Было ясно, что он сделал это с намерением предупредить нас о засаде.
Да будет светла память о нем! Этот венгерский крестьянин отдал жизнь, чтобы приблизить желанный час освобождения своей родины.
Стремительное наступление наших войск в Венгрии преградила быстрая, широкая, с отлогими глинистыми берегами река Тисса.
Этот водный рубеж, как и румынскую Молдову, преодолеть с ходу не удалось, противник хорошо укрепился на правом берегу, и нам приказали окопаться.
В конце октября опять начались проливные дожди. Дороги окончательно развезло, и глинисто-черноземная почва, глубоко пропитавшаяся водой, превратилась в вязкую грязь до колен.
Каждую ночь после дневной стрельбы мы должны были менять позиции. Пехоте-то что, автомат, лопату, котелок на плечи — и пошел по берегу, а нам, артиллеристам, на колесах надо ее сопровождать.
О машинах не приходилось и думать. Пушки перетаскивали на руках. Каждую ночь люди изнемогали, налегая на утопавшие в грязи колеса пушек, а ведь приходилось еще и ящики со снарядами тащить на себе.
Читая газеты, мы досадовали, что другие фронты и части стремительно продвигаются вперед на запад, одерживая победу за победой, а мы вот уже почти месяц топчемся на одном месте, выполняя задание отвлекать на себя силы противника и помочь этим наступающим по соседству частям.
Подошел праздник 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Все фронты стремительно продвигались вперед, но мы по-прежнему не могли сдвинуться с истоптанного нашими сапогами берега Тиссы.
Трудно стало и с продуктами. Недели три питались одним гороховым концентратом, который старшины таскали нам из далеко отставших тылов на своих плечах, — машины по этой вязкой грязи пройти не могли.
Приближалось девятнадцатое ноября, День артиллерии, но и он не предвещал нам ничего нового. Погода не менялась, не менялась и обстановка на нашем фланге. Днем также вели методический огонь, обстреливая противоположный берег, занятый противником, а ночью меняли огневые.
Наступило похолодание. По ночам колючая изморось, висевшая над землей белесым туманом, пронизывала до костей.
Вечером восемнадцатого ноября меня, Петю Осадчука и еще одного младшего лейтенанта нашей части вызвали в штаб дивизиона.
— К утру вам необходимо явиться в штаб артиллерии армии. Нужно было сегодня туда прибыть, но приказ только сейчас получили, — сказал нам начальник штаба Фридман.
— А зачем туда? — спросила я.
— Получать награды. Завтра День артиллерии. Забыли? Добираться вам придется на своих двоих. Машины не ходят, грязища до самого города.
— А далеко это? — спросила я.
— Километров сорок. К утру дойдете, — «успокоил» нас Фридман.
Почти всю ночь месили мы сапогами густую грязь. Было очень темно, только по гулу ветра чувствовалось, что вокруг равнина.
На рассвете нас нагнали идущие в сторону города танки и подвезли. Иначе мы бы и к вечеру не добрались до города.
На городском перекрестке нас остановила строгая круглолицая регулировщица с красным флажком в руке. Проверяя документы, она удивленно взглянула на меня и сочувственно спросила:
— Устала?
— Да, — призналась я.
Отдав нам документы, девушка достала из кармана плитку шоколада и протянула мне:
— Возьми. Наверное, проголодалась? Вам там труднее.
Я хотела было отказаться, но не смогла, — мы уже с месяц не видели сладкого.
Разломила плитку на три части, и мы, посасывая шоколад, пошли искать штаб артиллерии.
Нас принял майор, помощник начальника штаба.
— Что же вы, ребята, так поздно? — покачал он головой. — Вчера сам командующий торжественно вручал награды артиллеристам. А потом веселились чуть не до утра. Много фронтовиков приезжало.
Мы объяснили, что опоздали не по своей вине.
— Ну что ж, — сказал майор. — Награды я сам вам вручу.
И он зачитал приказ о присвоении нам очередного звания.
— Теперь вы уже лейтенанты. А за отличие в боях советское правительство награждает вас боевыми орденами.
Называя каждого по фамилии, майор торжественно преподнес нам боевые ордена и, поздравив, крепко пожал каждому руку.
Я открыла коробочку. На яркой ленте золотом сверкнул боевой орден Красного Знамени. Не без гордости приколола я второй орден на грудь, на выгоревшую за лето гимнастерку.
