К ней подсаживается, перейдя реку вброд, Старых-фойту. Обнимает ее за талию.
— Вернулся?
— Вернулся, Фанушка. Как же иначе… А ты что, хочешь целое озеро слез выплакать и броситься в него…
Они разговаривают, но не смотрят друг на друга. Взгляд их прикован к воде, кружащейся в водовороте.
— Давай, Фанушка, не ссориться. Мы же любим друг друга…
Она прильнула к нему. Так и сидели они, мерно покачиваясь из стороны в сторону, словно успокаивая друг друга.
— И ребенку я рад… — сказал он немного погодя. — Даже если бы он был от Лома.
Фанушка выпрямилась.
— Что ты говоришь!
Старыхфойту растерялся.
— Что говорю?.. Каждому дорог свой…
— Он твой!
Фанушка оттолкнула его от себя, вскочила и побежала.
Старыхфойту остался было сидеть, обхватив колени руками, но потом вскочил и побежал следом за Фанушкой.
Он догнал ее на опушке леса. Она стояла опершись о ствол сосны — дальше бежать не могла.
— Уходи… уходи прочь… — всхлипывая, выкрикивала она.
А он успокаивал ее и просил прощения.
* * *
К Горнянчиным постучалась липтальская учительница Таня Павлиштикова.
— Какими судьбами? — удивилась Светлана.
В этот момент вошел Горнянчин. Решив, что учительница пришла по важному делу, раз проделала такой путь через Сыраков, он повел ее к себе в мастерскую.
— Я пришла предупредить вас… Пока еще есть время…
Горнянчин знал, из какого источника получает учительница сведения.
— У вас есть некий Ягла. Он предатель. Будьте с ним осторожны. Вообще, было бы хорошо, если бы вы все ушли в лес. Кто знает, может, он уже предал вас.
Горнянчин нервно расхаживал по узкой каморке. «Значит, Ягла». Вспомнил о Колайе, который так и лип к партизанам.
— Ну что ж, пусть себе вынюхивают! — Горнянчин хотел успокоить Павлиштикову. — Днем они смелые, а вот ночью… Ночи-то ведь наши!..
— Не говорите так! Опасность подстерегает всех нас на каждом шагу… А Бельтца… Бельтца, — сказала она вдруг, — я все равно убью!..
Горнянчин не слышал этого имени, но догадался, о ком шла речь. Кое-кто из ребят знал об отношениях Тани с гестаповцем, поэтому партизаны старались держаться от нее подальше. Но Горнянчин Тане доверял.
Когда учительница ушла, Горнянчин поднялся на Вартовну, чтобы обсудить, как теперь быть.
— Убить его и плюнуть в рожу!
— Убить и в землю не зарыть — пускай черви жрут!..
Ребята могли честить Яглу сколько душе угодно — теперь он был далеко. Убежал.
Отправились на порубку к Колайе, Завели его в горницу и намяли бока. Колайя стал уверять их, что он не предатель, что на Яглу он случайно наткнулся. Ребята не знали, что и думать. Не хотелось верить, что Колайя подослан гестапо. Решили хорошенько постращать его.
— Партизанский суд приговорил тебя к смерти. Прощайся с семьей!
Колайя затрясся всем телом. Пошатываясь, поплелся на кухню. Попрощался с женой. Уж слез там было! Жена вбежала в горницу, упала на колени, ползала от одного к другому, обнимала ноги, рыдала, молила. Но ее выставили за дверь.
— Приготовься к смерти, Колайя!
Колайя молчал. Закрыл глаза и ждал смерти, а из глаз ручьем текли слезы.
Тут Трофим схватил палку и отвел душу…
* * *
Фронт приближался.
В один из дней зашел к Горнянчину Ягода с каким-то человеком. Горнянчин стал приглядываться к незнакомцу — он ему кого-то напоминал. На вид он был крепким, широкоплечим, но таким его делало искусство портного. Когда Янек присмотрелся к нему получше, увидел, что на самом деле он хиловат. Угловатая голова, волосы ежиком, на носу пенсне. Когда он заговорил, Горнянчин вспомнил: видел его на фотографии в газете и однажды слышал, когда он выступал на каком-то торжестве в Злине. Это был Чипера, управляющий Бати, член правительства протектората.
Ягода всячески старался показать Чипере, что они с Горнянчиным боевые товарищи по сопротивлению и подпольной деятельности.
— Мы были бы рады, Горнянчин, приобрести у вас какие-нибудь безделушки из дерева, но, подчеркиваю, — приобрести… И хорошо бы заплатили… Конечно, вы меня понимаете, — тараторил Ягода и многозначительно подмигивал Горнянчину.
— Вы опять имеете в виду какого-нибудь валашского стража, вроде того, что унес пан доктор Мезуланик, — ехидно припомнил Янек Ягоде: он знал, что Мезуланик покинул свой дом в горах и сбежал неизвестно куда.
