Их разговор был прерван появлением Перекоп-Шайтана и Корфата. Татары выглядели мрачными и крайне усталыми. Лица опухли от побоев, на руках у Корфата виднелись следы ожогов.
Усаживая их за тот же стол, за которым сидели казаки, Хмельницкий и Ахмет-ага многозначительно переглянулись. Они так ни о чем и не спросили у татар, но обоим было ясно, что эта ночь оказалась для ордынцев куда страшнее, чем для казаков.
Оседлав коней, степные рыцари направились к воротам. Хмельницкий первым выехал из караван-сарая, чуть не затоптав копытами своего коня одного из зазевавшихся стражников, которые смотрели на казаков с такой ненавистью, что, казалось, не только гнев хана, но и гнев Аллаха не способен был остепенить их. Однако теперь крымчаков оставалось всего двое, а казаки готовы были к схватке.
– Что бы там дальше ни происходило, а хозяин караван-сарая отныне наш союзник, – предупредил Хмельницкий Савура, когда постройки гостиницы скрылись за углом, а зловонная улочка, открывавшаяся впереди, показалась свободной и безмятежно-тихой. – На обратном пути обязательно остановимся у него. Как считаешь, Вечный Пленник?! – перешел он на татарский. – Примет нас Ахмет-ага на обратном пути?
– Военачальник Перекопа селит у него в основном тех гостей, которых готовит к утру убрать, – мрачно объяснил ему небесную благодать их спасения татарин. – Мне до сих пор не верится, что мы вырвались оттуда. Если бы не Карадаг-бей, сегодня на рассвете мы с Перекоп-Шайтаном уже восседали бы на кольях. Как ваши лазутчики. Вас, полковник, они тоже не пощадили бы.
– Хотелось бы знать, чем мы так прогневали Сулейман-бея.
– Да, в общем-то, ничем. Просто сераскир Тугай-бея рвался этой весной в поход на Южную Подолию, тщательно готовился к нему. А что теперь? Зачем ему терять своих аскеров в боях с поляками, не смея грабить украинцев, если он может безнаказанно грабить украинцев, не обращая внимания на поляков, которые, как правило, не очень-то спешат приходить на помощь воеводам своих южных земель.
– Мудро мыслишь, Вечный Пленник.
– Мудро мыслит Карадаг-бей, – честно признался Корфат. – Мои нечестивые уста всего лишь блекло отражают его мудрость.
Пыльные, заваленные всяческой нечистью улочки Перекопа становились все уже, а хижины на них – все более убогими и призрачными. Стайки замурзанных татарчат бросались прямо под ноги лошадей, пытаясь хоть что-нибудь выпросить у их всадников.
Старики-татары – из тех, что сумели выжить в десятках набегов на Украину – внимательно посматривали на чужестранцев из-за низеньких каменных оград, привычно оценивая, сколько можно было бы получить на рынке за их коней, сабли, луки, за них самих.
Однако Хмельницкий оставался совершенно равнодушным к тому, что происходило вокруг. Его застывшее, словно изваянное из светлого воска лицо, поражавшее своей непроницаемостью, становилось все более горделивым и надменным.
Мысленно полковник уже готовился к тому, чтобы вести переговоры с ханом на равных. Теперь Хмельницкий мог дать правителю Татарстана понять, что в то самое утро, когда он будет провозглашен гетманом Украины, а в его армию начнут вливаться полки со всех украинских земель, наполовину обезлюдевшее, истощенное собственными набегами Крымское ханство уже будет восприниматься казаками как вассальное Украине княжество.
Что бы ни случилось, он все-таки проведет эти переговоры в Бахчисарае. Он выиграет десятки сражений. Он пройдет этим путем битв и восстаний, поскольку это и есть путь каждого великого воина своей порабощенной страны.
Страх и подозрительность, которые вызывает его появление здесь, в Крыму, лишь укрепили Хмельницкого в мысли, что он уже не свернет с этого пути, пока не приведет свою армию, свой народ к государственности, к возрождению той Киевской Руси, на обломках которой Украина с огромным трудом выживает сейчас.
– Приближаются Карадаг-бей и с ним пятеро всадников! – предупредил Хмельницкого Савур, составлявший вместе с Перекоп-Шайтаном их авангард. Они оставили позади предместье Ор-Капи и теперь галопировали по большаку, уползавшему в степь между увядшими за зиму виноградниками да вскрывшимися ото льда озерцами и лиманами.
– Продолжайте свой путь! – решительно приказал полковник. – Только держитесь чуть поближе ко мне.
