Внезапность. Это из-за ее злой силы чаще всего «мессершмитты» добивались победы над «илом».
…Митрохину приказали сразу же испытать новые самолеты в бою. Надо было посмотреть, какие новшества они могли внести в тактику и боевые порядки.
…Русанов вел за собой пять самых опытных пилотов полка. В прозрачном воздухе ярко освещенная солнцем восьмерка «илов» была видна издалека и своим клином напоминала гусиный косяк.
Осипов, как всегда, вел свой самолет на самом опасном месте — на фланге строя с солнечной стороны. В случае атаки немецкие истребители обязательно должны будут нападать из-под солнца, рассчитывая на внезапность.
Предполагая такой вариант начала воздушного боя, Матвей прикрыл глаза светофильтровыми очками и смотрел сам больше под солнечную сторону и подсказывал воздушному стрелку.
Новый член экипажа — Конаков Дима, выбранный им, оказался более грамотный и сообразительный, летал до этого больше других. Матвей с ним даже успел до боевого полета слетать на полигон для тренировки.
— Конаков, сейчас линия фронта будет, поэтому внимательней будь. Как говорил, не на небо смотри, а под солнце и под хвосты самолетов, идущих рядом.
— Командир, я все это помню, учил же меня.
— Хорошо, что помнишь. Но полет-то такой первый.
От яркого света ломило в глазах, и Афанасий Михайлович надвинул на нос летные светофильтры. Стало легче, и он посмотрел вверх. В поднебесье сверкали белыми крыльями «яки» сопровождения. Разделившись попарно, они то пропадали за броней фонаря, то вновь появлялись в поле зрения. Потом двое из них, накренившись на крыло, пошли вниз, ближе к «илам». Догоняя строй, они все больше увеличивались в размерах.
В наушниках послышался треск от включенного приемника.
— Не «горбатые», а гуси-лебеди плывут под нами. Издалека нам кажется, что вы машете широкими крыльями.
— За комплимент спасибо. Скажи, с какого расстояния видна разница в самолетах?
— Четко метров с трехсот. Чем больше сбоку, тем виднее.
Пара «яков» прошла наискось над строем и, оставляя за собой темные полоски копоти выхлопных газов, вновь устремилась вверх.
Задирая все больше и больше моторы к солнцу, «яки» какое-то мгновение шли вертикально в белесую голубизну, потом опрокинулись на спину и замерли, отдыхая.
Русанов счастливо улыбнулся, понял: летчики не летали, а купались в наполненном до краев светлом, замороженном до полной неподвижности воздухе. Это зимнее яркое великолепие покорило их и превратило в веселых детей. Самолеты лежали над ним на спине — летчики рассматривали мир только им доступным способом. Но вот вверху ярко вспыхнули солнечные зайчики от крыльев, «яки» провернулись вокруг продольной оси…
Майор, подавив улыбку и вздохнув, начал готовиться к тому, во имя чего они сейчас были в воздухе. Не хотелось верить, что впереди, всего в пятнадцати километрах, в трех минутах полета идет война.
Где-то у линии фронта находится командный пункт, и нужно с ним связаться, чтобы получить уточнение задачи. Такого в практике у него еще не было. Он очень хотел, чтобы эксперимент прошел удачно. Успех открывал бы в будущем большие возможности в повышении боевой эффективности штурмовиков.
— Всем приготовиться! Я — Двести десятый, вызываю Молот!… Я — Двести десятый, вызываю Молот!…
Нагнулся вперед. Дотянулся до рукоятки настройки приемника и стал искать нужный позывной… В наушниках что-то пискнуло, и через шорохи эфира пробился звонкий девичий голос:
— Я — Молот, я — Молот, Двести десятого слышу. Вызываю на связь…
— Молот, я — Двести десятый, слышу хорошо…
Ответ прозвучал неожиданно мужским голосом:
— Двести десятый, я — Молот. Цель подтверждаю. В воздухе пока спокойно…
— Молот, я — Двести десятый… Понял вас… Понял!…
«Вот это уже деловая и рабочая обстановка. Коли что, так и подсказать могут».
