Каждый день, перед заходом солнца, когда особенно остро дает себя знать пустой желудок, Виссе бродит вокруг вокзала Басаргино. Майор Балтатеску, у которого есть свой склад продовольствия, выходит к дверям и окликает его.
— Эй, привет, не хочешь зайти ко мне на минутку поболтать?
Виссе получает чашечку турецкого кофе. Он с удовольствием вычерпывает ложкой гущу, это немного успокаивает его желудок. У Балтатеску всегда есть какая-нибудь мелочь. Оладьи, выпеченные на горячей, смазанной жиром сковороде, или полпалочки шоколада.
Когда Виссе узнал, что эти дополнительные продукты выгадывались из довольствия войск, то сначала отказался брать и сурово упрекнул майора. Он указал на то, что размер пайка уже не зависит от звания и что всем, от солдата до генерала, полагается одинаковая норма.
Балтатеску его только высмеял.
Огорченный, с пустым желудком, Виссе вынужден констатировать, что чем больше распространяется голод, тем более заметными становятся всюду резкие различия в довольствии между штабами, тыловыми службами, особенно на складах продовольствия, и солдатами-фронтовиками.
18 декабря звонят из армии и сообщают, что полевой жандармерией в южной части Сталинграда были схвачены и задержаны два румынских дезертира.
К генералу Татарану как старшему по званию офицеру в «котле» обратились с тем, чтобы уполномоченный офицер забрал дезертиров и они содержались бы под стражей в своем районе. Указывается на то, что румынские солдаты все чаще убегают из своих частей и занимаются мародерством, находят себе убежище в развалинах домов.
Генерал с возмущением заявляет, что до сих пор в его дивизии не был известен ни один случай дезертирства. Он успокаивается, узнав, что оба дезертира из 1-й румынской кавалерийской дивизии. Как солдат, он понимает эту необходимость, но как человек очень огорчен тем, что его вынуждают сурово наказать дезертиров для устрашения всех остальных. Поэтому, прежде всего, полевая жандармерия старается перевести румын в дисциплинарную часть, находящуюся под командованием румынского генерала.
Жесткий и энергичный полковник Димитриу получает приказ. Он требует, чтобы Виссе сопровождал его, как офицер связи. Хотя он сам говорит по-немецки, но берет с собой в качестве переводчика майора Биндера: «Может возникнуть ситуация, что я не смогу — или не пожелаю — понять определенные звуки, издаваемые полицейскими горлопанами».
Холодное, суровое утро.
С насыпи вдоль шоссе Басаргино — Воропоново — Сталинград — Царицын ветер сдул снег и над замерзшей, разбитой землей белая крупа лежит полосами и, срываемая порывами ветра, вьется перед автомобилем.
Вокзал Воропоново, где железнодорожная ветка с запада соединяется с кольцевой дорогой из Гумрака, лежит в руинах. Видимый издалека, как огромная виселица, поднимается остов, несущий бетонную громадину резервуара для воды, поднимается из огромной кучи мусора и руин, покрытых грязным снегом.
На путях плотными рядами стоят подогнанные поезда, состоящие из сгоревших и разбитых вагонов. Локомотивы без пара. Из отдельных вагонов вертикально поднимаются тонкие струйки дыма. Здесь ютятся раненые: их вагон никогда уже никуда не поедет.
За Воропоновым дорога отклоняется от железнодорожной ветки и ведет мимо развалин домов и заводов на цепь холмов перед Сталинградом, за которыми почти не виден город.
Слева, у столба, под указателем с тактическим знаком нижнесаксонской дивизии — четырехлистником клевера — стоит предупреждающий указатель: «Район через 200 метров простреливается противником! Внимание, опасность артобстрела!»
Вокруг ни души, а в подвалах, бункерах, в оставшихся невредимыми деревянных домах полно солдат: артиллеристы-наблюдатели, подразделения наводчиков легких противовоздушных орудий и штабы расположенных здесь полков.
Водитель газует через холм, при этом не раздается ни единого выстрела. И вот он, отделенный глубокой пропастью Царицыной долины от нового Сталинграда, — старый Царицын. Вековой, знаменитый торговый город на Волге, когда-то здесь шла перевалка грузов из Азии и Европы.
Война жестоко разрушила красоту русского города и оставила от древнего Царицына только дощатые домишки и избы среди воронок.
Разделенная на два притока, из которых виден только западный, мощная река зачаровывает. Огибаемый Волгой, посреди реки, расположен остров Сарпинский.
