А почему у нас взаимодействие было слабое? Потому что связи-то не было! В бригаде, скажем, три батальона, в каждом свои танки и радиостанции разные. Командир бригады в результате может управлять только одним батальоном, а не тремя. Вот такая чехарда.
— Насколько эффективна была немецкая авиация в борьбе с нашими танками?
— Здорово! У них противотанковые бомбы были. Авиация, наверное, половину наших танков сожгла.
— Какие-то наиболее опасные типы самолетов вы выделяли?
— У них штурмовики были — «хейнкели». А «мессершмитты» — это истребители.
— Как поддержку нашей авиации танкам оцениваете?
— Мы радовались, когда Ил-2 шли штурмовать, это мы очень приветствовали, аплодировали даже. Они хорошо работали, наносили большой урон. На них ведь «катюши» стояли, кроме бомб.
— В каких случаях стреляли с ходу и стреляли ли вообще с ходу?
— Редко с ходу стреляли и результат был плохой. Методика была такая. Я даю команду «с ходу огонь», наводчик цель выбирает и старается держать ее, механик видит, какая впереди местность, дает команду «дорожка», и наводчик в это время должен выстрелить. А иначе не успеть.
— Что запомнилось из встреч с местным населением, в Прибалтике например?
— Прибалтика сразу от нас отвернулась — стреляли в спину отходящим войскам. Хотя политруки нам говорили другое, я несколько раз лекции слушал: вот, обрадовались освобождению!.. Какой там хрен обрадовались! Вот и сейчас все памятники уничтожают. Я только одну литовскую дивизию встретил за всю войну, на правом фланге 48-й армии Романенко на Курской дуге. А больше-то они переходили целыми корпусами на сторону немцев.
— Вы сами это видели или слышали, что они сдавались немцам?
— Да, слышал. Видеть-то не видел.
— Когда вы служили на KB и на самоходках, какое у вас было обмундирование?
— Хлопчатобумажное, цвета хаки, летом — пилотка, в бою — танкошлем. Зимой давали ватные брюки, телогрейку, и на все это надевали комбинезон в бою.
— На сколько времени хватало этой формы?
— До госпиталя, а там меняли все.
— Среди товарищей вы видели тех, кто верил в бога, говорили об этом с ними?
— Нет, ничего.
— Были такие случаи, когда молитва вас от смерти спасала?
— Нет, я хоть и верующий был, а молитв-то не знал. Я по разумению молился, своими словами и про себя.
— Что в то время для вас был бог? В какого бога вы верили?
— Обычный христианский бог.
— Что больше любили во время отдыха — поесть, поспать, песни попеть?
— Больше-то технику обслуживали.
— Какие письма вы писали домой?
— Ободряющие, но писал редко, чтобы родных подготовить на случай трагедии, чтобы они не думали, что мне легко. Вот Западный Буг форсировали — я им письмишко шлю. Кролевец взяли — опять им треугольничек. К Балтийскому морю вышли — письмишко домой. Жаль только, что они не сохранили эти письма.
— А вам какие письма писали из дома?
— Такие успокаивающие; даже бабушка умерла, так не написали, чтобы меня не расстраивать. Я уж потом узнал.
— Мучили вас военные сны, воспоминания после войны?
— Долго после войны сохранялось... Фильм про войну смотришь, где танки идут в атаку, так стул под тобой ходуном ходит. Вроде как трясет. Сны часто снились с криками, командами, лет пять, наверно, после войны.
— Как повлияло участие в войне на вашу дальнейшую жизнь?
— Большого значения не имело. У нас к ветеранам относились бездушно и инвалидами признавали только тех, у кого руки или ноги нет. А ведь ранения другие еще есть. У моего зятя, покойного Уланова Ивана Ивановича, участника финской и этой войны, оторвало ногу вот так — по лодыжку. Он на култышках проходил до пенсии, ни копейки не получая: его не считали инвалидом. Хотел я ему помочь, писал письма, и «высокая медслужба» пришла к выводу, что левая нога отбита менее на один сантиметр от того, что написано в инструкции. Такое было отношение.
А потом был один период, когда к нам с ненавистью относились. Это когда получили право без очереди что-то купить. Крик такой поднимался: «Чего лезешь?! У меня вот отец погиб!» Понимаете как? Неприятно было. Горбачев фронтовиков приподнял, а остальные ничего — ни Хрущев ничего не сделал, ни Брежнев ничего не сделал, он только себе вешал ордена. Черненко, этот сам еле ходил. Андропов тоже ничего не успел. Андропов-то, может, чего и сделал, но, пока с жуликами расправлялся, и умер. Поэтому обидно было за такое отношение.
