Охрименко приказал шоферу отвести машину, а сам лег возле Зарубина. Он был весь в пыли, разгорячен и первым делом попросил закурить.
Из рассказа Охрименко стало ясно, что основные силы противника отходят по старому шоссе и бригаде Рузметова приходится трудно. У гитлеровцев — пулеметы, минометы, пушки. Сейчас отряды партизан держат шоссе на четырех участках, чтобы не дать возможности врагу выйти к переправам, но есть опасение, что партизан могут сбросить в реку. Уже имеются потери. Несколько человек убито и тяжело ранено. В числе раненых командир отряда Апресьян.
— Я сразу почувствовал, что основные силы идут там, — проговорил Зарубин. — Ладно.
Загрохотали колеса подвод, показался обоз. Подводы были нагружены доверху, укрыты брезентами и перетянуты веревками. За повозками шагали обозники, усталые, без головных уборов, с расстегнутыми воротниками. Только у некоторых за плечами висели винтовки, а у большинства оружие лежало на подводах.
Дружный винтовочный залп огласил окрестность.
Партизаны высыпали на дорогу.
— Хенде хох! Хальт!
— Бросай оружие!…
— Чем подводы нагружены? — спросил Добрынин.
— Это не так важно, Федор Власович, — сказал Зарубин и распорядился: — Сваливайте все в сторону, разгружайте подводы и поворачивайте их обратно.
— Кони действительно добрые, — заметил белобрысый партизан.
— Я же говорил, — подтвердил посыльный.
На подводах оказалось имущество офицерского госпиталя. Его свалили на небольшой полянке. Подвод оказалось сорок пять, — посыльный ошибся на одну.
— Где сейчас ваша бригада? — спросил Зарубин Охрименко.
Тот достал из-за пазухи потертую, свернутую в несколько раз карту, развернул ее и показал место расположения бригады.
— Ехать лесом?
— Все время лесом. Дорога хорошая.
— Так… — сказал Зарубин. — Пошлем половину своих людей. — Он взглянул на командира. — В общем, сколько усадятся на машину и на подводы, столько и пошлем.
— Замечательно! Просто замечательно! Мы шестнадцать километров за два часа покроем, — радовался Охрименко.
Бойцы Веремчука и Толочко разместились на подводах. Охрименко с группой партизан сел в машину. На нее погрузили девять пулеметов, два миномета, гранаты, патроны.
— Трогай! — дал команду Зарубин. — Счастливо!
— До вечера!
— Резерв главного командования в действии, — бросил на прощанье Веремчук.
Перед заходом солнца партизаны Зарубина подошли к развалинам элеватора. Отсюда, с высоты, был виден весь город. Справа, с кладбища, били немецкие батареи. На переезде — скопление автомашин, подвод; все торопятся выехать на старое шоссе. В нескольких местах полыхают пожары. Со стороны станции доносятся сильные взрывы. К небу взлетают клубы дыма, снопы искр, языки пламени. Наша артиллерия уже бьет по окраине города. Снаряды ложатся все ближе и ближе к переезду. Там уже паника. Над городом, пользуясь отсутствием советских истребителей, кружатся два «мессера».
Костров быстро бежит к развалинам элеватора и через знакомый пролом в стене устремляется вниз, в подвальное помещение. Тут Бакланов, Марковский и несколько незнакомых людей.
— Гранат нам, гранат надо! — бросается к Кострову Бакланов.
— Зачем?
— Микулич прислал — Губы у Бакланова дрожат. — Там, под церковью, целый штаб засел.
— Пойдем наверх.
Бакланов коротко докладывает обо всем Зарубину. Выясняется, что на кладбище в церковном подвале находится какой-то командный пункт. Бакланов предлагает с пятью-шестью партизанами незаметно добраться до кладбища и атаковать подвал. Тотчас же отбирают добровольцев, нагружают их гранатами и отправляют с Баклановым.
— Ура!… Ура!… — доносится со стороны вокзала.
— Кажется, наши показались, — взволнованно сказал Добрынин.
— Это Гурамишвили, — опуская бинокль, ответил Зарубин. — Ну, друзья! — Глаза командира бригады радостно сверкают. — В город! Кажется, нас опередят! За мной!
Все бросились через дорогу, в сторону кладбища.
В яру, из которого партизаны совершали налет на тюрьму, увидели Микулича. Он стоял на коленях около куста орешника и перевязывал голову Бакланову.
— Братцы! Власыч! Товарищ майор! — растерянно заговорил старик. — Помогите… спасать надо… Такой человек гибнет!…
Но помощь была уже не нужна. Глаза Бакланова навсегда закрылись.
Микулич вытер мокрое от слез лицо руками и доложил Зарубину:
— В подвале заперто человек двадцать офицеров. Идите, я останусь. Надо схоронить Ивана Тимофеевича…
Немцы в панике метались по городу. Сильная стрельба слышалась со стороны вокзала, а в городе она возникала только местами — то здесь, то там. Из окон домов уже выглядывали взволнованные жители.
Партизаны бежали по улице, обстреливали одиночные машины, подводы. Гитлеровцы уже не сопротивлялись и не отстреливались. Они спасали свои шкуры.
Но вот из-за угла дома выскочили Беляк, Крупин и с ними группа подростков. Увидев партизан, они бросились к ним.
— Подготовьтесь… фашисты, — проговорил Беляк.
— Ложись! — подал команду Зарубин.
На улицу выбежало десятка три гитлеровцев. Их встретили огнем; половина тут же свалилась, остальные повернули обратно.
— Лови! Бей их! — закричали школьники и бросились вдогонку.
— Наши! Наши! Танки! — кричал кто-то, захлебываясь от радости.
На главной улице, все усиливаясь, слышался тяжелый рокот моторов и гулкие выстрелы пушек.
— Наши!… Наши!…
Из дворов, не обращая внимания на стрельбу, выбегал народ. Появились женщины, дети… Все бежали на главную улицу.
Толпа росла, как снежный ком, и катилась вперед с ликующими криками.
Покрывая многоголосое «ура» и восторженные возгласы, по улице с грохотом и лязгом стремительно неслись на запад грозные, несокрушимые танки.
