Подшибякин долго делился с товарищами впечатлениями от только что проведенного группового воздушного боя. «Это хорошо, — размышлял Васеев. — Сам покрепче станет, да и другие на его опыте быстрее уверенность обретут. А в нашем деле вера в свои силы — половина успеха».
Возле «высотки» собрались почти все летчики полка — ждали задержавшегося где-то автобуса. Поначалу разговор шел о сегодняшних полетах; особенно усердствовала молодежь — как и Подшибякин, все, кто участвовал в групповом воздушном бою, были переполнены впечатлениями. Особняком держались пилоты постарше — в разговор не вмешивались, но слушать слушали.
Листая авиационный журнал, Сторожев заметил заголовок: «Еще раз о таране», громко прочел его. Стоящие рядом заинтересовались, и Сторожев начал читать статью вслух. Вскоре все, кто был возле «высотки», прервав разговор, сгрудились поплотнее вокруг капитана.
Северин подошел к летчикам, когда Анатолий закончил чтение.
— Что интересного? — спросил он.
— «Специалисты» по тарану появились, — сказал Сторожев. — Один автор ссылается на то, что журналист Лисовский в годы войны беседовал с маршалом авиации Новиковым о таране. Маршал будто бы заявил ему, что таран, как прием боя, устарел, это удел одиночек и о нем вроде бы пора забыть. А вот ответ маршала Новикова: он никогда о таране с журналистами не беседовал.
— Что же это получается? — возмутился старший лейтенант Донцов. — Форменная липа, а!
Замполит молча взял журнал, бегло просмотрел статью и, подняв глаза, негромко ответил:
— Действительно, липа…
Между молодыми летчиками разгорелся спор, каким крылом сподручнее бить: левым или правым. Вмешался Васеев:
— Поспорьте лучше, откуда ближе до созвездия Пегаса: от Калуги или от Алма-Аты… Смотря как сложится ситуация. Удобно бить левым — бей левым. Вот что надо: успеть сократить скорость сближения до минимальной.
— Крыло не выдержит, — возразил Редников. — Тонкое, как бритва.
— Все зависит от условий. Главное — уничтожить врага, — твердо сказал Васеев.
Скрипнув тормозами, к высотному домику подкатил автобус. Разговор о таране угас сам собой. При выходе из автобуса Северин сказал Васееву:
— Наконец-то пришел вызов из училища на сержанта Борткевича.
Геннадий вспомнил, как замполит показывал ему письмо в Москву. Экзамены Борткевич сдал неплохо, но недобрал два балла. Конечно, у тех, кто поступал в училище прямо после окончания средней школы, знания посвежее, у них и балл повыше, чем у солдат и сержантов. Вот и откомандировали Борткевича обратно в свою часть. Переживал Михаил, людей стыдился. Замполит написал письмо главкому.
— Прекрасно! — обрадовался Геннадий. — Борткевич знает?
— Еще нет. Ты с Бутом хорошенько продумай, как будем провожать его из полка. Лучший механик. Я Ваганова на помощь пришлю.
Из штаба Васеев возвращался поздно. Возле дома к нему подошел старший лейтенант Мажуга. Поначалу в темноте Геннадий не узнал его, а узнав, удивился:
— Вы ко мне?
— К вам.
— Что-нибудь случилось?
— Разрешите в воскресенье отлучиться из гарнизона? Дела личные имеются, надо уладить.
— Пургин не раз уже отпускал вас для этих самых личных дел.
— Не все довел до конца.
Васеев стоял в нерешительности: с одной стороны, с Мажугой возились и комэск, и замполит, и сам Горегляд, а с другой — может, и в самом деле ему очень нужно? Северин как-то говорил, что у него новое увлечение. Может, остепенится?..
— Ну а все-таки, какие это личные дела? Не жениться ли надумал, а?
— Вроде бы что-то наклевывается.
— Пора.
— Рад бы в рай, да грехи не пускают.
— Вид-то у вас больно затрапезный — невеста не узнает.
Мажуга не ответил.
— Предупреждаю о спиртном, товарищ Мажуга.
— Ясно-понятно. По одной, не больше. Без кайфа нет лайфа. Разрешите идти?
— Приедете из города, доложите мне по телефону.
Мажуга исчез в темноте сразу, будто провалился, и Геннадий ощутил едва заметное чувство тревоги. Нельзя не верить человеку — слово дал, успокоил он себя.
Прежде чем войти в подъезд, он долго стоял и смотрел на звезды. Как на картине Ван Гога «Звездная ночь». Такие же ослепительные и большие, на небе будто свободного места нет — везде звезды. Красота. И — тишина. Только верхушки сосен между собой перешептываются.
Лида, услышав скрип двери, поднялась навстречу, чмокнула мужа в щеку, помогла раздеться.
