Ляля, вздыхая и всхлипывая, согласилась на условия, поставленные мужем.
«Посмотрим, какая я тебе „чужая“, — злорадно подумала она, — скоро будешь в ногах валяться, ласку вымаливать…»
Прямо из квартиры Киреевых Соколов поехал вместе с Лялей просить обещанную ему жилплощадь. В хлопотах прошел весь день, а вечером Соколов снова ушел в ресторан и спал уже у себя в номере на диване. С утра, опять вместе с Лялей, Юрий Петрович смотрел предложенную ему однокомнатную квартиру. Ляля было закапризничала: почему только одна комната. Юрий Петрович сурово оборвал:
— Тебе хватит, а я здесь жить не буду.
Он попросил прописать одну Лялю.
После нескольких часов, проведенных в обществе жены, Юрий Петрович снова почувствовал необходимость в разрядке. Куда, к кому пойти? Он вдруг убедился, что совсем одинок. Жизнь с Лялей как-то незаметно оторвала его от товарищей. Юрий Петрович не нашел ничего лучшего, как попросить в номер вина. Пил один, не замечая того, что ночь сменилась днем, а на смену дню пришел вечер.
Ляля, испуганная необычным состоянием мужа, покрутилась около него и убежала к Тамаре. Ночевать она не приходила.
Под вечер Соколов получил пакет от командующего. Дежурная по коридору долго стучала в дверь, прежде чем Юрий Петрович открыл ей. Он нетвердо держался на ногах, но сознание еще не покинуло его. Увидя бойца с пакетом в руках, Юрий Петрович почти протрезвел, нашел чернильницу, ручку и расписался в получении.
То, что Соколов прочел, вскрыв пакет, окончательно вернуло его к действительности. Генерал Головин требовал объяснений: почему подполковник Соколов не явился в штаб и сорвал боевой вылет?
«Сегодня на рассвете я должен был бомбить тыл врага», — вспомнил Юрий Петрович и весь похолодел от ужаса — пьянство привело его к дезертирству. Иначе нельзя расценить его проступок.
Мучительно болела голова, Юрий Петрович взглянул на себя в зеркало: как может измениться облик человека за два-три дня! На него смотрело желтое, измученное лицо с набухшими под глазами мешками.
Скорее в гарнизон! Задерживаться больше нельзя. Каждая минута промедления ляжет новым позором.
С тяжелым сердцем приехал Соколов в штаб. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он на ходу здоровался со штабными работниками и летчиками. Чувство неловкости и стыда не оставляло его.
В приемной командующего адъютант предложил ему подождать, а сам пошел доложить Головину о прибытии подполковника Соколова. Юрий Петрович, опустив голову, стал внимательно рассматривать носок своего сапога. Ему показалось, что адъютант посмотрел на него осуждающе.
Адъютант скоро вернулся и пригласил Соколова в кабинет командующего. Головин сухо ответил на приветствие и даже не предложил сесть.
— В чем дело, товарищ подполковник? Вы не являетесь в штаб, вчера из-за вашего неожиданного отсутствия едва не сорвалось боевое задание. Вы больны? — вглядевшись в лицо Соколова, смягченным тоном спросил Головин.
На одну секунду Соколов заколебался, но только на секунду. Гордость, честность — все восстало против обмана, даже если бы этот обман мог спасти жизнь.
— Я не болен. Я пил все эти дни, товарищ командующий, — тихо, но четко сказал он.
— В такие дни?! Когда дорог каждый час! — возмущенно крикнул генерал.
Юрий Петрович молчал. Его охватило оцепенение, сковавшее не только его язык и движения, но и мысли, волю, чувства.
— Вас следует отдать под суд трибунала! — после короткого молчания резко сказал командующий. — Только то, что вы всегда были образцовым офицером, пока спасает вас. Слышите? Пока! Сейчас сдайте оружие. Останетесь под домашним арестом впредь до выяснения.
Юрий Петрович в дверях чуть не столкнулся с Киреевым, быстро отвернулся и, не здороваясь, прошел мимо.
Николай Николаевич растерянно посмотрел ему вслед.
У командующего было хмурое усталое лицо. И он даже не пытался скрыть свое плохое настроение. Николай Николаевич удивился. Он привык к тому, что Головин всегда внутренне собран, подтянут…
— Нехорошо, когда ошибаешься в людях, — задумчиво проговорил Головин, здороваясь с Николаем Николаевичем.
— Что случилось, товарищ командующий? — не выдержал Киреев.
— Соколов — ваш друг, разве вы не в курсе?
— Мы давно не виделись…
Головин рассказал о Соколове скупыми, ясными словами.
