Чтобы сказать хоть что-то положительное и немного ободрить полковника и собравшихся вокруг него молодых офицеров, он рассказывает, что 29 декабря Тацинская была снова взята 11-й танковой дивизией.
— Почти без потерь новые танки «тигры» уничтожили 63 боевые машины противника!
— Где расположена Тацинская? — безнадежно комментирует полковник. — Это же в двухстах километрах отсюда.
— У Маныча — в бои должны вступить дивизии СС «Викинг» и «Германия».
— Маныч! Это еще дальше, триста километров от Сталинграда! Короче говоря, наше положение безнадежно! — констатирует полковник. Тем не менее, он и его офицеры принимают это известие мужественно. — У меня, правда, все места командиров батарей заняты! — с сожалением заявляет полковник. — Разумеется, я должен подчиняться приказу. Вы возьмете на себя командование первой батареей части майора Гольца. Ею командует обер-лейтенант Фурман, офицер, который с самого начала войны служит в моем полку и которого я очень ценю! Но приказ есть приказ! Если позволите, господин Виссе, прошу Вас решить этот неумолимый вопрос в согласии с обер-лейтенантом Фурманом и не слишком его оттеснять!
Полковник не возражает также, чтобы Кремер попал в эту батарею вместе с Виссе.
Еще в тот же вечер Виссе докладывается командиру части, командный пункт которого расположен в балке между Сталинградом и Городищем. Лишь недавно получивший повышение майор Гольц встречает Виссе подчеркнуто официально.
— И именно мою часть вы решили избрать полем своей деятельности?
— Я прибыл сюда не в поиске поста, господин майор, а получил сюда назначение! — холодно отвечает Виссе.
— Милостивый государь, вы разговариваете с командиром части, не забывайтесь! — хрипит он. — Я хотел бы добавить, что придаю большое значение выполнению моих приказов и железной дисциплине!
Коротко прощаясь, Виссе произносит довольно громко «Хайль Гитлер!»
Вечером капитан с Кремером сидят на своем новом месте на высоте 104. Цепь высот, находящихся перед городом в степи, по всей своей длине нашпигована бункерами, пулеметными гнездами и артиллерийскими позициями, а также пронизана окопами и блиндажами. Позиции защищены рядами колючей проволоки, разорванной тысячами прямых артиллерийских попаданий.
Когда Виссе прибывает на свою новую батарею, справа, на высоте 107, с восточного берега Волги идет прицельный заградительный огонь русских дальнобойных батарей, которые хорошо замаскированы в густых лесах по ту сторону реки.
Обер-лейтенант Фурман не может скрыть свое недовольство тем, что его, который сражался в этом полку с самого начала, заменяет чужой офицер, к тому же гораздо моложе его.
Он считает Виссе чьим-то протеже, который имеет высоких покровителей в армии и которого хотят поберечь от опасности.
Только когда Виссе заверяет обер-лейтенанта, что он совершенно не просился сюда и что в его прекрасно организованной батарее все останется, как есть, и что он просит обер-лейтенанта о товарищеском и добром сотрудничестве, только тогда тот успокаивается.
— Моя деятельность как командира батареи и так бы не продлилась слишком долго, — утешает себя Фурман, — потому что, как я слышал, капитан Шёндорфер, который был ранен во время летнего наступления, снова пытается перевестись в Сталинград, к своим старым пушкам.
Обер-лейтенант Фурман, офицер-резервист и примерно на 5–6 лет старше Виссе.
— Еще полтора месяца назад эта форма была мне в самый раз, — он сдирает с себя куртку, которая развевается вокруг его широкоплечего тела и в которую вместилось бы двое таких же. — Брюки живут самостоятельной жизнью, я потерял почти двадцать килограммов.
Фурман родом из Нюрнберга, перед войной учился музыке и пению. Обер-лейтенант живет в бункере, обитом деревом; два топчана, один над другим, стол, стулья, полки и кирпичная печь. Довольно уютно и относительно неплохо все это освещается застекленным окном в двери.
— Я не хочу оставлять вашего парня без крова. Так вы не могли бы разместить меня где-нибудь? Я без особых претензий…
— Об этом не может быть и речи! — отрезает Фурман. — Кроме этого бункера у нас только жилье для команды. Оно тоже хорошо построено. Моему парню останется переехать всего лишь за пять метров отсюда к телефонистам. Я был бы рад, если бы мы, живя вместе, стали бы ближе и чисто по-человечески!
Виссе охотно соглашается на это.
