— Узнаю. Недостаточно красивый! Это на него похоже. Ох, и жалко мне тебя, Мариночка. Молодая. А он… И что дальше будет, пока никто еще не знает…
— Анна Мироновна, скажите, только сразу: возьмете меня с собой?
— Вот думаю: брать или не брать. Я же все-таки мать. И бабушка его сына…
— Понимаю. Если вам неудобно со мной появляться там… скажите, как доехать, я сама… Только скажите, — заторопилась Марина, по-своему поняв Анну Мироновну.
— Что? Неудобно? Кому — мне? Дуреха, разве я о себе думаю? О вас: о нем и о тебе…
Расстались они совсем поздно, договорившись созвониться завтра и все окончательно решить. И хотя Анна Мироновна твердо не обещала взять Марину с собой, та знала — возьмет.
Утром без всяких предварительных церемоний к Анне Мироновне приехал генерал Бородин.
Анна Мироновна не ждала визита и растерялась. А Бородин вел себя так, будто и прежде бывал в их доме частым и всегда желанным гостем.
— Добрый день, и держите, мама, пирог. Именно пирог, а не какой-нибудь пошлый торт с зайчиками из кондитерской. Супруга испекла. Лично Виктору Михайловичу к празднику. Вам-то, небось, некогда было домашностью заниматься? А это коньяк. Смотрите — армянский! Если Виктору Михайловичу нельзя, то Вартенесяну, я так понимаю, можно. Идем дальше — апельсины. Честно говоря, дрянь, хороших нет. Но раз в больницу полагается носить фрукты, будьте любезны. По части продовольственного обеспечения это все. Теперь держите письмо Виктору Михайловичу — разные пожелания, так сказать, в неофициальном плане. С вашего разрешения, целую ручку и откланиваюсь…
— Как откланиваетесь? Это же просто несерьезно, Евгений Николаевич! Чаю?
— Нет-нет, никакого чаю, никакого питания. Остерегаюсь.
— А я вам бумагу одну хотела показать…
— Бумагу? — мгновенно насторожился Бородин. — Какую еще бумагу?
Анна Мироновна коротко рассказала Евгению Николаевичу о встрече с Рабиновичем и протянула его листки.
Бородин надел очки, начал читать.
Тем временем Анна Мироновна потихоньку поставила на стол вазу с яблоками, конфеты, вафли с медом, купленные специально для Вити: он не любил сладкого, но вафли с медом иногда ел. Анна Мироновна, очень довольная тем, что Евгений Николаевич, занятый чтением, не обращает внимания на ее маневры, осторожно поднялась, чтобы выйти в кухню поставить чайник.
— Ай, мама, ну что вы за недисциплинированный человек! Ничего ни есть, ни пить я не буду. А это, — Бородин показал пальцем на программу Рабиновича, — это, я вам скажу… Хорошим человеком и настоящим другом надо быть, чтобы вот так от себя оторвать: на, бери, пользуйся!.. Ну, что вы на меня смотрите? Это же… Словом, Лев Григорьевич тут половину своей заявки перепечатал.
— Какой заявки?
— Месяца два, а может быть, три назад он подал заявку в наше издательство на «Методическое пособие по летным испытаниям. Основные положения теории и некоторые практические рекомендации». Ну, мне, как главному по этой части, прислали на отзыв. Понимаете?
Они распрощались тепло, с таким чувством, будто постоянно встречаются, расстаются и видятся вновь. Бородин обещал первого мая непременно позвонить в больницу и, как он выразился, дополнительно поздравить Виктора Михайловича устно.
А вечером явился хмурый Рубцов и объявил с порога:
— Крестовина, холера, полетела.
— Какая крестовина?
— Передняя.
— И что же?
— Ничего. Надо доставать и ставить. Анна Мироновна не сразу поняла, что речь идет о неисправности в машине, а когда поняла, сразу заволновалась:
— Это серьезно, Василий Васильевич? Это надолго? Может, мне лучше поездом поехать?
— Поездом? А как вы потащитесь со всей этой библиотекой, пирогами и плюшками? Смеетесь? Сегодня я, верно, крестовину не сменю, тем более что в гараже у Вити крестовины нет, а доставать поздно. Ну, а завтра сделаю. Так что, если мы даже тридцатого утром выедем, все равно к празднику успеем — в самый раз будет.
— Ох, Василий Васильевич…
— Не Василий Васильевич — ох! А золотой ваш Виктор Михайлович — ох! Ездишь — смотри! Автомобиль все же не трактор. Ну ладно, чем зря разговоры разговаривать, пойду. А вы не сомневайтесь — поспеем.
Вечером она собиралась печь и готовить. Праздник — на носу. Делая назначения больным, ловила себя на мысли: «Подойдет тесто на старых дрожжах или не подойдет? С Нового года дрожжи лежат…» И улыбалась: никому нет дела, о чем она думает. И никто не узнает.