Отсюда русские ведут хорошо скорректированный, прицельный артиллерийский обстрел по занятым немцами территориям, улицам, узлам и важным целям в черте города.
В маленьком домике, который скрывается за высокими развалинами, в мертвой зоне русской артиллерии, расположилась штаб-квартира полевой жандармерии. Через стеклянную дверь, перед входом в которую офицеры вынуждены пригнуться, несколько ступенек вниз ведут в большое чистое помещение. Основную часть его занимает большая русская печь со скамьей вокруг нее. Сколоченный из неструганных досок стол и три стула дополняют обстановку. Командир поста полевой жандармерии представляется обер-лейтенантом Камелли, бывшим виноторговцем с Рейнской земли.
Со скамьи у печи поднялась в добротной фуфайке с двумя расстегнутыми пуговицами над внушительным бюстом русская девушка: красивая, несмотря на фуфайку, старенькую клетчатую юбку и большие валенки.
Она встает и уходит от мужчин, заполнивших комнату, в темный угол за печью.
Румынские офицеры смотрят на нее, как на вожделенный лакомый кусок, и с нескрываемым желанием рассматривают соблазнительные прелести девушки. Виссе тоже с удовольствием смотрит на девушку. Единственная женщина среди мужчин — русская девушка среди немецких солдат! Слишком ясно, что она здесь делает. Девушка улыбается застенчиво и стыдливо.
Но ведь это Катя! Катя из Харькова? Возможно ли это?
— Катя! — тихонько вырывается у него. Она секунду смотрит на него грустно и испуганно, а затем испытующе окидывает взглядом с головы до ног, словно видит впервые.
Девушка снова садится и с улыбкой выдерживает взгляд Виссе. Понимая, что оказалась вне пределов его досягаемости, она прислоняется к печи и, потягиваясь, показывает ему соблазнительную прелесть своей груди. Она как будто не замечает знака обер-лейтенанта полевой жандармерии, приказывающего ей исчезнуть, и продолжает спокойно сидеть.
«Должно быть, он очень соблазнен ее прелестями, — думает Виссе. — Офицер полевой жандармерии хочет поскорее покончить с нашим делом. Может быть, чтобы вернуться к прерванной интрижке?»
Девушка разгадывает мысли Виссе и подтверждает их, загадочно улыбаясь, словно ее радует то, что для него мучительны эти мысли.
— Итак, оба ваших беглеца, господа! Мы схватили румын позавчера в развалинах дома! Здесь в городе с каждым днем все больше и больше всякого сброда. В большинстве — это русские, сбежавшие из лагеря военнопленных в Воропоново, а также множество перебежчиков, приданных различным частям. Теперь, когда дело плохо, они удирают и хотят пробиться обратно к своим товарищам через русские позиции. Имеют место грабежи, нападения на рассыльных несущих пищу. А всего восемь дней назад мы раскрыли целую шпионско-ди-версионную сеть противника. Повреждаются наши телефонные линии! По ночам они направляют свои самолеты мигающими сигналами в обход наших противовоздушных орудий и наводят на кажущиеся им важными цели для бомбежек.
У них есть тайные передатчики, и они передают Иванам точные донесения с указанием численности войск, даже имена офицеров, вплоть до командиров рот, местоположение позиций, сообщают о малейших передвижениях войск и надежные данные о наших запасах.
Вчера ночью в воздух взлетел склад боеприпасов 297-й пехотной дивизии. Недалеко отсюда мы схватили русскую, которая прятала передатчик под полом своей избы и выходила ежедневно на связь. Самое интересное: изба была забита немецкими солдатами. Одиннадцать дылд из части снабжения армейского корпуса со штабным учетчиком. Похоже, что у парня что-то было с этой русской!
«А у тебя, вот с ней?» — спрашивает взглядом Виссе. «Тебя это не касается! Если и так, то я как фельджандарм могу позволить себе это, наплевав на все подозрения», — словно отвечает обер-лейтенант, лениво улыбаясь, и продолжает:
— Она сообщала Иванам количество самолетов, которые приземлялись в Питомнике и Басаргино, и даже о количестве и виде грузов.
Унтер-офицер полевой жандармерии, высокий, коренастый, настоящий «бычок», с удивительно крепким задом в обтягивающих брюках, приносит протоколы изъятия и кассету, заполненную тем, что награбили два дезертира.
Полковник Димитриу толстыми неловкими пальцами роется в куче украшений, берет оттуда горсть и с проклятиями по-румынски кладет их обратно.
— Да, почти фунт золота! — оценивает унтер-офицер.
