Это означает, что ему указали на дверь. Но Виссе еще больше сердит довольно жирный ефрейтор, который слизывает масло с пальцев и довольно бесстыже смотрит на капитана.
— Я ничего другого от вас и не ждал, господин штабс-учетчик. Хотел только, чтобы вы внесли меня в списки на получение довольствия!
— Если вы зайдете к священнику, то у него есть кое-что для вновь прибывших, и там же вы можете разместиться!
«Хайль Гитлер!» — звучит как издевка.
— Да, дорогой мой Кремер! — Виссе протягивает бравому солдату, который к Рождеству был произведен в унтер-офицеры, руку на прощание. — Думаю, что вам лучше отбыть сразу и проехать назад, пока светло, на этом бензине, насколько его хватит. От этих тут ни капли не получить!
— А мне и не нужно, господин капитан! — он подмигнул Виссе. — Я сразу взял свои вещички и останусь с вами! Больше господин капитан ничего не желают?
— Желают? Еще как желаю. Но вас же сюда не переводили!
— Господин капитан сможет это устроить! — А машина?
— Генерал сказал мне, что если я останусь с господином капитаном, то могу не возвращать эту старушку!
— Тогда с доброй дружбой, Кремер!
Дивизионный католический священник живет на окраине городка. Указанный дом оказывается крестьянской избой.
Виссе толкает дверь. Из-за пронизывающего холода сразу же образуется клуб пара, словно в бане. В нос ударяет такая вонь, что захватывает дух. Два раздетых ребенка, девочка пяти лет и мальчик примерно трех лет, голодными круглыми глазенками смотрят на вошедшего капитана. На печи лежит старая бабушка, которая недоверчивыми глазами на бледном изнуренном лице смотрит вниз с печи на Виссе и Кремера.
— Бабушка, где священник?
Старуха показывает большим пальцем на пол.
— Она, похоже, не в себе!
Маленькая девочка, закутанная в рваный вязаный платок, поднимает находящуюся посреди помещения дверцу погреба — и показывается зияющая дыра: «Священник!»
По лестнице оба — Кремер и Виссе — спускаются в подпол, из которого, на глубину еще не менее 3 метров, прорыта дыра. Она ведет в обитый деревом бункер. Дивизионный священник — беспокойный, постоянно потирающий руки господин и, поскольку почти все в Пфальце католики, он ужасно занят. Против всяческих ожиданий каждый получает кусок хлеба и мармелада на кончике ножа.
Священник сожалеет, что спать им придется в избе вместе с русскими!
Вечером к ним прибывает пополнение. Несколько легкораненых с обморожениями и дизентерией, идущие из одного лазарета в другой, немытые, оборванные и неухоженные делают здесь привал.
Обер-ефрейтор, с обмороженной ногой, завернутой в разорванную рубашку и мешок из-под провианта, рассказывает, что они уже восемь дней идут из западной части «котла». Все перевязочные пункты и лазареты переполнены: больные, раненые, умирающие — все вперемежку на носилках в снегу.
Виссе смотрит на Кремера.
— Сколько у нас еще горючего? Унтер-офицер кивает:
— Завтра утром я отвезу вас в лазарет в Гумрак!
— Там должны быть натопленные печи, настоящие постели, что-нибудь пожрать и лекарства! — Надеется обер-ефрейтор с отмороженной ногой. — И дадут отпуск!
Они расстилают на полу свои плащ-палатки и заворачиваются в шинели и одеяла.
Хорошо оборудованный бункер командира дивизии располагается рядом с дорогой, которая ведет к Сталинграду на завод «Баррикадный». Перед ним стоит вооруженный пост. Виссе спускается на десять или пятнадцать ступенек вниз в бункер генерала.
Генерал один. Расставив под столом ноги, он сидит в потертом плюшевом кресле и, рассматривая только картинки, листает иллюстрированный журнал. Виссе по всей форме, в каске, как сказано в Уставе полевой службы, рапортует генералу о своем прибытии.
Потирая веки, словно они болят, явно потревоженный за своим спокойным занятием, генерал поднимается. Как его солдаты изнурены голодом, так, похоже, его изнуряют заботы и постоянные бесплодные мысли. Он производит впечатление изможденного и отсутствующего человека.
— Так, так, так вас прислали сюда ко мне командиром батареи?
— Так точно, господин генерал! В приказе по армии от 27 декабря говорится о моем переводе в вашу дивизию!
— Ничего об этом не знаю… — Он усталым движением руки словно отказывается от этого. — Но если вы так говорите, то это, наверное, так и есть! Нужен ли нам артиллерист? Думаю, что нет. Нам не из чего стрелять. Знаете ли… — генерал с трудом подбирает слова. — Обратитесь к полковнику Бутте. Он вас куда-нибудь пристроит!
