— Не кипятись, перекусим сухим пайком.
— Вот это разговор, — обрадовался Шварц и сунул голову в люк. — Эй, девчонки, доставайте сухой паек!
— Стоп! Стоп, — остановил его я. — Хуберт, остынь! Работы предстоит уйма. Сначала дело сделаем, а потом со спокойной душой и себя подзаправим.
— Как всегда, — загундосил Шварц. — Мне на голодный желудок работать тяжело.
— Разговоры, обер-ефрейтор, — оборвал его я. — Займитесь лучше делом. Чем быстрее закончим, тем быстрее набьешь брюхо. Сперва пополним боезапас. Или ты хочешь в случае внезапной контратаки русских закидывать их «Шока-колой»?
— Нет, конечно, — пробубнил Шварц, понимая, что в моих словах есть рациональное зерно.
Лично мне после сегодняшних треволнений и тряски есть совсем не хотелось, но даже если бы я чувствовал себя иначе, сперва следовало позаботиться о нашем «тигре». Необходимо было в срочном порядке получить снаряды и горючее и устроить «тигру» небольшое ТО.
В отличие от русских Т-34, которые изготавливались в своей массе из штампованных деталей, наши танки были сложны в производстве, а соответственно и в эксплуатации. Такова была плата за мощь и маневренность. Тем более что последнее время техника явно делалась в большой спешке, доставлялась на позиции с недоделками, и ряд неисправностей приходилось устранять фактически на ходу.
Экипаж выбрался из танка и принялся за выполнение своих обязанностей. Лица у всех были недовольные, но они помалкивали, ибо знали, что я прав. И дело тут не в том, что я их командир, я работал всегда наравне с ними. Просто они знали, что от того, как мы будем ухаживать за нашей машиной, в бою зависит наша жизнь и жизни многих других солдат Вермахта.
Шварц и Зигель сняли закрепленные на борту лом и лопату, и принялись счищать грязь с опорных катков, из которых состояла ходовая часть танка. Катки располагались вдоль гусеницы в шахматном порядке и перекрывали друг друга. В сочетании с широкими 725-миллиметровыми боевыми гусеницами этот порядок давал возможность равномерно распределять массу «тигра». Но тут были и свои нюансы. Между здоровенными катками набивалась грязь, глина, перемолотые ветки и прочая хрень, что могло привести к срыву гусеницы.
Зимой туда забивался снег, и это было ужасно. В январе этого года я на собственной шкуре испытал, каково в лютый мороз натягивать гусеницы и менять траки. Чуть руку тогда не отморозил. Русские, прознав о наших проблемах, полюбили устраивать атаки с утра пораньше, когда все вокруг обледенело и механизмы отказывались работать. Смазка замерзает, опорные катки намертво забиваются, даже стрелковое оружие становится бесполезным. Много наших парней полегло тогда.
Поэтому я первым делом всегда заставлял своих ребят вычищать грязь и почаще смазывать ходовую часть.
Ланге и Херманн занялись чисткой ствола, я им помогал. Канал ствола пушки всегда надо держать в чистоте, особенно после того, как израсходован весь боезапас. В теории ствол мог выдержать не одну сотню выстрелов, но тут, в России, среди всей этой ужасной пыли и грязи канал забивался мгновенно. Это влияло на Точность стрельбы. А если учесть, что от первого выстрела порой зависела твоя жизнь и второго уже могло и не быть, то вопрос, чистить или нет, отпадал сам собой. А мы сегодня постреляли достаточно.
Чистка ствола — занятие не из легких. Масса пушки составляла тысячу триста килограммов, а длина ствола около пяти метров. Ланге с бортов отцепил банники, их было шесть штук в комплекте, по три на каждой стороне танка, передал нам по одному, и, соединив их, мы получили шомпол. Нам повезло, что они прилагались к танку. Последнее время постоянно чего-то не хватало, с заводов порой приходил недокомплект, и экипажам приходилось ходить и клянчить инструмент у других. Конечно, никто не отказывал, но это было неприятно само по себе и доставляло массу хлопот.
Обычно чисткой занимались все вместе, но сейчас времени было в обрез, и пришлось поднатужиться. Херманн поначалу пытался сально шутить, намекая на различные медицинские процедуры и проводя сексуальные ассоциации с чисткой ствола, но, обвиненный в извращенном восприятии действительности, быстро сдулся и лишь недовольно сопел.
Когда Шварц и Зигель справились с катками, мы еще елозили шомполом в стволе туда-сюда. Шварца я отправил караулить подход машин со снарядами и горючим, а Томас подменил Карла Ланге, который тут же полез ковыряться в двигателе.
Когда мы закончили, уже начало темнеть. Хуберт прислал молодого пехотинца сказать нам, что подвезли боеприпасы и бензин, и мы отправились их получать. Наши желудки к тому времени выводили громкие трели, жутко ныли руки и болели спины.
Шварц поджидал у грузовиков и, заметив нас, призывно замахал руками.
Снаряды транспортировались в деревянных ящиках, по три заряда в каждом. Отдельно — бронебойные, отдельно — кумулятивные. Сгружали их из кузова самостоятельно. Делали это впятером, иначе легко можно было надорваться.
Загрузкой снарядов в танк, естественно, тоже занимались всем экипажем, никто не ленился. Десятикилограммовые болванки вытаскивали из ящиков и передавали друг другу. Сначала подавали их через люк механика-водителя, где Шварц их бережно принимал и распределял в укладках на днище боевого отделения, а потом уже поднимали на башню и, опуская через люк заряжающего, укладывали на бортах корпуса и в башне. Всего в «тигр» умещалось девяносто два снаряда. Мы расстреляли не весь боекомплект, а потому получили восемьдесят болванок, большинство из которых были бронебойными.
Когда погрузка закончилась, сил у нас уже не оставалось. Арифметика простая — мы восемьсот килограммов перегрузили в нашу машину, руки наши отваливались, и единственным желанием было завалиться на землю и тихо сдохнуть.
Но на этом не закончилось.
В довершение всего нас ожидало «веселое» путешествие к танку с двадцатилитровыми канистрами с бензином. «Тигру» для полной заправки нужно двадцать семь канистр, но, слава Господу, мы не израсходовали и половины. Бедняга Ланге дополнительно еще мотался за маслом.
Бесчисленное количество ходок с канистрами и ящиками со снарядами вымотало нас окончательно, и когда привезли ужин, мы едва держались на ногах. Отдыхающие рядом гренадеры, глядя на наши измученные физиономии, сжалились над нами и послали бойцов принести нам еду.
Пехота всегда относилась к танкистам с уважением, а после сегодняшнего случая, когда наша машина помогла им в сложной обстановке и мы своим появлением в селе спасли много жизней, на нас смотрели восторженно. Поблагодарив ребят за помощь, мы с жадностью набросились на еду.
Ужин был горячим, и мы, обжигая глотки, запихивали в себя картошку со свининой, нещадно скребя ложками по алюминиевым котелкам. На десерт нам досталось по чашке дымящегося эрзац-кофе и крекеры с джемом.
У кого-то из пехотинцев нашелся шнапс, они предложили нам присоединиться, и вместе мы не преминули слегка отпраздновать сегодняшнюю победу. «Великой Германии» удалось отвоевать у русских немного земли, а это в нынешних условиях было важно.
— Ну и дали вы жару! — восторгался один из гренадеров. Голова его была перебинтована, но он держался молодцом. — Без вашей поддержки Иваны выдавили бы нас из села.
— Да! — подхватил другой. — Они тут когтями за землю держались. Мы за каждую чертову избу сражались.
— Раз так, то тогда еще понемногу, — заулыбался Ланге, довольный, что ему оказывают такие почести. — Наливай мне побольше, ребята!
Но я сурово глянул на него, и он осекся:
— Мне чуть-чуть, на самое донышко, — Ланге сник, косясь на меня, и подставил кружку разливавшему шнапс гренадеру.
— Герр фельдфебель, — окликнул меня сидящий слева гренадер.
Я обернулся к нему, но краем глаза успел заметить, что кружка Ланге наполняется до краев. Едва я хотел остановить его, как он опрокинул содержимое себе в глотку и удовлетворенно крякнул.
— Вот прохвосты! — гаркнул я, понимая, что меня обвели вокруг пальца, как нерадивого мальчишку.
Ланге виновато пожал плечами и опустил глаза, но на лице его играла лицемерная ухмылка. Отвлекавший меня гренадер прыснул в кулак, не сдержавшись, а Шварц громко заржал. Его поддержала вся компания, но смеялись все без издевки, по-доброму.
— Черт с тобой, — махнул я рукой, глядя на Ланге. — На первый раз прощу. Но если еще…
— Ни-ког-да! — отрапортовал он, скрывая притворство за маской напускной серьезности.
Я и сам был не против немного промочить горло, но слишком хорошо знал свой экипаж, чтобы дать им переусердствовать со спиртным. Все хорошо в меру, тем более в боевой обстановке. Завтра снова предстоял жаркий день, в этом был уверен каждый, кто тут находился. И мне нужна была полная отдача от каждого члена нашей маленькой команды. Трезвые и рассудительные мозги, вот что нам завтра понадобится.