— Ах, не напоминайте мне о нем, — запротестовал Ягода и поднял руки над головой. — Этот фашист… И вообще, вся эта шайка Моравеца, в которой он состоял… Не напоминайте мне о нем. Ведь не зря он получил «Моравскую орлицу» — ордена ведь дают за что-то! Но он еще пожалеет об этом…
Горнянчин не успевал удивляться. Почему так отворачивается от своего благодетеля Ягода? Разве не сам он привел его к нему и возносил до небес?!
— Людям иногда приходилось поступаться многим, чтобы оказать помощь, и это были наши люди, — холодно заметил Чипера.
Горнянчин снова с любопытством посмотрел на него. «Это самый настоящий обыватель, — подумал он. — Но у Бати он несомненно был на своем месте. Именно такой и нужен был Бате. Недаром Батя женил его на своей дочери».
— И не один из них уже давно искупил свою вину в борьбе с оккупантами. Так что совесть их чиста, — добавил Чипера.
— Разумеется… Это действительно так, — подтвердил Ягода и стал пространно разглагольствовать насчет того, что действовал он всегда обдуманно.
Ягода говорил, говорил, а Горнянчину он становился все противнее и противнее. Этот человек, видимо, действительно верил в свои патриотические заслуги. Но Янеку эта компания не нравилась. Чего они от него хотят?!
Вскоре все выяснилось. Ягода выставил на стол фигурки, которые нашел на полке. Чипера вывалил из портфеля пачки банкнот и, не глядя на них, сказал Янеку:
— Сосчитайте, пусть будет из расчета пятьдесят тысяч за штуку.
Горнянчина это торгашество задело за живое.
— Нет, нет… — запротестовал он.
Но Ягода не дал ему досказать:
— Молчите, Горнянчин! Мы же понимаем друг друга! Эти деньги нужны. Ведь так, Горнянчин?
Ягода небрежно смахнул в сумку со стола фигурки и поторопился за Чиперой, который, даже не попрощавшись, уже несся через двор.
Горнянчин рассвирепел. Одним прыжком выскочил за дверь, вырвал у Ягоды сумку, высыпал на пол свои фигурки, а со стола смел в нее пачки банкнот.
— Что вы делаете? — пролепетал Ягода.
Он выбежал и через минуту вернулся с Чиперой.
— Я поражаюсь вам, — проговорил Чипера своим сдержанным тоном. — Неужели вы не поняли, в чем тут дело? Эти деньги… эти деньги посылает пани Батьова…
— Я прекрасно все понял, — заорал Янек. — Вы видите, какой оборот принимает дело, и тоже хотите погреть руки возле партизан, да? Чтобы потом стало известно, кто помогал, кому надлежит выдать удостоверение патриота?!
— Не сходите с ума, Горнянчин! — воскликнул Ягода.
А Чипера цедил сквозь зубы:
— Такого мы не заслужили. Но ничего, ничего… Мы найдем другие пути, где будет больше понимания…
— Ищите! Все равно не найдете! — крикнул Горнянчин.
* * *
У Эстержака неожиданно появился Вавржик. И опять, как и прежде, стал изображать из себя слишком уж доверенного человека. В восстании в Словакии он участвовал, потом был в бригаде, у Мурзина он — правая рука. Старался подавить своей осведомленностью.
На следующий же день Эстержак рассказал о нем Матею. Решали все вместе. Припомнили его пребывание на Вартовне, а также его дружка бандита Косоглаза и решили, что теперь его приход вдвойне неприятен. Но что с ним делать? Дурного о нем никто ничего сказать не мог, а то, что язык у него без костей, так тут уж ничего не поделаешь. За это ведь не расстреливают.
«Чего это Вавржик вдруг вернулся на Вартовну? — думал Горнянчин. — Может быть, он рассчитывает, что здесь ему будет легче затеряться, переждать события?» Но подозрений его было явно недостаточно, и поэтому Горнянчин молчал.
А Вавржик тем временем, находясь у Эстержака, потрясал всех рассказами о своих подвигах. Только сейчас ни в каких операциях участвовать не мог: его, мол, выслеживают немцы.
Как-то возвратившись из липтальского заповедника на Вартовну, Матей и Горнянчин застали партизан пьяными. И не только в землянке, но и в доме у Юращаков они восседали за столом, не выставив даже постов. Пили, сосали какие-то конфетки и распевали песни. Да так, словно война уже кончилась.
Горнянчин сразу все понял. Но прежде чем он успел что-нибудь сказать, Матей подскочил к одному из парней.
— Кто сегодня в дозоре? — заорал он.
— Чего ты шумишь, Матейчик! Лучше выпей! — стал успокаивать его Трофим и протянул бутылку.
Матей ударил его по руке так, что-бутылка отлетела далеко в сторону и разбилась.
