Дояркам нужны были полотенца и ведра, кузнецам — уголь, садоводы и полеводы требовали цапки, лопаты, трактористы — запчасти для ремонта тракторов и косилок.
Трощилов до ночи просиживал в своем кабинете, не зная, как выйти из положения.
Часами вместе с агрономом составлял списки, давал поручения в город заготовителю. Но тот ничего не мог достать. И тут же начинал оправдываться:
— Время сейчас такое, вот и нет самого необходимого. На складах пусто, все приходится покупать из-под полы. Плачу втридорога, а справки на это никто не даст. Но если нет денег, то ничего и не достанешь. А пью я за свои после работы, когда еду обратно, — объяснял он свое постоянное состояние «навеселе».
В одну из суббот, возвращаясь из совхоза домой в город, Трощилов заехал в райком.
Секретарь райкома встретил его радушно.
— Ну, как дело идет? — спросил он…
— Плохо, товарищ Варалов, — тяжело усаживаясь на стул, вздохнул директор… — Трудно. Ничего в хозяйстве нет. Нечем работать: ни инвентаря, ни денег, ни хлеба.
— Ну а земля-то есть? — весело опросил секретарь.
Трощилов знал, что Варалов старый коммунист, и ему стало неловко за свою жалобу.
— А если есть земля, то все можно создать руками! Ну, давай ближе к делу — чего тебе не хватает? Говори! Людей? Пришлем людей. Правда, они не только тебе нужны. И колхозам тоже. Но и тебе пришлем. Жди.
Когда в совхозе узнали, что райком обещал прислать на помощь комсомольцев из города, Михеич тотчас же начал наступать на директора:
— Как же, товарищ директор, люди приедут работать, а цапок и лопат немае, только две штуки, шо я им дам? Вот скоро сады зацветут, а окуривающего не хватает, весь цвет пропадет, если ударят морозы.
Обещание свое товарищ Варалов выполнил. В тот же день я получила от него указание организовать воскресные выезды городских комсомольцев на помощь селу, в первую очередь в колхозы, а потом и в совхоз. Стараясь выручить мужа, я решила, вопреки указанию секретаря райкома, направить в первое же воскресенье группу комсомольцев не в колхоз, а в совхоз к Трощилову.
Об этом я его предупредила в тот же день по телефону, а в пятницу, освободившись раньше, пошла в совхоз сама, чтобы повидать мужа и еще раз напомнить ему о приезде городских.
В конторе, как всегда вечерами, было тесно и накурено. Маленькая керосиновая лампа горела тускло и коптила.
Рядом с Трощиловым на диване, в потертом военном кителе с орденскими планками, сидел какой-то молодой человек. У железной печки на низенькой скамеечке, задумчиво попыхивая трубкой, согнулся дед Михеич.
Увидев меня, муж встал и, уступая место, сказал:
— Вот наш новый парторг. Знакомься, Тамара, я тебе о нем рассказывал. Партизанил здесь, в Крыму, был разведчиком.
Я повернулась и… окаменела. Рядом со мной сидел мой «брат» по разведке — Витя.
— Зобин, — представился он и тоже замер от неожиданности.
— Только теперь, Витя, я узнала твою настоящую фамилию, — проговорила я, не сводя глаз с возмужавшего за эти годы «брата».
— Сестра! — крикнул он, вскочив, на глазах удивленного мужа притянул меня ближе к лампе и, рассматривая» крепко тряс мне руку. — Тамара! А я смотрю — знакомое лицо. Еще подумал: как похожа на ту Тамару, с которой мы в разведке работали!
Но еще больше был поражен муж.
— Два месяца, как он работает, а ты не знаешь? Я же тебе не раз называл его фамилию, рассказывал, что у нас новый парторг, товарищ Зобин.
— Да, и в райкоме не раз слышала эту фамилию, не я же не знала, что это он. В разведке мы только имена друг друга знали.
— Ну, расскажи, что с тобой было после того, как мы расстались? Не встречал ли кого-нибудь из наших, с кем мы работали в разведке? — засыпала я «брата» вопросами.
Зобин рассказал, что он после моего ухода долго еще был у партизан. После освобождения Крыма пошел в армию. Был два раза ранен, дошел до Берлина…
— Маню не встречал? А с Луизой что, не знаешь? Мы тогда получили от нее такое странное письмо, что долго с Маней ломали головы…
Наш разговор прервал запыхавшийся агроном.
— Завтра приезжают комсомольцы, — взволнованно обратился он к директору. — А если завхоз не привезет сегодня лопат и цапок, чем они будут работать?
— Как, вы еще не приготовили лопаты? — воскликнула я.
— Сегодня заготовитель из Симферополя доставит, — уверенно сказал директор. — Я сам ездил вчера и выписал, осталось ему только привезти…
Под окном зашумел мотор машины и заглох.
