В редкие минуты, когда сестры оставались одни, Ася принималась болтать о перемене в служебном положении своего покровителя. По ее словам, угроза, исходившая от шефа гестапо, как будто миновала. Зихерт все чаще получал нагоняи из Берлина, а в последнее время пошел слух, что его уберут отсюда как не справившегося со своими обязанностями.
— Здесь нужен компетентный человек, — небрежно заявила Ася, и Валя услышала в ее голосе отзвук той среды, в которой жил и изворачивался военный комендант неспокойного города.
Жизнь старшей сестры для Аси по-прежнему оставалась загадкой. Впрочем, не слыша больше просьб о пропусках и убедясь, что все время Валя проводит вблизи генерала Рихтера, она как-то с сожалением оглядела ее убогое одеяние и сказала:
— Он что у тебя, скупой? Не может достать чего-нибудь… Ну, сама понимаешь…
Валя не сразу сообразила, что в бедной головенке младшей сестры не укладывается, какие еще могут существовать отношения между русской девушкой и немецким офицером, кроме тех, какие знала она сама. Валя ничего не ответила сестре. Говорить с Асей стало не о чем. И чтобы как можно меньше ощущать тяжелую, позорную обстановку дома, Валя с головой ушла в работу, торопясь управиться с очередным заданием.
Закончив составление карты, Валя дала знать, что нуждается в связном.
На этот раз к ней явилась Татьяна Розова. Разъездному врачу легче всего отвести подозрение: заболеть может каждый. Татьяна забрала карту и отправилась по знакомому адресу в переулок Нижний. Там, спрятавшись в сарае, ее дожидалась Майя Белкина. С некоторых пор она остерегалась заходить в дом дяди. Через Еню Светлову и Борю Горина она знала, что ее ищут по всей округе, — кто-то узнал ее в Петровке и донес в жандармерию. Явочный пункт для большей безопасности перенесли в сарай. Татьяна специально дождалась позднего часа, чтобы проскользнуть в сарай незамеченной. В темноте подруги обнялись. На разговоры не было времени. Спрятав драгоценную карту на груди, Майя вышла из сарая и, оглядевшись, ушла огородами. Подождав немного, Татьяна постучалась в дом.
Илья Филиппович, узнав неожиданную гостью по голосу, отпер дверь, зажег висячую лампу. Не успела Татьяна скинуть пальто, как в сенях раздался грохот падающих ведер и в дом ворвались полицейские.
— Хальт! — крикнул с порога офицер с револьвером в руке. Проскользнув мимо него, полицейские разбежались по дому и встали возле окон.
Заплакали спросонья дети, с печи медленно слезла Акулина Захаровна, ветхая старуха, ведущая хозяйство в семье Орловых.
Илья Филиппович стоял у стола бледный и растерянный. Он понял, что за домом велось постоянное наблюдение и полиция ворвалась, едва заметив свет в окне. Но кого они ищут? Неужели Майю?
Несколько раз он встретился взглядом с нагрянувшими полицейскими. Это были Турнов, Фургонов и Грищенко. Они-то, несомненно, знали, что Майя приходится племянницей хозяину дома.
На толстом наглом лице Турнова блуждала глумливая ухмылка. Он видел растерянность хозяев дома и понимал, отчего это — старик боится за племянницу. Где она могла спрятаться: в подвале, на печке? Или, может с перепугу полезла под кровать? Смешно! Отсюда сейчас и мышь не выскочит незамеченной…
Тишину в доме нарушали четкие шаги офицера, ходившего по комнате, и плач ребенка.
Достав стетоскоп, Татьяна Сергеевна взяла ребенка на руки.
— А ну-ка послушаем, что там у тебя, — проговорила она, наклоняясь к ребенку. — Подержите-ка кто-нибудь рубашку.
Илья Филиппович, успокоенный ровным голосом доктора, стал помогать ей, придерживая завернутую на спине ребенка рубашку.
— Врач? — спросил офицер. — Документы!
Занятая своим делом, Татьяна Сергеевна не повернула головы. Ребенок на ее коленях успокоился и только тихо всхлипывал.
Офицеру пришлось тронуть доктора за плечо. Татьяна Сергеевна с недовольным видом отняла от уха трубку.
— Документы? Пожалуйста, — и она протянула ему свое удостоверение.
Офицер раздраженно бросил удостоверение на стол. Нюхом опытной ищейки он уже чувствовал, что сегодняшний ночной налет, несмотря на всю внезапность, не принесет никакого успеха.
— Кто еще в доме? — спросил он, быстро оглядывая бедную комнатку, слабо освещенную лампой.
— Все здесь, — ответил Илья Филиппович.
Кивком головы офицер подал команду на обыск. Полицейские полезли на чердак, в подвал, переворошили даже постели.
С каждым докладом о безрезультатности поисков лицо офицера мрачнело. Последним вылез из подвала Турнов. Офицер даже не стал выслушивать его.