Посмотрел на ведомых. Клин «илов» рассредоточился на пары. Справа на самолете Маслова стрелок катал на турели пулемет от одного борта к другому и прилаживался к нему, чтобы было сподручней стрелять. По внутренней связи вызвал своего стрелка:
— Тихонов! Через минуту линия фронта. Держи ухо востро, а глаза пошире…
Показался город. Копоть войны испачкала девственную чистоту снега, а потом испоганила и лазурь неба рыжевато-черными разрывами зенитных снарядов. В грязной пестроте домов и улиц Русанов не видел стрелявших, а железнодорожная станция просматривалась издалека. Ему захотелось сразу довернуть группу на станцию — так быстрее можно было выйти на дальность начала пикирования, но это раскрывало зенитчикам его планы, лишало свободы маневра.
«Ближний путь еще не самый короткий в нашем деле. Наскочишь на заградительный огонь». Решил уходить от разрывов ступеньками влево, прячась под солнце… Посмотрел на ведомых — все на местах. Голову вверх — «яки» в развороте шли боком к земле.
— Цель вижу… Похитрить надо… Атака правым разворотом.
Когда разрывы подбирались близко, Русанов отворачивал, прибавлял скорости и снова выжидал… Выжидал и твердил сам себе: «Смотри, не опоздай с маневром, четвертый или пятый залп должен попасть по группе…»
Пора было начинать атаку.
— «Маленькие», как там у вас?
— Пока тихо! Хватит петлять.
— Уже все! Пошли и разворот.
В лобовом стекле вместо неба появились бегущие справа налево улицы и дома, потом станция. Русанов вывел машину из разворота и по прицелу навел самолет на пыхтящий белым дымом паровоз в голове состава. Земля, паровоз, вагоны летели прямо на него…
Тихонов не был новичком в авиации, но сегодня выполнял свой первый боевой вылет на штурмовике. Непривычный для него боевой порядок группы, хождение над ним истребителей, разрывы зенитных снарядов — все это он воспринимал как должное. Но когда командир положил машину в крутой разворот, у него создалось впечатление, что самолет не разворачивается, а, накренившись, летит животом вперед. Земная пестрота, разрезаемая надвое килем и рулем поворота, стремительно вырывалась из-за стабилизатора и уносилась вдаль. От неожиданной перегрузки более тяжелая задняя часть пулемета вырвалась из рук и ушла вниз к патронному ящику. Взял снова пулемет в руки и упер его в грудь — так было легче держать. Потом земля пропала. За хвостом осталось одно небо да разрывы зенитных снарядов. Тихонову показалось, что подвесное сиденье из-под него кто-то выдернул, он поплыл по кабине, а потом стал падать спиной к земле, отчего никак не мог вначале вдохнуть, хотя воздуха в груди явно не хватало.
«Ага! Началось пикирование».
Справа к самолету потянулись светящиеся нити снарядов или пуль, но, не успев их перехватить, отстали.
Наконец спина нашла точку опоры. Тихонов успокоился, глубоко вдохнул прохладный, чуть попахивающий бензином воздух и обрел способность смотреть и думать.
Рядом, кроме самолета Осипова, пикирующего левее их, никого. Сзади было чистое небо.
Упираясь спиной в бронеплиту бензинового бака, думал: «Да, секунды ответственные, а сделать в таком положении сейчас ничего нельзя… Стрелять невозможно». Вздрогнул от неожиданного резкого воя. Самолет Осипова охватило с крыльев пламя, и, только когда вместе с грохотом пушек и пулеметов он уловил тряску своего самолета и запах пороха, догадался. С воем ушли эрэсы. Соседний самолет не горит — стреляет.
В это время его вдавило в сиденье, пулемет опять вырвался из рук, небо ушло вверх, показались земля и идущие сзади самолеты.
Русанов вывел самолет из атаки.
— Командир, «илы» все!
— Где истребители?
Стал искать «яков». Увидел. В вышине хоровод из самолетов. А ниже него, ближе к ним, четыре с прямоугольными крыльями — «мессеры».
— Командир, «яки» отстали. Дерутся! На нас идут две пары «сто девятых».
— Дай сигнал — красную ракету.
Тихонов взял заранее приготовленную ракетницу. Выстрелил — и сразу за пулемет. Чем ближе подходили немцы, тем громче стучало сердце. Тихонов еще раз проверил, как заправлена патронная лента в ШКАС, нет ли где перекоса. Откатил пулемет к левому борту и перебросил направо, откуда шли «мессеры».