За дверью послышался громкий голос завхоза.
— Приехал, — сказал, поднимаясь, директор. — Что-то он опять сегодня веселый…
— Сколько я его вижу — он всегда выпивши. На какие деньги пьет? Кто его прислал к нам? — спросил Зобин Трощилова.
— Из управления.
— Про него говорят, что он у немцев работал, тоже по снабжению, — сказал Михеич.
— Позовите мне его! — распорядился Трощилов.
Михеич приоткрыл дверь.
— А ну, хрант, иди сюды! — крикнул он человеку в коричневом кожаном пальто, жестикулирующему перед бухгалтером.
Человек вошел неверной походкой, поправляя на ходу галстук и улыбаясь.
— Вы опять пьяны? — строго спросил Трощилов.
— Нет, нет! Что вы? — бодро топтался на месте заготовитель.
— Лопаты и цапки привезли?
— Нет, — как ни в чем не бывало качнул головой тот.
— Как нет?!
— Ну нет, не привез, — ухмыляясь, отвечал завхоз.
— Да вы понимаете, что говорите? Нам завтра нужны лопаты. Я же выписал вчера. Почему вы их не привезли?
— Опоздал на склад. Целый день был вот так занят, — проводя пальцем по шее, оправдывался заготовитель.
Трощилов побледнел от негодования.
— Как вы смели не выполнить моего приказания? — крикнул он.
— С разрешения высшего начальства пришлось отложить, — опять ухмыльнулся заготовитель. — Вы, товарищ директор, все забываете, что это не армия. Был занят и не выполнил, вот и все, — развел он руками.
— Чем же вы так были заняты? — спокойно спросил Зобин.
Я удивилась его спокойствию. Во мне все кипело. Я негодовала на мужа — положиться на такого разгильдяя и пьяницу! Завтра приедут люди, что же они будут делать без инструмента?
— С утра доставал зерно, а потом возил его на мельницу и ждал, пока помелют. Когда вернулся в город, склад был уже закрыт, — услышала я слова заготовителя.
— Кому зерно доставал? — удивился директор. — Зачем?
— Вашему начальству, — хитро улыбнулся тот и в знак молчания приложил палец к губам. — Вы же им отказали в зерне, пришлось мне выручать. Не сидеть же начальству на карточной норме, — нагло ухмыльнулся он.
— Как?! Разбазаривать посевной материал?!. Где брал зерно, говори?! — проговорил Трощилов побелевшими губами и так стукнул кулаком по столу, что ламповое стекло наполнилось пламенем и копотью.
— В одном подвале, — многозначительно улыбнулся заготовитель.
— В каком подвале?
— Не волнуйтесь, Петр Степанович, — обратился к директору Зобин. — Не хочет сегодня отвечать, завтра у прокурора ответит.
— А я здесь при чем? — пожал плечами струхнувший заготовитель, сделав невинное лицо. — Директор перевез со станции в подвал четыре тонны зерна, запер на замок, а ключ увез с собой — и порядок.
Тревожно взглянув на Зобина, Трощилов заскрипел стулом, потом ошеломленно проговорил:
— А второй ключ мне было приказано оставить начальнику.
Меня бросило в жар.
— Ты что, Петя! — всплеснула я руками.
Зобин нахмурился.
— Ты из нашего подвала брал зерно?! — крикнул директор.
Заготовитель, испугавшись, что проболтался, попытался придать лицу серьезное выражение.
— Нет, зачем я буду брать из нашего, есть и другие подвалы. Сейчас все получают посевной… Я одолжил в другом месте, а когда будет новый урожай — пополним. Надо быть коммерческим человеком, а вы, товарищ директор, человек военный, не умеете. Вот нам сейчас необходимы запчасти для тракторов — на складах нет, а за пшеничку или за это… — он потер тремя пальцами, — можно бы и достать. — Уж так сейчас водится, жить каждый хочет.
— Ах ты! — не выдержал Трощилов. — Воровать учишь меня?! — Вскочив, он схватил стул, и казалось, еще минута — и он бросит им в заготовителя.
— Петя, Петя, ты что! Успокойся! — кинулась я к мужу.
Завхоз успел юркнуть в дверь.
— Вот паразит! Жить хочешь, да! — кричал ему вслед директор. — Снять! Выгнать! Под суд! Такие в войну перед врагом пресмыкались, а сейчас перед начальством! Вот кто спекуляцию разводит. Они могут и в государственный карман залезть…
— А невинного человека посадить в тюрьму, — хмуро добавил Зобин.
— Вот гады! — негодовал Трощилов, стискивая зубы.
Когда рабочие разошлись и мы остались втроем, парторг заговорил первый:
