После такой весточки Матвей более спокойно стал вспоминать поведение Ловкачева.
Увидел — летчики отстранились от замкомэска. Он оказался один. Индивидуальные общения с ним прекратились. Вопросов ему не задавали, просьб не высказывали, называли его только полным титулом. И Матвей воспринял это как осуждение одного и поддержку другого. И другим оказался он — судимый. Он — разжалованный.
Сосредоточенную замкнутость Осипова давно подметил и Мельник и, решив поговорить с ним, искал удобный случай, понимая, что официальным вызовом на беседу ничего не достигнешь.
Настала оттепель. Влажный ветер снял с елей и сосен белую фату и заставил их по-весеннему зазеленеть. Снег потерял свою белизну, заноздревател и осел. Воздух наполнился голубым туманом, переходящим в низкие облака. Самолеты, накрытые чехлами, стояли, как нахохлившиеся грачи. Никто не знал, когда кончится внеплановая весна, но воевать в такую погоду авиации было невозможно. Командование воспользовалось передышкой, отправило Русанова с группой летчиков и техников на завод за самолетным пополнением. Оставшиеся на аэродроме ремонтировали «илы», учились, чистились и по возможности отдыхали. Летной погоды не было, а дежурство эскадрилий на боевой вылет продолжалось.
Матвею надоело сидеть в прокуренной насквозь землянке дежурных летчиков, и он перебрался к своему «илу», стоящему у взлетной полосы. Петров был рад приходу командира. Быстро притащил ящик из-под стокилограммовой фугаски и сделал из него у колеса под крылом что-то напоминающее диван. Уселись рядом. Наговорились досыта. Решили пить чай, однако чаепития не получилось.
Подошел Мельник, улыбаясь, поздоровался за руку.
— Здравствуйте, экипаж. Ну, о чем говорим? Я с утра обхожу полковые владения, так что всех уже повидал, со всеми побеседовал. А вы получились как бы на десерт.
— О разном говорили, комиссар.
— Ну, если секрет, то не настаиваю.
— Секрета нет. Петров вот сетовал, что полк поредел, а линия фронта не изменилась. Он хоть и остается на земле, а душой все время рядом со мной воюет. Вы сами понимаете, нам с ним скрывать друга от друга нечего — в одном экипаже с сорок первого года, как Су-2 получили.
— Знаю и вижу. С тобой беда случилась, у Петрова лицо осунулось. Так близко к сердцу чужое несчастье может принять только настоящий друг. Но жизнь идет, и жить надо. Буду настаивать, чтобы трибунал повторно рассмотрел твой вопрос с учетом уже проделанной тобой боевой работы. Как думаешь? Не пора ли тебе немножко встряхнуться и в порядке шефской помощи позаниматься с вновь прибывшими летчиками и воздушными стрелками!
— Вы думаете, в моем положении это будет удобно?
— Удобно. Обиду демонстрировать не надо, а знания и опыт передай новым сержантам. Народ молодой, горячий, поэтому будь готов ко всему. Может зайти разговор и о суде. Если случится, не стесняйся, расскажи, только без геройства, критически. Сплетен после такого разговора не будет, а авторитет может возрасти.
— Летчиков новых учить — это понятно. А как Митрохин?
— С Митрохиным я уже говорил. Он не возражает.
— Какие же это стрелки прибыли?
— Стрелки и стрелки-радисты с бомбардировочных самолетов. Наверное, это связано с обещанием товарища Ильюшина дать двухместный самолет.
— Вот оно как… Хорошо бы самолет со стрелком получить.
— Желание твое мне понятно: «будет день, будет и пища…» А «пища» такая: прибыло-то шесть летчиков и шесть воздушных стрелков. Их готовили экипажами. Обещают шесть самолетов новой серии — с задним пулеметом для эксперимента. Митрохин решил так: четыре самолета командирам эскадрильи, один в управление полка и один тебе. Как видишь, и к тебе проявляет заботу. Ты садись за книжки: разберись с воздушной стрельбой. Проверь, что «стрелкачи» знают из теории. Может, еще ни разу и не стреляли, а вместо мешка в задней кабине сидеть будут. Так как с предложением?
— На предложение, товарищ комиссар, согласен.