В больнице было сухо, тепло, по-весеннему солнечно и, главное, видимо, в честь наступающего праздника спокойно.
Она записывала в истории болезни:
29 апреля. Состояние вполне удовлетворительное. Активен. Пульс 76 ударов в минуту. Сон и аппетит хорошие…
В последние предпраздничные дни полетов в Центре, как обычно, не было. Это объяснялось не суеверием, а старой тройной традицией — не искушать судьбу накануне радостях дней. Работа, конечно, продолжалась, но на земле. И летчики были относительно свободны.
Выехали рано на двух машинах: Бокун вез Володина и Агаянца, а Орлов — Волокушина и Блыша. Болдин тоже собирался ехать, но накануне его скрутил радикулит. Перед выездом договорились: по дороге не гнать, друг от друга не отрываться. Ведущим шел Бокун. Стрелочка спидометра замерла на цифре «девяносто». Время от времени он поглядывал в зеркальце, проверял, на месте ли Орлов. Штурман следовал за ним как привязанный.
Шоссе подсохло, воздух был прохладный, и мотор тянул зверем. Говорили в пути мало и главным образом о пустяках.
Перед поворотом на шестую точку Бокун посигналил остановку и съехал на обочину. Все вышли из машин.
— Ну, орлы, — сказал Бокун, — давайте плановую таблицу подработаем, а то нам за такой кагал накостыляют по шее и с порога выгонят.
— Главное — блокировать сестру, — сказал Блыш, — там такая цыпочка есть по кличке Тамара, моментом заклюет.
— Да, сестрица серьезная! — подтвердил Агаянц.
— Возраст? — спросил Бокун. — Внешность?
— Годика двадцать два, наверное, с мордочки ничего, но свирепа…
— Ясно, сестру Тамару поручаем Эдику, — сказал Бокун. — Он у нас самый молодой и самый холостой. Твоя задача, Эдька, на первых шагах заговорить ей ротик и не допускать в палату. Держи средства поражения! — И Бокун вручил Волокушину здоровенную коробку конфет. — Добавишь личного обаяния и не пускай! Упустишь, обратно пешком пойдешь.
Волокушин, явно польщенный доверием, ничего не ответил, но всем своим видом показал: не сомневайтесь, будет сделано.
— Петька, — обращаясь к Володину, сказал Бокун, — а ты бери на себя лечащую врачиху. По агентурным данным, дама серьезная, так что никаких вылазок против личности. Понял, барбос? С ходу заводи интеллигентный разговор, побольше медицинских терминов и дави ее любознательностью. Агаянц принимает на себя главного. Как окручивать Вартенесяна, я тебя учить не буду, это ты сам лучше меня понимаешь. С группой прикрытия все ясно? Ударная группа: я, Орлов и Блыш. Мы просачиваемся в палату. Ведет Антон, он дорогу знает. Дальше действуем по обстановке. Вопросы имеются?
— Есть предложение, — сказал Блыш.
— Давай.
— Во-первых, чтобы не привлекать излишнего внимания широких кругов лечащейся публики, не надо загонять машины на территорию больницы, во-вторых, следует провести предварительную разведку через окно палаты. Если сестрица окажется там, ее придется предварительно выманить в приемный покой, иначе я ни за что не ручаюсь.
— Дело, — сказал Бокун. — Принято. Покажешь, где ставить машины, Антон. Давайте жмите с Орловым вперед, я сажусь на хвост. Все? По коням!
Больница стояла в молодом смешанном лесу — частью лиственном, частью хвойном. Лес был саженый, тянулся полосами.
Они поставили машины в негустом ельничке, вплотную примыкавшем к территории больницы; тихо прикрыли дверки и фланирующей походкой направились к зданию стационара. Бокун, Блыш, Орлов и Волокушин держались вместе, чуть поодаль следовали Агаянц и Володин. Под окном палаты остановились. Бокун и Орлов сплели руки стульчиком.
— Наступай, Эдька, — скомандовал Бокун. — А ты страхуй, Антон.
— Виктор Михайлович читает. Сестра — в палате, что-то делает с посудой. Больше там никого нет.
— Ясно, — сказал Бокун. — Эдик, жми вперед, вызывай ее и уводи подальше от входа. Ну, ни пуха, ни пера, — и, будто провожая радиста на парашютный прыжок, скомандовал:
— Пошел!
Минуты через три взял курс на свою цель Володин. Следом Агаянц отправился разыскивать Вартенесяна. Остальные подождали немного, и Бокун сказал:
— Все тихо. Пора?
— Двинули!
Быстрым шагом летчики направились к крыльцу; первым шел Блыш, за ним Бокун, дальше — Орлов. Словно тени, промелькнули они через крыльцо и исчезли.