— Какое у вас отношение к советской власти, которая вела эту войну и использовала результаты Победы?
— Лозунгами занимались, а на самом деле подготовка к войне была очень плохой. Вы ведь в курсе, что Фрунзе зарезали. Сталин поставил приспешников. Своего друга Ворошилова, не имеющего ни одного класса образования. Буденный стал заместителем по кавалерии. Кулик — заместителем по артиллерии. Все они были неграмотные, а как неграмотные могли пятимиллионной армией командовать?! Они и начали чушь пороть.
Что касается танков. Купили в 1930 году лицензию фирмы «Виккерс» и стали выпускать Т-26 с противопульной броней. В этом же году купили лицензию в США, назвали БТ и стали гнать эти танки. Сделали за десять лет, с 1931 по 1941-и, 9998 Т-26 всех модификаций и 7519 БТ тоже всех модификаций с противопульной броней. И что толку?! Никакого!
Потом делали эксперименты. 56 видов танков и самоходок было у нас, начиная с 1920 года, когда «Русский Рено» выпустили. Создали трехбашенные БТ и Т-28; Т-35 — пятибашенный. Зачем? Можно было сразу однобашенные делать. Эти умники упор делали на колесно-гусеничные танки — это по нашему бездорожью! А за время войны ни с одного танка гусеницу не сняли!
Итак, с танками опозорились.
Да и сколько их выпустили?! Только 1225 «тридцатьчетверок» и 626 КВ. Это ж капля в море! Да и те как использовать? Командиров-то перестреляли! Пехотинцев и кавалеристов ставили командирами — танковых полков, бригад, дивизий! Они разве знают танковое дело?! Вот и бросали в контрудары все танки, в атаках они и сгорели. А что нужно было? Нужно было занять, скажем, на Днепре, оборону — и ни шагу с места, раз немцы идут такой силой. Так нет, корпус пошел в контрудар — и корпуса нет! Корпус пошел — корпуса нет!
Теперь пулемет станковый «максим». Как был в гражданскую войну, так и остался. Новые станковые пулеметы только во время войны стали выпускать! Разведка должна была знать, что у немцев станковые и ручные пулеметы ленточного заряжания, а у нас дискового. Разница очень большая: ленту можно сделать на 50–100 зарядов, а диск — 63, 47. И самое главное: «катюши» ведь были изготовлены в тридцать восьмом году! В тридцать девятом они уже стояли на самолетах И-15, И-16. После этого руководители наши, вместе с Берией, конечно, и Ежовым разгромили конструкторское бюро «катюш»: Лангемака, Сулейменова арестовали и через два месяца расстреляли, а выпуск «катюш» был остановлен. Когда война началась, то нашли где-то семь единиц для батареи Флерова. Потом уже, на Воронежском экскаваторном заводе, стали массово выпускать.
— Василий Семенович, надо ли вас так понимать, что по технике война была не в нашу пользу?
— Я с «катюшами» закончу. «Катюша» — это реактивный миномет, 16-ствольный, калибр 132 мм, стрелял на дальность до 8,5 километра. Полк «катюш» выбрасывал залпом 576 снарядов — таких-то снарядов! Обычный артиллерийский полк, если двухдивизионного состава — 24, трехдивизионного — 36 снарядов, редко четырехдивизионного — 48. Или 576! Разница есть?! И что, Берия с Ежовым не могли этого уразуметь?! Теперь «андрюши» — М-30 и М-31. У «катюш» вес снаряда 18,4 кг, а у «андрюш» — 91,5 кг. «Андрюши», правда, стреляли на два километра, но уж бухнет такой, так бухнет! Это ж бомба самая настоящая!
Если в целом технику сравнивать, то при данных условиях технику можно считать равной: и самолеты, и танки, и артиллерию. Но тяжелые танки немцев, которые в сорок третьем году появились, — конечно, были лучше наших. Т-34–85, который называют «легендарным», мог своей пушкой пробить «тигра» и «пантеру» только с расстояния 500 метров! А у нас его запускали за 2 километра по открытому полю! Это бездарность командования! Вот и горели «тридцатьчетверки»! Танк-то сам по себе хороший, скорость большая — 55, у «пантеры» — 50, но зато у «пантеры» мощнее пушка.