— Да, а вам, Сычева, особая честь, — сказал мне майор. — Сегодня командующий приглашает вас, как женщину-офицера, на банкет в честь Дня артиллерии. Я думаю, что ваши товарищи не обидятся, — посмотрел он на прибывших вместе со мной лейтенантов. — Это, так сказать, персональное приглашение. Командующий, просматривая ваше личное дело, заинтересовался и желает с вами познакомиться. А вы подождете Сычеву до завтра, — обратился он к лейтенантам. — У нас здесь есть офицерское общежитие, там переночуете.
— Конечно, подождем, — сказал Петя Осадчук.
— Но у меня такой вид, товарищ майор, — смущенно проговорила я, оглядывая свои заляпанные грязью сапоги и толстые ватные брюки.
— Это дело поправимое, — улыбнулся майор. — Я бы на вашем месте не стал отказываться от такого приглашения.
— Иди, Тамара, иди. Соглашайся, — шептал мне на ухо Петя Осадчук.
— Хорошо, — нерешительно сказала я майору. — Приду.
— Сегодня в шесть часов, — подал он мне пропуск. — А сейчас идите в нашу столовую, подкрепитесь.
В офицерские комнаты отдыха мы вошли смущенные чистотой и уютом, которые показались нам ослепительными после месяца жизни по колено в грязи на размытом дождями берегу Тиссы.
Попросили дежурного разбудить нас в четыре часа и улеглись на белоснежные простыни. «Какое счастье спать в кровати», — подумала я и сразу же забылась глубоким сном.
Разбудили ребята.
— Тамара! Тамара! — смеясь, тянули они меня за нос. — Вставай, опоздала, уже скоро шесть часов.
Через несколько минут они уже торопливо помогали мне собираться. Усердно соскребали ножом присохшую к моим сапогам глину, мыли под умывальником кирзовые, потертые голенища. Но, высыхая, они снова становились серыми.
— Если бы знать заранее, — досадовала я, — надела бы новое обмундирование. Да не хотелось в такую грязь надевать.
— Ничего, сойдет, — успокаивал меня Петя Осадчук. — Хочешь, возьми мои брюки. Они лучше, суконные и поновей. Наденешь?
— Ну давай, — сказала я, стоя у зеркала и безуспешно стараясь пригладить торчащий из-под пилотки непокорный вихор коротко остриженного чуба.
— Принеси нам с банкета гостинца! — крикнул Осадчук, снимая за шкафом брюки. — Я тебе даже карманы повырезаю, чтобы больше поместилось. — Мишка! — позвал он товарища. — Дай свой ножик!
Когда я надела не по росту длинные брюки и сунула руки в карманы, они окунулись в простор больших галифе, проникая до самых колен.
— Что вы сделали? — ахнула я.
А ребята хохочут, показывая мне маленькие ситцевые мешочки от отрезанных карманов.
— Ничего, — задыхаясь от смеха, успокаивал меня Осадчук. — Клади так, а то карманы малы для продуктов. А в галифе и курица поместится.
У дверей штаба и в коридорах, весело переговариваясь, толпились адъютанты. Повертев в руках мой пригласительный билет, дежурный офицер указал мне, куда пройти. Несмело заглянула в дверь и зажмурилась. Ослепил яркий электрический свет, лившийся из больших люстр, и блеск погонов и орденов.
«Не пойду!» — решила я.
Но в это время в дверях появился знакомый майор, вручавший нам награды.
— Сычева? Проходи, проходи!
Он взял меня за плечи и ввел в зал.
Остановившись у дверей, я громко, по-военному, прищелкнув каблуками, поприветствовала старших командиров и в смущении остановилась. Не знаю, сколько бы я стояла у дверей, если бы не вошедший снова майор. Заметив мое замешательство, он улыбнулся.
— Пройдите вон в ту комнату, — показал он, — там девушки сидят. С ними вам будет веселее.
Я вошла в смежную комнату и опять остановилась в нерешительности. В мягких креслах, на диване и на стульях вокруг горящего камина сидели девушки в красивых вечерних платьях.
— Проходи, проходи, — сказал майор и опять торопливо вышел, — видимо, он был здесь распорядителем.
Я поздоровалась. Удивленно взглянув на меня, некоторые из девушек ответили, другие, увлеченные разговором, даже не заметили моего появления. Я прислушалась. Разговор шел в основном о нарядах, о модах. Кудрявая блондинка с увлечением рассказывала, как местный сапожник за два дня сшил ей туфли.
Чувствуя, что этого разговора поддержать не смогу, я подошла к стоявшему на тумбочке приемнику и покрутила ручку. Раздался четкий голос диктора, передававшего последние известия:
«На Первом Украинском фронте наши войска ведут ожесточенные бои…»