— Ушла! — и раздосадованный Турнов грязно выругался.
Офицер натянул перчатку и первым вышел из дома. Грищенко, подкинув на плече винтовку, на мгновение задержался, окинул комнату насмешливым взглядом и процедил с издевкой:
— Ну что ж, хайль покудова!
После ухода полицейских никто из оставшихся в доме долго не мог произнести ни слова. Акулина Захаровна унимала напуганных детей. Илья Филиппович сознавал, что облава нагрянула не случайно. Над его семьей нависла смертельная опасность. Что делать? Переправить детей в лес и уходить самому?
Налет полиции на дом Орловых встревожил всю группу. Правда, была надежда, что причина его — Майя Белкина, замеченная в окрестностях города. В этом случае беда невелика. Майя больше никогда не покажется в переулке Нижнем. Но что делать, если ночной обыск является лишь первым сигналом начавшейся охоты за подпольной группой? Значит, гестапо уже напало на след? Но каким образом? Через кого? Когда последует очередной удар?
Дальнейшие события показали, что сбылись самые мрачные предчувствия.
Планомерная осада, которую неторопливо вел шеф гестапо Зихерт, подбираясь к группам подполья, как будто дала первые плоды. Радоваться пока было рано, но по ряду признаков Зихерт понимал, что его обширная невидимая сеть, раскинутая по городу и округе, подает сигналы, свидетельствующие о робких толчках давно ожидаемой добычи. Подготовительный период, каким бы он ни был хлопотным и долгим, пришел к концу, настало время пожинать плоды своего кропотливого труда. Иначе и быть не могло — «дичь», которую с таким старанием выслеживал гестаповец, рано или поздно должна была попасться в ячейки расставленной сети. Пока что Зихерт ощущал, как добыча наталкивается на ловушки и испуганно уходит. Все равно не уйдет! Уйти, как понимал Зихерт, можно было лишь в том случае, если полностью свернуть всю разведывательную и диверсионную деятельность. Но кто же пойдет на это в такой напряженный момент? Обстановка на фронте, наоборот, требовала всемерной активности, и гестаповец уверенно ожидал первого «улова».
Беспокоило Зихерта нетерпение, проявляемое сверху. Усилия недругов, пытавшихся переложить собственные неудачи на плечи гестапо, вынуждали тех, наверху, требовать от Зихерта определенных результатов. И в обстановке, когда участившиеся диверсии могли и в самом деле породить иллюзию о полной бездеятельности гестапо, Зихерт вынужден был скрепя сердце пойти на преждевременные шаги. Он понимал, что торопится и выкладывает свои козыри намного раньше срока, однако и медлить он больше не мог, не имел права. Прежде всего этого требовала его собственная безопасность.
Так что Ася, болтая о служебных неприятностях шефа гестапо, выдавала со слов своего недальновидного покровителя желаемое за сущее. Зихерт и не думал складывать оруяжия. Больше того, в эти дни он начинал свою генеральную облаву.
Вторую русскую зиму хозяйство генерала Рихтера встречало во всеоружии. Генерал сам проследил, чтобы все военнослужащие получили зимнее обмундирование. Квартиры летчиков на авиабазе хорошо отапливались. Прошлой зимой свирепые морозы доставляли массу хлопот мотористам: они вынуждены были всю ночь напролет дежурить на аэродроме, через каждые полчаса прогревая моторы самолетов. В этом году авиабаза получила специальные моторные разогреватели. И хоть стрелка термометра опускалась порой до сорока градусов, технический персонал не знал трудностей. На базе появились самолеты на лыжах. Все машины были перекрашены в белую и серую краску — под цвет снега и белесого зимнего неба.
Пользуясь фронтовым затишьем, летчики целыми днями тренировались в строевых полетах, в высшем пилотаже, в бомбометании и стрельбе по мишеням. Неудачи минувших месяцев забылись. Вновь, как и в прошлом году, немецкие офицеры стали бахвалиться, что успех русской кампании решится в ближайшие недели. Только теперь говорилось не о Москве, а о далеком Сталинграде. Уверяли, что Гитлер решил одним мощным ударом перерезать основные артерии упрямого организма России.
А у стен города на Волге, как узнавали по радио подпольщики, развертывалось в эти дни упорное, кровопролитное сражение.
Но борьба не затихала и здесь, далеко от Волги. Велиславль, как и прежде, подвергался методичным бомбардировкам советской авиации. Крупной фугасной бомбой подняло на воздух офицерскую гостиницу, на станционных путях взрывались и горели воинские эшелоны… Стремясь уберечь свое хозяйство от новых разрушений, генерал Рихтер требовал максимально рассредоточивать боевые самолеты на отдыхе. «Маскировка, маскировка!»— настойчиво повторял он. Однако и замаскированные машины становились жертвой ночных бомбежек.
