Но Панна ободрила его, как жена…
На западе стали появляться обнадеживающие просветы. Туман редел и, упруго отталкиваясь от глянцевитой, схваченной ледком земли, стал подниматься выше, выше над старым Баконским лесом, над темно-лиловыми холмами Вертэшхедьшэга. Орудийные расчеты приготовились.
— Вот теперь можно будет вести прицельный огонь, — сказал командир дивизии и молодцевато повел плечами.
Строев посмотрел на юг, в сторону Третьего Украинского фронта, откуда доносился ровный артиллерийский гул: Толбухин начал еще вчера. А тут кругом стояла абсолютная тишина. Ветер и тот стих вовсе. Только неуемные сороки раскачивались на голых ветвях деревьев, все же другие птицы заранее попрятались, точно накануне сильной бури. Иван Григорьевич давно приметил эту показную сорочью смелость в околофронтовых лесах.
В четырнадцать ноль-ноль вся артиллерия по единому сигналу открыла убийственный огонь. Залпы орудий всех калибров соединились вместе, в один непрерывный обвальный грохот, в котором едва угадывались, как подземные, глухие басовитые раскаты гаубиц.
На исходе мощной увертюры, перед самым аккордом гвардейских минометов, с юга долетели еще более могучие удары с воздуха. Строев пожелал Федору Ивановичу успеха и достал бинокль из футляра. Массивный черный занавес закрыл весь передний край — от излучины Дуная до Балатона.
— Пошла матушка-пехота, — сказал Бойченко, подражая генералу Шкодуновичу, когда эхо залпов РС дробно погасло на опушке леса.
Артиллерия стала переносить огонь в глубину немецкой обороны, и теперь можно было различать звонкие, резкие хлопки ближних трехдюймовых пушек, которые старались до хрипотцы, наперебой. Солдаты шли по ничейной полосе в полный рост, в клубах дыма.
Первая линия траншей противника была занята без рукопашных стычек. Но борьба за вторую и третью линии продолжалась дотемна.
В сумерки, когда полки овладели знакомым по зимней обороне уютным горным селением, комдив решил сменить НП. Остановились на высоте неподалеку от того господского двора, откуда ушел семнадцатого января в глубокий тыл майор Дубровин, ушел и больше не вернулся. Строев подумал о комбате с прихлынувшей тоской, погоревал один, ничего не сказав комдиву.
— Стой! Кто идет?.. — послышался торопливый оклик дежурного автоматчика.
— Свои, свои!..
Бойченко и Строев одновременно узнали голос Шкодуновича и пошли навстречу. Он был не один: за ним уже поднялась на безымянную высоту целая группа офицеров в плащ-накидках. Комдив взял под козырек и доложил:
— Товарищ командир корпуса, части вверенной мне дивизии продолжают выполнять боевую задачу дня.
Комкор лишь кивнул красивой головой в знак приветствия и тут же учтиво посторонился: позади стоял командующий Вторым Украинским фронтом. Комдив не узнал его, но вовремя понял, что это какое-то высокое начальство, и представился:
— Генерал-майор Бойченко.
— Давайте знакомиться, маршал Малиновский. Не ждали?
Комдив виновато пожал плечами. Командующий фронтом подал ему руку и вопросительно взглянул на Строева.
— Мой заместитель полковник Строев, — сказал Бойченко.
— Здравствуйте, полковник. Слыхал о вас.
Малиновский был возбужден и выглядел куда моложе Толбухина — это сразу отметил Иван Григорьевич.
— Ну вот что, товарищи, — сказал он, — начали вы неплохо. В полосе вашей дивизии сегодня обозначился наибольший успех. Да и весь ваш корпус недурно поработал в первый день наступления. Где сейчас полки?
Бойченко развернул свою карту, а Строев включил фонарик, и маршал вместе с комкором, голова к голове, склонились над рабочей картой, испещренной свежими пометками. Узкий луч медленно, скользил от одной полковой скобки к другой, которые и составляли передний край дивизии на берегу горной речки. Комдив только называл номера полков и приданых частей — и без лишних объяснений было видно, что дивизия довольно глубоко вклинилась в немецкую оборону на главном направлении 46-й армии.
— Ладненько, спасибо, товарищи, — сказал Малиновский и разогнулся, надвинул папаху на жесткий ежик коротко подстриженных волос. — Так держать и дальше.
— Есть, товарищ маршал, — ответил комдив.
