— Иначе ваши коллеги, Софи, потеряли бы к этому казино всякий интерес. Причем не только германские… коллеги. И потом мимолетом обронить, что прошлую ночь вы провели в апартаментах «Ангельского казино», — среди местных денди так же модно, как сообщить о том, что недавно вы посетили миланскую оперу или Лувр.
Софи давно подозревала, что Ангел Бош пытается превратить свой «Горный приют», с его апартаментами и казино, в некую международную шпионскую биржу, на которой бы информация продавалась, как всякий прочий товар, притом что сама эта «биржа» оставалась бы такой же нейтральной, как и Швейцария; а «Горный приют» пользовался бы неким правом экстерриториальности. И то, что она только что услышала от полковника, лишь подтверждало ее предположения.
— Вот видите, какой приятный обмен информацией состоялся у нас за этим скромным завтраком, — слегка прикоснулась Софи пальцами к кисти полковника, как бы окончательно успокаивая его этим сугубо женским жестом. — Остается выяснить последнюю деталь: на каких условиях Ангел простил графу его священный карточный долг.
— Одно из условий вам уже известно.
— Что он женится на мне. Этого пункта мы уже касаться не будем. Что еще?
— Он погашает всего лишь десять процентов, так сказать, оплачивает затраты заведения, получает вас и активно способствует созданию вами в Женеве, или где вы укажете, картинной галереи. Понятно, что, услышав такое предложение, граф-вдовец был несказанно счастлив. Еще более счастливым он выглядит сегодня, после того, как увидел вас. И если уж мне позволено будет заметить, Ангел явно просчитался, продешевил: граф согласен был взять вас в жены без каких-либо «уступок со стороны заведения».
— Ну, продешевил — не продешевил… Никогда не знаешь, как далеко проникают планы этого человека и какие сферы бытия они затрагивают.
— Вот в этом я с вами полностью согласен.
— Кстати, как давно граф овдовел?
— Естественный вопрос. Знаете, совсем недавно.
«Не в тот ли самый день, когда Скорцени заставил Боша заняться судьбой гауптмана Жерницки? Или через сутки?» — мысленно ухмыльнулась Софи.
— То-то я вижу, что он похож на кого угодно кроме вдовца.
— А почему вы считаете, что вдовец обязательно должен выглядеть несчастным? Тем более что супруга его умерла далеко отсюда, в своем родном городке, прямо в кресле дантиста, от сердечного приступа.
— И похороны «за счет заведения» организовал конечно же Ангел Бош. Наш добрый самаритянин.
— …Сжалившись при этом над старыми, больными родителями покойной, — ничуть не удивился ее догадливости полковник. — Среди венков, доставленных на кладбище по распоряжению Боша, был и венок от убитого горем мужа, хотя сам граф вообще не наведывался в тот городок. Ангел предпочел держать его здесь, у себя под рукой, уберегая от излишних страданий.
— Вот теперь все окончательно прояснилось, — упавшим голосом сказала Софи. — Хотя напрасно вы изложили все эти похоронные подробности, полковник.
— Вы сами этого добивались, — мстительно заметил тот. — Вы постоянно пытаетесь докапываться до истоков, хотя в вашем положении многого лучше не знать.
С минуту Софи сидела, уткнувшись в грудь подбородком, в позе человека, пребывающего на пределе усталости. Могла ли она когда-либо предположить, что путь к ее первому брачному венцу окажется таким жестоким и завершаться будет на далекой чужбине, на фоне агонии Германской империи? Но стенания по поводу судьбы не имели сейчас никакого смысла, поэтому, горестно вздохнув, Софи поднялась и хотела было бодро направиться к столику, за которым сидел Филипп де Ловер.
— Если позволите, я представлю вас мсье Филиппу, — остановил ее вкрадчивый голос полковника.
— Не утруждайтесь. И вообще к черту условности. Кто тут возжелал в жены «долгодевствующую дщерь Софью», дочь опального священника?
— Только не вводите его в шоковое состояние! — ужаснулся полковник. — Он, в общем-то, неплохой человек и, пребывая в ваших надежных руках, при вашей поддержке…
— Перестаньте брюзжать, полковник, — осадила его Софи уже на ходу.
— Всего лишь пытался помочь советом старого холостяка.
— Только что мне стало известно, что вы страстно хотите видеть меня, граф, — как ни в чем не бывало, произнесла Софи тоном «девицы для приключений», приближаясь к столику Филиппа и краем глаза провожая поспешно удаляющегося Кроуна.
