Миссюра показал пальцем понравившееся ему слово «массированный» и многозначительно сказал:
— Понимаешь, массированный налет.
— Ну и что ты этим хочешь сказать?
— Так что ж, — крякнул Миссюра. — Такой бы налет и на эту станцию под Брестом, куда они «прячут» свои эшелоны от бомбежки.
— Ну что ж, сообщим эти данные в штаб. А оттуда передадут в Москву, и твое желание будет исполнено.
— Так то еще надвое: будет, а может, и нет. Дел у Красной Армии по горло. — И Антон хитро глянул в глаза Моцаку: — Есть у меня думка — нам самим устроить массированный налет.
— Масса у нас еще так-сяк, найдется, — улыбнулся Моцак. — А вот самолетов…
— А мы без самолетов, одной массой, — подмигнул Миссюра.
И Моцак понял, что командир опять что-то изобретает. Придвинулся, приготовился слушать.
— Я вчера побывал на экскаваторе. Пробовал мотор. Работает. — Последнее слово Антон произнес так, будто бы этим все уже сказано.
— Ну и хорошо, что работает, остается приделать крылышки и можно лететь, — засмеялся Моцак.
Миссюра поддержал шутку:
— Крылышки есть. Я их подсмотрел на восьмом разъезде еще зимой, когда ходил с хлопцами на разборку дороги.
— Ну-ка, ну-ка.
— Там стоит старая дрезина. Приладим на нее мотор. Погрузим все авиабомбы. У нас теперь три полутонки. И одна чушка — тонна. Заведем мотор и отправим эту массу на новую станцию, хай там пошурует.
— Го-ло-ва! — восторженно стукнул по столу Моцак. — Я и говорю, Антон, тебе бы образование… Мы бы уже на луну летали. — И решительно одобрил: — Что ж, я — за. Но монтировать все это на разъезде нельзя.
— А мы снимем с дрезины то, что нам надо, приспособим где-нибудь в лесу. А уже потом враз соберем и пустим. Надо только на той станции стрелку вовремя перевести куда следует, чтоб в самую гущу… Вот тебе и будет массированный налет.
— Да, ты прав. Ну ты тут пока обдумывай детали, а я съезжу в штаб, а потом, видно, целым отрядом придется двинуться на железную дорогу. Массированный так массированный.
* * *
Из штаба Моцак возвращался окрыленный: партизаны установили связь с Москвой. Но «дома» его подкарауливала такая неожиданность, что сразу даже не мог сообразить, что и делать.
Весь отряд гулял. Даже часовые на заставе были пьяны. Миссюра, тоже необычайно благодушно улыбающийся, веселый, пояснил, что праздник возник стихийно, после того, как партизаны узнали, что осенью, когда реки покроются льдом, пойдут на Берлин.
— Что за чепуха! Откуда это? — возмутился комиссар.
Антон рассказал ему, что знал сам.
Самолет с красными звездами на крыльях разбросал по лесам и болотам листовки, в которых Главное Командование приказывало партизанам не распыляться, но бродить маленькими группами, а объединяться в большие отряды и до особого распоряжения ни в коем случае не вступать в стычки с врагом. Особенно рекомендовалось беречь взрывчатку, напрасно не дразнить фашистов мелкими диверсиями на железных дорогах. Кончалась листовка призывом беречь и накапливать силы до глубокой осени, когда реки покроются льдом и партизаны как авангард Красной Армии двинутся на Берлин.
Партизаны отряда «Смерть фашизму!»» подхватили эту листовку с радостью:
— На Берлин!
Пробежав глазами листовку, комиссар молча вошел с Миссюрой в землянку.
— Я ту листовку сам читал партизанам, — признался Антон и тяжело сел за стол. — Думаю, вы ничего против не скажете — я тут уже кой о чем распорядился…
— О чем?
— Приказал группе Юхновича отдыхать и морячка не пустил в засаду, раз приказ приберегать силы. Да и патроны ж пригодятся, когда на Берлин…
Нервный тик под глазом исказил лицо комиссара.
Наконец Александр Федорович тоже сел и, как-то грустно улыбнувшись одним уголком рта, постукал пальцем по лежавшей на столе листовке.
— Надо уметь читать еще и между строк, Антон Ефимович! Между строк! Не думал, что вы поддадитесь на такую явную провокацию!
И Моцак терпеливо, как школьнику, начал разъяснять своему командиру сущность и происхождение листовки.
— Слыхал, что говорил Егор Погорелец про Гитлера? — спросил он для начала.
— А что ж, попался Гитлер, как щука в сети, — ни назад ни вперед. Впереди Красная Армия, а позади мы, партизаны.