Виссе поворачивается кругом и рад, что может уйти на свежий воздух из мрака этой дыры, в которую спрятался генерал.
Унтер-офицер Кремер уже вернулся. Он отвез раненых солдат в Гумрак. Госпиталь был переполнен, на каждой лестничной клетке лежали тяжелораненые, пахло карболкой, смертью и запустением.
У Кремера даже остался бензин, чтобы проехать к полковому командному пункту полковника Бутте. В то время как на фронте, вдоль линии окружения, не хватает пушек и боеприпасов, в сосновом лесу накоплен огромный артиллерийский парк, с минометами, длинноствольными пушками, самоходными пушками, полевыми гаубицами, шестиствольными ракетными установками — все самое лучшее и современное, чем располагает вермахт.
Выбитые в замерзшей почве ступени ведут в бункер полкового командного пункта, вырытого в отвесной стене.
Полковник — человек среднего роста, коренастый, ему — около пятидесяти. Уже по его чистой, первоклассно сшитой и тщательно подогнанной форме видно, что он придает большое значение элегантности и внушительным манерам.
С темными волосами, густыми, кустистыми бровями, крупным загнутым вниз носом, четко очерченным ртом и выдающимся квадратным подбородком, он похож на английского лорда, а еще скорее на актера, играющего эту роль.
С размеренными движениями и звучным голосом, говоря медленно и четко, он приветствует Виссе дружелюбно и по-отечески.
— Поскольку вы явились с Южного фронта, то наверняка знаете больше! Мы сидим здесь с октября. Если бы у нас было достаточно горючего, продуктов и боеприпасов, мы даже не заметили бы, что находимся в окружении! — Тонкими пальцами он берет со стола лист бумаги. — Придет время, когда Гот прорвется к нам со своими танками и опровергнет утверждения этих русских листовок…
Виссе берет листовку и быстро читает. Под рисунком фронта на Дону указано, что Гот со своими танками удирает на запад, что 16-я танковая дивизия отведена для укрепления итальянского участка фронта на Дону, чтобы предотвратить его разгром, что германский фронт, на удалении 200 или 300 километров от Сталинграда, должен быть снят, чтобы люди в «котле» уже не рассчитывали на какие-либо боевые действия, что судьба их решена.
На обратной стороне листовки, которая должна предъявляться красноармейцам в качестве пропуска при переходе через русские позиции, обещается достаточное питание, а также приличное обращение; офицеров и солдат, оказавшихся в «котле», призывают перебегать к русским, если они хотят остаться в живых.
Гот застрял на реке Мышкова. Подойдя к Сталинграду на расстояние 24 километров, он ожидал прорыва 6-й армии. Гитлер поддался, прежде всего, настоятельным требованиям генерал-фельдмаршала фон Манштейна, командующего группой армий «Б», и согласился на прорыв 6-й армии при условии, что Сталинград ни в коем случае не должен быть сдан.
В результате расчленения и окружения германской армии в Сталинграде фон Манштейн на своем Донском фронте, который на протяжении шестидесяти километров был занят только союзными румынскими, итальянскими и венгерскими армиями и который не мог выдержать русского наступления, сам оказался в страшной опасности. С несколькими германскими дивизиями и спешно сформированными штурмовыми частями, он вынужден был спасать от краха свой фронт и не допустить, чтобы группа армий «Б» оказалась отрезанной при обратном марше по Кубани.
Тем не менее, фон Манштейн освободил танковые силы Гота для разблокирования Сталинграда. Так же как он неофициально убеждал Паулюса в телефонных разговорах предпринять прорыв на свой страх и риск и последовать примеру группы армий «А», так и сейчас он считал, что не следует по-собачьи слепо придерживаться приказа фюрера — держаться за Сталинград.
Наконец, Манштейн приказал готовиться к прорыву. Вечером 20 декабря он запросил Паулюса, готов ли он в течение ближайших 24 часов прорвать «котел» изнутри и пробиваться к Готу.
Поставленный перед альтернативой и несмотря на то, что это был последний шанс для его армии, Паулюс уклонялся от решения.
Виссе вернул полковнику русскую листовку.
— Если предаваться маленьким фантазиям, то содержание этой листовки верно, господин полковник!
Чтобы сказать хоть что-то положительное и немного ободрить полковника и собравшихся вокруг него молодых офицеров, он рассказывает, что 29 декабря Тацинская была снова взята 11-й танковой дивизией.