— Тебя Анатолий заждался, у него новость.
— Мажуга возле дома перехватил. В город просится.
— Отпустил? — Анатолий отодвинул чашку с недопитым чаем. — Напрасно. Подведет.
— Пообещал.
— Нашел кому верить! Обещаний воз может надавать. У него один принцип: без кайфа нет лайфа.
— Поверим еще раз. — Геннадий сел за стол, залпом выпил стакан остывшего чаю. — Какая у тебя новость?
— Завтра Шурочка отмечает день рождения. Вы все приглашены на семнадцать ноль-ноль.
— У меня в это время инструктаж суточного наряда, — с сожалением сказал Геннадий. — Тем не менее приду. Лида, как насчет подарка?
— Уже сообразила от всего нашего экипажа. Приемник. Вернее, радиола.
Анатолий встал:
— Доброй ночи.
— Доброй ночи, — ответили Геннадий и Лида.
— Трудный день? — участливо спросила Лида, положив руки на плечи мужа, когда они остались на кухне вдвоем.
— Очень! А главное, завтра легче не будет. Тяжела шапка Мономаха! Ох тяжела…
Лида обняла мужа и прижалась лицом к его щеке.
— Колючий ты, — прошептала она. — Родной мой. Я тебе сейчас молочка дам. — Взяла с полки термос, налила молока в стакан. Геннадий обхватил стакан ладонями, подержал его и начал пить редкими небольшими глотками. Лида, не отрываясь, смотрела на мужа. Она видела, как постепенно менялось строгое, застывшее лицо его, светлели большие глаза, розовела смуглая кожа, выравнивались темные морщины на открытом лбу.
Геннадий отдыхал. Близость Лиды, ее мягкие, добрые руки, стакан теплого молока вернули ему силы, душевное спокойствие. Он наслаждался вечерней тишиной и домашним уютом.
Около полуночи зазвонил телефон. Геннадий взял трубку, выслушал доклад дежурного. «Как можно! — с горечью думал он. — Ни стыда, ни совести. Слово давал…»
— Что случилось? — сонно спросила Лида.
— Мажуга снова напился и попал в комендатуру.
Чествование именинницы началось ровно в пять. Муромян предложил подождать Геннадия, но Николай, назначенный Шурочкой тамадой, объявил:
— Старик просил не ждать. Он будет через полчаса. С Мажугой разбирается. Садитесь, дорогие гости. В тесноте — не в обиде. Уплотняйтесь, притирайтесь, усаживайтесь. — Кочкин подождал, пока приглашенные усядутся и утихнут. — Прошу наполнить бокалы. Шампанское, как видите, по спецзаказу, с медалькой, дамы могут принять участие в дегустации этого редкого напитка. Не вижу «пепси-колы»! А, вот оно что! В последний момент «пепси-кола» заменена местным лимонадом под названием «Рябина красная».
Он посмотрел на Шурочку. Ее большие глаза искрились радостью, на щеках алел румянец. Легкое нежно-голубое платье (любимый цвет Анатолия!) с золотой бабочкой красиво облегало ее стройную фигуру.
— Дорогая Шурочка! — торжественно сказал Николай. — Наш домашний авиагарнизон поздравляет тебя в день твоего появления на свет и желает тебе всего светлого, радостного, много счастья и любви, эскадрилью детишек, крепкого здоровья, хороших и верных друзей!
Все поднялись. Шурочка протягивала свой бокал, чокалась и благодарно наклоняла голову. «Да, да… — безмолвно говорила она. — Спасибо! Я счастлива! Я очень счастлива! И впереди у нас с Толей только счастье, огромное и яркое, как солнце…» Анатолий, сдавленный с двух сторон, смущался, краснел и молчал. Он чувствовал плечо Шурочки, каждое ее движение.
Николай умело руководил застольем: развлекал гостей, предлагал произносить тосты. Когда очередь дошла до Сторожева, Анатолий сказал:
— Говорят, Каин убил своего брата Авеля за длинные тосты и старые анекдоты. Опасаясь своего друга, — он кивнул в сторону Кочкина, — я буду краток. Философ и поэт Эмерсон говорил: «Единственный способ иметь друзей — это самому быть другом». За дружбу!
Все дружно захлопали в ладоши.
— Мы еще не раз столкнемся с мудростью моего друга, — засмеялся Кочкин, — поэтому, дорогие женщины, приберегите часть своих восторгов на будущее.
— Есть предложение потанцевать, — предложил Муромян.
Мужчины осторожно отодвинули стол к стене — образовалась маленькая площадка, на которой могли уместиться лишь две-три пары.
— Опробуем новую радиолу! — Николай поставил пластинку. После короткого вступления послышался знакомый голос: «А где мне взять такую песню и о любви, и о судьбе? Но чтоб никто не догадался, что эта песня о тебе…»
