Когда же часа через два эскадрилья, вернувшись с задания, снова появилась в небе над аэродромом, самолета младшего лейтенанта Тамбовцева в ее строю не было, — он был сбит огнем зениток еще при подходе к цели.
Так не стало человека, который, сам того не ведая, приоткрыл завесу над трагедией, что днем раньше разыгралась в залитом солнцем холодном осеннем небе.
Правда, оставался еще один свидетель — само небо. Но небо не раскрывает своих тайн, хранит их надежно.
Короткая спичка досталась Рапохину.
Рапохин подавил вздох, молча надел пилотку и, провожаемый насмешливо-сочувственными взглядами, направился к выходу.
— Поосторожнее там, — для очистки совести крикнул ему вдогонку штурман Серебряков. — Штаб все-таки.
— Ладно, — вяло пообещал Рапохин.
Захлопнув за собой дверь, он зябко повел плечами, нерешительно переступил с ноги на ногу.
Дождь кончился. Отшумел свое ветер. На низком северном небе, уже наполовину очистившемся от облаков, звезды вышили первые узоры. Ярче других, почти над головой, цедя на землю тонкие, холодные струи света, висел ковш Большой Медведицы. Под ним, тесня кучевку, ширя за ее счет круг — чтоб было где разгуляться — водили хороводы звезды помельче, еще ниже — вовсе мелюзга.
Швырнув в лужу обжегший губы окурок, Рапохин запахнул комбинезон, привычным движением оправил ремень с пистолетом и неслышно зашагал к штабу.
Эскадрилья, в которой он служил, только сегодня перелетела на новый аэродром — за три с половиной месяца войны четвертый по счету. Землянку ей отвели возле штаба дивизии, обосновавшегося в трех бревенчатых домах за неделю до этого. Землянка оказалась сырой и холодной, с неплотно закрывающейся дверью. Но хуже всего — не было дров, чтобы истопить печь. Правда, Серебряков сбегал за охапкой еловых веток, но, вымокшие под дождем, они, сколько он ни пыжился, ни дул на них, не загорались. Плеснуть же керосину пожалел: в лампе, что свисала с потолка пока незажженной, его и так было на донышке. Отчитав ни за что ни про что усердно помогавшего ему молодого летчика Власова, Серебряков отошел от печки, раздраженно глянул в окно — и тут взгляд его посветлел. Сквозь мутное, в дождевых подтеках стекло он разглядел возле штаба дивизии соблазнительно высившиеся пирамиды дров.
Это все и решило.
Из трубы ближайшего дома валил густой белый, точно разбавленный молоком, дым — дров там, видать, не жалели. Дым путался в верхушках высоких сосен, что надежно маскировали штаб с воздуха, и повисал там как вата. Окна в доме изнутри были завешены, Поленница стояла справа от него, почти у самого, в три приступка, крыльца с небольшими перильцами. Подойдя к ней, Рапохин заколебался — вдруг кто выйдет? Но вспомнив, что в нетопленной землянке его ждут продрогшие друзья, а от охапки дров штаб дивизии не обеднеет, привстал на цыпочки — иначе не дотянешься, высоко — и ухватил сразу три полена. Серебряков как в воду глядел: дрова и точно оказались сухими, мелко наколотыми. Рапохин потянулся в другой раз, но в тот же момент услышал позади себя звонкий, нетерпеливый голос:
— Подождите, Прокопий Иванович, я помогу…
Голос был, несомненно, женский. И верно, когда Рапохин обернулся, он увидел молодую — почти подростка — девушку, в кожаном, без ремня, летном реглане и берете. Как ни щекотливо было его положение и как ни тускло светили звезды с луной, он все нее успел разглядеть, что она была невысокого, скорее даже маленького, роста, с худощавым лицом и темными, верно, завитыми природой, волосами, явно не хотевшими мириться с тесным для них беретом. И еще — у нее были удивительно яркие, чуточку миндалевидные голубые глаза и вовсе не капризный и тонкий, как можно было бы предположить по голосу, а пухлый детский рот. Короче, оторопевшему летчику, да еще при тусклом свете звезд и луны, она показалась необыкновенной, и он буквально пялил на нее глаза, вместо того чтобы положить дрова обратно, извиниться, а еще лучше — сигануть в кусты. Да и сама девушка, сообразив, что обманулась, что это вовсе не тот, о ком она подумала, а какой-то незнакомый человек в комбинезоне, не торопилась нарушить затянувшееся молчание. Лишь тоже вдоволь наглядевшись на него, она наконец отступила назад и спросила настороженно-строго:
— Что вы здесь делаете?
Рапохин, уже придя в себя, невесело улыбнулся и ответил покровительственно:
— Да вы не бойтесь.
— Кто вам сказал, что я боюсь, — в голосе девушки прозвучала насмешка.
— Мне показалось…
— Скажите, пожалуйста, показалось. Дрова ворую не я, а вы. Вам и бояться надо. Вы знаете, кто здесь живет?
— Н-нет.
— Так знайте: командир дивизии.
— Генерал?
— Он самый.
— А вы?
— Его дочь.
— Тогда я пропал, — просто сказал Рапохин и, бросив дрова прямо под ноги, добавил с мрачной решимостью — Что ж, зовите вашего отца. Зовите! Не бойтесь, не убегу. Кстати, и познакомлюсь с ним. Будет очень интересно. Генерал все же, «его превосходительство». Зовите!
Столь поспешное и откровенное признание летчика, кажется, озадачило девушку. Какое-то время она молча и испытующе глядела на него, потом осторожно спросила:
— А если не позову? Тогда что?
— Тогда я позову его сам, — по-мальчишески запальчиво вскрикнул Рапохин и торопливо шагнул на крыльцо, сразу на верхнюю ступеньку.
Но девушка не дала ему этого сделать. Удержав его за рукава, она почти попросила:
— Не надо. Право же. Это глупо. Отец — строгий человек. Только наживете неприятность. Лучше скажите, зачем вам дрова?
— Грешников в аду поджаривать, — с обидой, на которую он сейчас вовсе не имел права, грубо отрезал Рапохин и тут же закусил губу. — Извините, печку топить, конечно. А то совсем продрогли.
— Вы кто?
— Летчик. На «пешках» я. Сегодня прилетели. Прямо с боевого задания. А в землянке ни щепки. Закоченели. Вот и пришлось тянуть жребий.
— Жребий?
— Да, короткая спичка досталась мне.
— Это интересно: жребий, короткая спичка.
Девушка заметно оживилась и теперь уже с открытым и вовсе не обидным любопытством разглядывала его и чуть заметно, одними уголками полных влажных губ, улыбалась.
— Как же вы тянули этот жребий? Все сразу?
Рапохин рассказал.
— Это же просто замечательно! А как вас звать?
— Меня? Алексей.
— Вот как! Моего отца тоже зовут Алексеем… Павловичем, — пооткровенничала она и вдруг, снова взяв его за рукав, решительно подтащила к поленнице и приказала: — Подставляйте руки! Да смелее же! Ну! — и не успел Рапохин заупрямиться, как она наложила ему целую охапку дров: — Донесете?
— Донесу, — несколько опешив от такого оборота дела, выдавил из себя тот. — Здесь недалеко, рядом, — и, даже не поблагодарив ее, тут же прямиком припустил к землянке, не разбирая ни луж, ни кустарника. На полдороге он притормозил, снова услышав ее нетерпеливый и точно бы капризный голос:
— Если не хватит, приходите еще. Часового я предупрежу.
«Э-э, так я мог еще на часового напороться, — с опозданием прозрел он. — Вот была б потеха», — и, переведя дух, с облегчением крикнул:
— Больше не потребуется. Спасибо! — и снова наддал шагу.
В землянке его встретили так, будто он вернулся не иначе как с боевого задания:
— Алеша, мы думали — ты пропал. Без прикрытия ведь ходил. А ты — вот он.
— И без единой пробоины.
— А дровишки — суше некуда. Чисто порох!
Рапохин в ответ лишь как-то ошалело улыбнулся и, с грохотом свалив дрова у печки, не отвечая на расспросы товарищей, с таинственным видом прошествовал через всю землянку в свой угол и сел на койку отдышаться. Серебряков с насмешливой жалостью поглядел на него, притворно вздохнул: укатали, дескать, Сивку крутые горки. Летчики рассмеялись. Рассмеялся и сам Рапохин. Потом встал, снова оглядел всех по очереди шалым взглядом и только после, все еще тяжело дыша, протянул нараспев:
— Кого я встретил, братцы-ы? В жизнь не угадать.
— Самого, что ль?
— Не-ет, дочку его.
— Иди ты.
— Правда, братцы, ее, — и, собравшись с духом, Рапохин подробно рассказал все как было.
Летчики понимающе заулыбались, а Серебряков, играя голосом, переспросил:
— И хороша, говоришь?
— Сказано — королева.
— А что она вообще-то здесь делает?
— В личное дело не заглядывал.
— В штабе, наверное, служит, — высказал предположение Константин Хлопунов, стрелок-радист в экипаже Власова. — Писарчуком или машинисткой.
— Под отцовским крылом, значит, — согласился его командир. — Так службу ломать можно.
— У начальства теперь это в моде. Даже своих жен в штабах пристраивают.