Агент гестапо Олдржих Батя[95] оказался широкоплечим приземистым крестьянином, с лицом, изрезанным черными, словно осенние борозды, морщинами. Держался он спокойно и уверенно. Скорцени привык к тому, что собеседники не выдерживают его тяжелого взгляда, но похоже, что к Бате это не относилось.
— Мне сказали, что недавно вам удалось внедриться в партизанский отряд, — произнес Скорцени, как только агент вошел в комнату, отведенную обер-диверсанту владельцем замка бароном фон Вальдеком.
— Внедрился, так и было, — глухим басом ответил Батя.
— И что вроде бы добровольно вызвались сделать это.
— Знаю, что остальные агенты отказались. Идти сейчас в партизанский отряд — значит, идти на виселицу. Но, как видите, я пошел.
— Меня интересует: вы действительно сами вызвались идти? Или, может, Хайнеке шантажировал вас, угрожал, что выдаст партизанам, расстреляет вас и родственников? Спрашиваю из чистого любопытства, но ответ должен быть правдивым.
— Да нет, ничего такого не было. Просто оберштурмфюрер спросил, могу ли я пойти в отряд. Я сказал, что могу. И все, никакого шантажа. Перепуганным на такое дело идти нельзя, здесь воля нужна, азарт, кураж. Как в при игре в карты, когда на кону — сама жизнь.
Скорцени взглянул на Батю, как на блаженного, и очень пожалел, что не может сказать ему вслух то первое, что пришло ему на ум после знакомства с досье этого агента: «Святой же вы человек!». Идти на такое задание во имя рейха за несколько дней до того, как сам этот рейх погибнет — на такое способен даже не каждый германец, ариец, член СС. А тут ведь речь идет о чехе, славянине!
— Я потребую, чтобы вас достойно вознаградили за эту операцию, господин Батя.
— Оно бы неплохо, чтобы действительно подкинули немного деньжат. Как вы понимаете, после ухода германских войск устраиваться в Чехии будет трудно. И все же пошел я на эту авантюру не ради денег.
— Ради чего же? — с нетерпением поинтересовался Скорцени, расстилая на столе перед агентом армейскую карту Моравии.
Отто помнил, что агентом абвера бывший ветеринарный фельдшер-чех из Силезии Олдржих Батя стал еще до вторжения германский войск в Богемию. Как следовало из досье, которое хранилось в злинском отделении гестапо, он окончил разведывательно-диверсионную школу сначала в Мюнхене, а затем уже здесь, в Чехии, неподалеку от Праги, где его готовили в основном, как «исполнителя приговоров», то есть чистильщика, призванного избавлять резведывательно-диверсионную сеть от предателей, двойников и людей, оказавшихся лишними. Причем кандидатура его была избрана не случайно: Олдржих Батя метко стрелял, прекрасно владел приемами рукопашного боя и даже отменно метал ножи и топоры. С тех пор он выполнил добрый десяток опаснейших заданий — сначала по линии абвера, а затем уже и по линии гестапо.
— Не знаю, ради чего, — пожал плечами агент. — Почему скалолаз, не имея ни страховки, ни даже альпинистского снаряжения, вновь и вновь карабкается на скалы? Почему ныряльщики решаются устраивать себе в акульих бухтах «танцы в адовом кругу акул»? Почему вы решаетесь на такие опаснейшие операции, как освобождение Муссолини?
— Ну, я — это другое дело.
— Почему другое? Все то же самое. Одного поля ягоды.
— Я — германец и действую во имя рейха.
— Если это и правда, то только наполовину И дело даже не в том, что по материнской линии вы все-таки венгр, а не германец. Уверен: будь вы чехом, французом или русским — действовали бы точно так же. Просто мы с вами из какой-то такой, особой, что ли, породы. Говорю это не потому, что хочу поставить себя в один ряд с вами. Статусы у нас — да, разные, но порода, племя — одно и то же.
В течение нескольких минут агент указывал на карте места базирования небольших отрядов, из которых, собственно, и состояла 1-я чешская партизанская бригада «Ян Жижка»; говорил об их численности, называл людей, которые оказывали помощь партизанам, отметил два места, в которых располагались резервные партизанские склады с оружием, в основном доставленным советскими самолетами, а также горные хутора, в которых располагались штаб, госпиталь и разведывательный взвод его отряда.
Когда вопросы, которыми осыпал его обер-диверсант рейха, иссякли, агент решительно поднялся и попросил, чтобы его подбросили к Злину, откуда он должен будет вернуться в отряд.