— И не бойтесь оголенных флангов. Помнить о них нужно, а бояться не следует. Теперь, когда оба фронта пришли в движение, никакой черт не страшен. Да и не плохо бы нам выйти к Вене рядышком с Толбухиным. Учтите, он долго запрягает, да быстро едет. Он такой! Уж я-то его знаю. Впрочем, кому я говорю. — вы же народ толбухинский, сами воевали с ним. — Малиновский задержал веселый взгляд на Строеве и, обращаясь к комдиву, закончил вполне серьезно: — Хорошо бы вам к утру форсировать эту речку.
— Постараемся, товарищ маршал.
— За вами, в прорыв, двинется второй мехкорпус. Он уже на исходном рубеже. Как только вы еще немного расширите коридор прорыва, так гвардейцы пойдут вперед.
— Ясно, товарищ маршал.
— Теперь, Николай Николаевич, поехали к вам на командный пункт, — сказал Малиновский генералу Шкодуновичу, который за все время не проронил ни слова.
Но, пожимая Строеву на прощание руку, он задержал ее чуть дольше обычного и пошел вслед за командующим.
Они исчезли в полутьме так же быстро, как и появились. Когда у подножия высоты заурчали автомобильные моторы, Бойченко расправил плечи, будто сбрасывая груз.
— Есть все-таки бог на свете, Иван Григорьевич!
— Да еще с маршальскими звездами.
— Никак не думал, что он пожалует к нам почти на самую передовую.
Командир дивизии был на седьмом небе: еще бы, первый раз за всю войну сам маршал заехал к нему на НП и похвалил за успешные боевые действия. Значит, успех действительно выше всяких ожиданий. Кому об этом лучше знать, как не самому командующему фронтом: сверху-то всегда виднее.
А Строев, под впечатлением встречи с Малиновским, опять вернулся к мыслям о Толбухине.
На юге, судя по всему, дело подвигалось туго. Артиллерийская канонада почти не ослабевала там с тех пор, как Третий Украинский начал наступление. Верно, старый балатонский о р е ш е к — город Секешфехервар, который немцы защищают до последнего, как венскую заставу. И Федору Ивановичу приходится шаг за шагом п р о г р ы з а т ь долговременные укрепления немцев. Но как он вчера красиво перешел от самой жестокой обороны в решительное контрнаступление по всему фронту. Когда-нибудь в академиях станут изучать и эту операцию — наравне с признанной классикой военного искусства…
На рассвете Бойченко прилег на часок, и Строев взял бразды правления в свои руки. Он чувствовал себя бодро: отлежался, что называется. «Будь осторожен завтра, под огнем», — с доброй снисходительной улыбкой вспомнил он Панну. Чудачка! Как будто завтра — конец войны. До конца-то еще надо пошагать минимум до Вены. Однако он испытывал такую удивительную легкость во всем теле, такое одухотворение, что каждая из этих ночных атак казалась ему чуть ли не решающей. К тому же, была ночь сплошного везения. Бондаревский полк на левом фланге занял господский двор и форсировал речку; за ней лежало большое село, через которое проходила разграничительная линия с соседней дивизией, отставшей еще с вечера.
— Как быть дальше? — запросил по радио открыто, без всяких условностей, командир полка, зная, что отсюда ему, согласно первоначальному приказу, надо развернуться круто на север, для выполнения последующей задачи — выхода к Дунаю.
— Не останавливайтесь ни на одну минуту. Мы поддержим вас огнем. Смело берите населенный пункт, никого не дожидаясь, — ответил Строев.
— Я вас понял.
Строев приказал командующему артиллерией подполковнику Сосновскому повернуть все стволы дивизионного артполка в ту сторону и обеспечить атаку бондаревцев.
Через сорок минут прискакал офицер связи с донесением, что противник выбит из села. Теперь нужно было срочно менять наблюдательный пункт, чтобы не оторваться от пехоты, а то, неровен час, потеряешь управление войсками. Строев разбудил комдива. Генерал спросонья не поверил, что полки уже на том берегу горной речки, которую он хотел форсировать днем, при содействии «ИЛов», обещанных командованием армии. Поняв, наконец, что Строев не шутит, командир дивизии заторопился вперед, вслед за пехотой.
И когда начало светать, на новом НП, выбранном наспех у переправы, была получена по радио, тоже открытым текстом, благодарность Шкодуновича за взятый населенный пункт. Комдив крепко пожал руку Строеву, делясь с ним поровну этой радостью.