— Вот и хорошо. У тебя, Петров, какие трудности? Как настроение?
— Настроение сейчас улучшилось. Посветлело на душе. Трудностей не больше, чем у других. Самолет исправен.
— Ну а все же? Если по-житейски?
— По-житейски? По-житейски есть одна думка.
— Давай ее для общего пользования.
— У многих глаза слезятся и десны кровоточат. Эти американские тушенка, колбаса и галеты, наверное, не очень-то с витаминами.
— Ну и что? Думаешь, цинга?
— Не знаю. Для этого есть доктора, а у меня — предложения. Надо на болота сделать разведку. Может быть, клюкву или морошку удастся найти. Это же лучшее лекарство. Если получится, то выделить несколько человек, как наряд на кухню, и кормить всех этой ягодой. Должно помочь.
— Давай твою руку. Предложение принимаю… Нет больше вопросов?… Ну, успехов экипажу… А ты, Осипов, садись за книжки и организуй школу. Летчиков сам вывозить на учебно-боевом самолете будешь… А потом и боем крестить. Надо быстрее копилку капиталом твоим доверху наполнить.
Во второй половине дня пошел густой снег. Вначале снежинки были большими и мохнатыми. Они не падали, а, перемешавшись с туманом, медленно оседали на землю. Когда снег оторвал туман от облаков и прибил его к земле, ртутный столбик в термометре начал падать, а снежинки стали маленькими и жесткими. К вечеру снег прекратился. Облака поредели, в разрывах между ними голубело небо.
Нижний край их порозовел от заходящего солнца. Термометр показывал уже ниже двадцати. Потепление кончилось.
Даже не синоптикам стало ясно — быть погоде.
Радовались вновь прибывшие летчики: наконец-то удастся полетать, потренироваться. Только не было восторга у старшего инженера полка. Кутков представлял, какая предстоит ночь. Ему и техникам спать не придется. Вызвал к себе инженеров эскадрилий:
— Вот что, товарищи! Летный состав готовится на завтра летать. Какие будут полеты, я пока не знаю. Но нам с вами все равно боевой вылет или учебный. Самолет должен быть исправным. Температура за ночь понизится до тридцати, поэтому смотреть в оба и самим не спать. Составить график дежурства. Моторы всю ночь подогревать, перепроверить и обогревать аккумуляторы. Мороз «выжмет» воду во всех воздушных баллонах и системах самолета, она там позамерзнет, а потом начнутся отказы в работе оборудования и вооружения. Все трижды проверить перед вылетами. Если вопросов нет, то давайте по эскадрильям и за работу…
Осипов спал тревожно. В морозном воздухе хорошо распространялся шум прогреваемых на аэродроме моторов. Звуки пробивались через окно, отчего снившаяся война становилась более реальной. Матвей сейчас вновь видел то, что было когда-то с ним и с его товарищами. Днем он создавал эти картины боя на занятиях с молодыми слушателями. А теперь быль и теория друг с другом тесно переплелись и были похожи на явь. Сон превратился в кинофильм, в котором перепутали части. Менялся звук от работающего мотора, и сновидение прерывалось, чтобы вскоре начаться вновь.
…Разбудили затемно. Побрившись, Матвей быстро оделся и вышел на улицу встречать рассвет. Он любил зарождение нового дня. Рассматривая посветлевшее небо, он чувствовал, что раздражение от неудавшегося отдыха быстро проходит. Темнота еще не сдала своих позиций, но на востоке небо уже разгоралось жарким пламенем. Солнце выбросило из-за горизонта оранжево-голубой веер. Лучи, как живые, шевелились и постоянно меняли свои цвета, все больше и больше накаляясь у основания. Потом горизонт вспыхнул красным огнем — показался солнечный горбик.
«Здравствуй, солнце! Здравствуй, день! Какой-то ты сегодня будешь? Кто после тебя встретит день следующий?…»
Ждать вылета не пришлось. У столовой Осипова встретил посыльный:
— Товарищ лейтенант! Вам срочно на КП надо.
— Что, и чаю нельзя попить?
— Велели срочно, и чтоб не задерживались.
— Ну, раз так, то я пошел. А ты заскочи в столовую и возьми там что-нибудь пожевать.