Поскольку Виссе хочется осмотреться на позициях при дневном свете, обер-лейтенант проводит его по зигзагообразному окопу к огневым позициям, на которых установлена стереотруба и где, сложенные горкой, в готовности лежат ручные гранаты с длинными ручками.
Пулемет с расчетом из двух человек стоит на огневой позиции в готовности к стрельбе.
— Выглядит довольно воинственно, — замечает Виссе.
— Мы отбили уже три атаки ударных групп русских, которые проводились большими силами, — сообщает Фурман.
— Как далеко находится передний край?
— Восемьсот метров отсюда. Но у нас впереди почти нет пехоты, и почти невозможно контролировать эту необозримую груду развалин! Особенно ночью Иваны просачиваются через нашу линию и неожиданно нападают на нас с тыла.
Виссе известно, что в центре Сталинграда закрепилась 62-я русская армия и ожесточенно сражается. Поскольку они удерживают в своих руках еще и остров Сарпинский на реке и господствующие высоты до Бёкетовки, они владеют всеми стратегическими господствующими точками и могут оттуда успешно утвердиться в боях против немцев.
Через стереотрубу Виссе видит местность, испещренную тысячей воронок, дома на которой превратились в развалины.
— Бетонные руины химического завода являются центром обороны. Эта огромная поверхность с разрушенными фабричными зданиями — завод «Красный Октябрь», тоже занятый русскими, и взять его невозможно! В домах рабочего поселка сидим мы! 10 ноября наш 6-й корпус начал наступление. Если взять все сброшенные бомбы и все выпущенные снаряды на этот район, то ими можно было бы разбить позиции русских, готовящихся к наступлению!
Несколько саперных батальонов, поддерживаемые танками — огнеметчиками и — вооруженные новейшим оружием, бессмысленно погибли при этой атаке, потому что имели слишком недостаточную поддержку пехоты.
Военный девиз 62-й русской армии, который относится также и ко всем красноармейцам Сталинграда, гласит: «Назад за Волгу вам нельзя! Если падет Сталинград, то вместе с ним погибайте и вы!»
Только для того, чтобы хвастливо провозгласить во всем мире: «Сталинград окончательно пал и находится в наших руках!», в жертву были принесены 4 боеспособные, дивизии и подтянутые спецчасти, саперы, обученные для боев в развалинах.
В борьбе за этажи в руинах домов, за каждый квадратный метр земли, за каждый канализационный люк, каждую гору развалин и в борьбе против русских, которые забаррикадировались в разрушенных заводах, от восьми до десяти немецких дивизий, которые должны были задержать наступательный натиск русских и прекратить наше окружение, в течение нескольких месяцев связаны в городе и вокруг него.
По массе использованного здесь оружия и отстреленных боеприпасов в открытой битве можно было бы уничтожить несколько русских армий.
Еще никогда бессмысленность успеха любой ценой, необходимого только для престижа, не проявлялась столь очевидно, как в Сталинграде. В то время, как во многих местах нам не хватало авиационной поддержки, в Сталинграде использовался целый воздушный флот, чтобы снова и снова бомбить развалины.
То, что бетонные развалины, горы руин, воронки и лабиринты разбомбленных подвалов представляют хорошо защищенные, даже от тяжелой артиллерии, гнезда обороны, то, что каждый квадратный метр земли на такой местности связан для атакующих с огромными потерями и что самыми ожесточенными являются уличные бои-* ничего этого не было учтено.
Я спрашиваю вас, господин капитан, нужно ли нам это? Я не вижу в этом никакого смысла, кроме той бессмыслицы, о которой уже говорил.
Вон там расположен завод «Баррикады». Он в наших руках. Но перед ним Иваны удерживают берег Волги, Это уже район боевых действий 305-й пехотной дивизии. Вплоть до центра города Иваны провели штольни, через которые проникают сюда и атакуют нас! Битва за Сталинград когда-нибудь будет преподаваться в военных академиях как пример всех роковых ошибок, которые вообще можно совершить военным командованием.
Виссе переводит стереотрубу с севера на юг и просматривает всю перспективу. Частично закрытая развалинами домов, лежит замерзшая подо льдом река. По ту сторону Волги Виссе видит русский самолет, который собирается приземляться и, снижаясь, пропадает среди бесконечных лесов.
— У них там аэродром, они садятся и взлетают, словно нас совсем нет. Мы можем достать их нашими пушками. Но Иваны знают, что нам не разрешено стрелять: все выпаливается на Сталинград! Последние несколько снарядов нужно приберегать на случай атаки. О каждом снаряде Гольц требует подробного отчета, и горе нам, если мы выстрелим без его однозначного разрешения!