— Так вот, эту истину, может, еще раньше, чем мы с тобой, поняли сами фашисты. Сперва они расправлялись с мирными жителями, которые поддерживают нас. Потом начали засылать к нам провокаторов. Но и от этого мало толку. Вот и обратились прямо к самим партизанам, уговаривают их посидеть сложа руки хотя бы до осени. Им хоть немного бы вздохнуть посвободней…
За оконцем землянки послышалась тихая, но дружная песня:
Партизанское дело такое:
И во сне не бросаешь ружья,
Ни себе ни минуты покоя,
Ни врагу ни минуты житья!
— Слышишь, что поют? Ни себе ни минуты покоя, ни врагу ни минуты житья!
— Та то так!
— В этих словах вся программа партизан! А ты отозвался на просьбу фашистов.
— Так я ж не знал… — почесывал в затылке Миссюра, — напечатано ж…
— Мало кто что напечатает! — сказал комиссар. — Кто это поет?
— Видно, Орлов вернулся с задания, — ответил Миссюра.
— Ну вот, пойди прикажи им до самой осени сидеть сложа руки.
— То такие хлопцы, что самого пустят под откос вместо паровоза, — ухмыльнулся Миссюра, окончательно понявший, что попал впросак с листовкой.
— Построй отряд. Я прочту бойцам эту провокационную листовку!
— Так нужно, чтоб и по селам хлопцы рассказали.
— Дошло, — дружески положив руку на плечо командира, сказал комиссар. — Грамоту бы тебе, Антон Ефимович. Хотя бы семилетку… Да, кстати, как твое изобретение? Ты и его законсервировал до осени?
— Все готово. Ждал тебя.
— Я рассказал Ефремову. Он так ухватился за эту идею! Обещал помочь. У них есть связи с железнодорожниками на этой станции.
— Крэпко! — сжав кулак, сказал Антон. — Я хоть завтра готов выступать.
* * *
На пяти лодках бесшумно отряд двигался по дороге, которая не оставляет следа. На шестой, огромной, как баржа, ладье везли прикрытое брезентом какое-то сооружение. Через озеро этот караван вышел в другую речку и двинулся на север.
Рассвет застал отряд в лесу, где нужно было выгружаться и дальше двигаться пешком, а машину тащить на колесах. Но день решили провести на воде. На берег послали разведку. А караван вошел в густые заросли камыша. Выставили часовых. А остальным было приказано спать до самого вечера…
Ранний вечерний туман был на руку партизанам. Под его покровом отряд выгрузился на берег и пришел к месту назначения еще засветло. Остановились в густом смешанном лесу, где слышались отдаленные гудки паровозов, а иногда и шум проходящего поезда. Причем шум, начинаясь далеко, быстро приближался и проходил стороной где-то совсем близко.
Все сознавали необычайность сегодняшнего похода, конечная цель которого известна, видно, только двоим из всего отряда. Построились в колонну по четыре. Комиссар спросил, нет ли таких, кого мучает кашель. Люди молчали.
— В одной газете фашисты назвали партизан блохами, — вполголоса заговорил Моцак. — Почему блохами? Да потому, что, мол, укусит, а не поймаешь. Вот сегодня, больше чем когда-либо, мы должны оправдать это определение. На задание пойдут только некурящие или те, кто может целую ночь не курить, — и, отступив, он скомандовал: — Некурящие, два шага вперед!
Дружно, в ногу, весь отряд передвинулся на два шага.
Комиссар развел руками. А командир подошел к правофланговому, поднял его руки и, потирая шершавые, прокуренные пальцы, сказал:
— Солодов, так твои ж пальцы можно вместо цигарки сосать.
— В этом и суть, товарищ командир! — весело ответил Солодов, который обычно не выпускал своей камышовой трубки изо рта. — Я, как захочется курить, пососу палец и успокоюсь и другим советую так делать!
— Шутки шутками, а предупреждаю, кто закурит, когда пойдем на железную дорогу… — Миссюра так сжал кулак, что всем стало все понятно. — Каждый свое задание получит, когда подойдем к железной дороге. — С этими словами Миссюра подошел к огромному кусту, который тотчас развалился на две стороны, открыв глазам партизан железнодорожную дрезину. — Все смазали хорошо? Скрипеть не будет? — спросил кого-то Миссюра.
— Полбанки автолу влили, — ответил только теперь замеченный партизанами боец, сидевший на дрезине.
— Вот на эту дрезину поставим то, что мы привезли. Приладим и тронемся дальше, — распорядился Антон.
Туман сел, и над лесом разлилось зарево медленно восходящей луны.
— Чего нам не хватало, так это луны! Черт бы ее побрал, — выругался кто-то из бойцов.
— Да уж лучше бы дождь проливной, — поддержал его другой голос.