Будущий правитель Великой Тавриды со своими аскерами появился из-за изгиба соседней улочки, но, поскольку Хмельницкий горделиво проехал мимо, даже не придержав коня, вынужден был скакать вслед за ним.
«А ведь так оно в действительности и будет», – вернулся к своим мыслям Богдан Хмельницкий. Как только Украина добьется независимости, пусть даже формально оставаясь при этом под крылом польского орла, в глазах правителей других, более мелких государств, которые все еще пребывают в унизительной зависимости от Оттоманской империи, она будет выглядеть мощной державой. Вырвавшись из рабства, Украина станет стремиться к созданию собственной империи, но при этом будет постоянно налаживать союз с более мелкими, ищущими защиты, соседями.
А еще Хмельницкий вдруг подумал, что вся его борьба против Польши – то кровавое, страшное восстание, которое он замыслил, может приобрести совершенно иной глубинный смысл, если сколотить могучую конфедерацию, состоящую из небольших, не угрожающих Украине государств. Тогда, может быть, у его войска появится уверенность, что и это восстание не захлебнется, как многие предыдущие.
Ведь уже сейчас ясно, что христианский правитель Молдавии Василий Лупул и рвущийся к польской короне князь Семиградья Стефан Ракоци неминуемо потянутся к Украине, сумевшей добыть себе независимость собственной саблей [43] .
Коня Хмельницкий остановил только тогда, когда увидел перед собой лицо разгневанного Карадаг-бея.
– Не стремитесь предстать передо мной еще более неблагодарным, чем вы известны всем, кто вас знает, полковник, – гарцующего коня крымчак сдерживал с тем же усилием, что и свою мстительную злость.
– Есть что-то, за что я должен быть благодарен вам? Когда ваши послы, Карадаг-бей, прибудут ко мне на Сечь, я не стану содержать их как пленников. Тем более когда посольство возглавите вы.
Обида была высказана с такой непосредственностью, что Карадаг-бей, привыкший к быстрым сменам настроений, приподнялся в стременах и, запрокинув голову, прокурлыкал нечто похожее на хохот. Затем, взглядом остановив своих воинов, а заодно и воинов Хмельницкого, проехал рядом с полковником чуть вперед, чтобы не засорять словами посторонние уши.
– А то, что я буквально вырвал вас из рук палача, это вам хотя бы понятно, полковник? Или, может быть, этот шакал Перекоп-Шайтан преподнес все происходящее как.
– Все, что он обязан был сказать, он сказал. Но почему меня должны были вырывать из рук палача? Разве я не посол, идущий к хану? На послов не нападают даже во время войны. А разве у нас с Крымом война?
– Но и не я правлю на Перекопе, – вновь предался гневу Карадаг-бей. Больше всего его раздражала сейчас именно та неоспоримая правда, что была заложена в суждениях Хмельницкого, ее убийственная логика.
– А почему, собственно, не вы, досточтимый Карадаг-бей? – следуя той же логике и с той же невозмутимостью ошарашил сераскира полковник. – Почему здесь все еще правит человек, не способный уважать элементарные, веками сложившиеся традиции? Не пора ли возродить справедливость и по отношению к вам, и по отношению к Перекопской орде?
– Вашими устами, великий гетман Великой Украины, глаголет сама мудрость, – по-украински заверил его Карадаг-бей.
Рассмеявшись, он с удивлением заметил, что вместе с ним смеется и Хмельницкий. Причем делает это совершенно искренне, как бы сводя на шутку весь свой предыдущий гнев.
– Считаю, – заявил полковник, – что в ханстве появились люди, более достойные того, чтобы представлять «ворота Крыма» как европейское государство, нежели Тугай-бей.
– Вот именно, как европейское, – согласился Карадаг-бей. – Обязательно подчеркните это в беседе с ханом. Это льстит ему. В глазах иностранцев он как раз и желает представать в облике европейского правителя, равного правителю Франции, Британии… Будь его воля, дворец в Бахчисарае очень быстро превратился бы во дворец, напоминающий Пале-Рояль или обитель венецианского дожа.
«Вот за эти сведения, эту подсказку, Карадаг-бей, я тебе признателен! – мысленно поблагодарил его Хмельницкий. – Знание этой особенности характера хана пригодится мне больше иного совета».
– Если только вас допустят до Ислам-Гирея, – сразу же охладил его азарт будущий правитель Великой Таврии.
– Уже послан гонец, который посеет во дворце хана подозрение в том, что на самом деле я не посол, а шпион?
– И даже предоставит доказательства. Причем неоспоримые.
– Но сами вы в это время будете не в Бахчисарае, а где-то неподалеку?
– Мне приказано оставаться за пределами Крыма. Как ни странно, сам стремился к этому.