«Довела», — мысленно решил Киреев. Он ни минуты не сомневался, что во всем виновата Ляля.
— У меня есть для вас еще более тяжелое сообщение, — продолжал Головин. — Вы мужественный человек, и я скажу все прямо, без обиняков: получены сведения, что ваш сын, Виктор Киреев, во время отступления дезертировал из своей части. Сейчас он — гитлеровский наемник, носит мундир немецкого лейтенанта.
Николай Николаевич недоумевающе посмотрел на Головина. Тот нервно перелистывал лежавшие на столе бумаги.
Наступило тяжелое молчание…
— Виктор — предатель?! Никогда не поверю! — убежденно сказал Киреев. — Не может этого быть!
На мгновение в глазах генерала вспыхнули теплые лучики, но он сразу погасил их.
— Я должен познакомить вас с некоторыми подробностями.
Голос выдавал волнение генерала. Подробности были таковы, что, казалось, совсем не остается сомнений в предательстве Виктора Киреева.
— Все равно не могу поверить! — выслушав до конца рассказ командующего, твердо сказал Николай Николаевич. — Виктор?.. Нет… Я знаю своего сына!., А сейчас, — неожиданно добавил он, — разрешите вернуться к первому вопросу. Прошу вас откомандировать подполковника Соколова для испытаний «К-2».
Головин не скрыл своего удивления.
— Неужели вы доверите свою машину Соколову?
— Доверю. Подполковник Соколов мой друг, знаю его много лет… У него случилось несчастье. Очень прошу вас за подполковника Соколова, товарищ командующий.
— Вот вы какой, Николай Николаевич. Хорошо, согласен, под вашу личную ответственность, — лицо командующего просветлело. — А до начала испытаний вашей машины я, под свою ответственность, отправлю Соколова в другую дивизию. Пусть повоюет пока. Из-под ареста прикажу освободить сегодня же.
На прощание командующий крепко пожал руку Киреева.
Николай Николаевич не уснул в эту ночь.
«Виктор! Мальчик мой родной! Что же с тобой случилось?.. Но только не измена, только не предательство…» — мысленно повторял он.
К полудню встречные тучи ушли на восток. На бледноголубом с дымчатой каймой небе появились полупрозрачные белые барашки. Под солнечными лучами зеленели убегающие назад поля.
Мария Михайловна не отрывала глаз от окна. Ей казалось, чем ближе к Москве, тем поезд двигается медленнее. Лихорадочное нетерпение охватило ее.
Напротив, сидя на диване, дремала Катерина. Юрик и Верочка играли в соседнем купе со своими сверстниками, тоже возвращающимися в Москву из эвакуации. Изредка оттуда доносились приглушенные стуком колес оживленные голоса детей.
Степик крепко спал, разметав во сне пухлые ручонки. От движения поезда смешно вздрагивал его маленький чуть вздернутый носик.
Мария Михайловна нагнулась и тихонько поцеловала спящего внука. Со дня своего рождения Степа был ей дорог. Мысленно она не раз держала его на руках, слушала его лепет. А сейчас вот он, наконец, с ней… маленький, беспомощный и такой родной — сын Наташи. Как теперь сможет она жить без него? Хорошо, если бы Наташу с мужем после войны перевели в Москву.
А каково Степану? Как наяву, увидела она задумчивые глаза Чернышева, его грустную усмешку.
Будет ли он счастлив?
Мария Михайловна задумалась над сложным узором, сплетенным жизнью. Если бы она хоть немного могла помочь Степану! Сейчас он снова одинок, да еще в чужой стране.
…Поезд шел мимо подмосковных дач. Кончились поля, расстилавшиеся по обе стороны дороги. К железнодорожному полотну стеной подступили весело освещенные солнцем сосны и ели. Они принесли Киреевой другие мысли, другое настроение. Она уже радостно улыбалась неожиданно нахлынувшим воспоминаниям. Вот здесь, в этих местах, всей семьей проводили воскресные дни. Какие душевные разговоры велись во время этих прогулок. Ей показалось — она слышит голос мужа… Сколько времени они не виделись! Уехала она из Москвы вскоре после того, как началась война, а сейчас уже апрель тысяча девятьсот сорок третьего года.
Словно тень надвинулась: как примет Николай сообщение о Викторе? Теперь, когда они будут вместе, она не вправе утаить от него. Но он не поверит, не сможет поверить…
— Москва! Москва! Сейчас приедем! Дядя проводник сказал! — Юрик влетел с таким шумом и так стремительно, что Катерина перестала дремать и испуганно подскочила на диване.
