Человек — высшее существо.
Тщательно изучив забавные повадки людей...
Должен признаться, друзья мои, я в затруднении.
Эзра Паунд
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
...мне тоже очень жаль, что мы не повидались перед моим отъездом, но я ждала тебя из Вены во вторник. Кто же знал, что ты внезапно отправишься в Альпы, надеюсь, вследствие попадания вожжи под хвост, любую другую причину в данном конкретном случае нельзя считать уважительной. Я помахала тебе из иллюминатора и чуть было не прослезилась, но, на мое счастье, стюардессы на «Корсиканских авиалиниях» отличаются необыкновенной чуткостью и наблюдательностью. Поэтому стоило мне нахмуриться, как услужливая рука тут же подносила коньяк в пузатом бокале. После пятой дозы у меня открылся третий глаз, этим глазом я внимательно посмотрела на бокал, вспомнила, что радиус — в квадрате (а радиус у этих бокалов — о-го-го, дай бог каждому), и начала следить за мимикой, побоявшись последствий.
Я планировала переночевать в гостинице прямо в аэропорту, но мне посчастливилось разговориться с милым юношей из соседнего кресла, просто для того, чтобы убедиться, что французский забыт мной не окончательно, а если окончательно, то хотя бы не бесповоротно. Милый юноша, то ли ослепленный моей небесной красотой, то ли, наоборот, оглушенный убогим французским, взялся устроить мое будущее, и уже через три часа мы подъезжали к дому его тетки, которая имеет обыкновение предоставлять кров утомленным путникам за символическую, как она утверждает, плату. Я не сильна в символике, а спросить постеснялась, поэтому, что именно символизирует цена двести пятьдесят евро, так и осталось для меня загадкой.
Комната маленькая, я бы даже сказала, крохотная, но балкон... Моя квартиродательница, или черт знает, как там это по-русски называется, судя по всему, неважный тактик, а стратег так и вовсе никудышный. Если бы она сразу повела меня на балкон, я бы вдвое больше заплатила. У меня нет слов, чтобы описать это великолепие, не буду и пытаться, увидишь всё на фотографиях. А если у тебя хватит фантазии, чтобы представить меня с ноутбуком в плетеном кресле посреди этой красоты, то ты поймешь, почему я пишу такие длинные письма (ты не любишь смайлики, поэтому я их не ставлю, но иногда подразумеваю, вот тут, например).
Так что я вот уже третий день обживаюсь на новом месте и даже купила настольную лампу, которая рядом с местным торшером совершенно ни к чему, но меня это не остановило. Видимо, комната, в которой стоит моя настольная лампа, автоматически начинает считаться моим домом.
Видишь, я изо всех сил тяну время, чтобы не отвечать на вполне закономерный вопрос: почему Марсель? Ты же собиралась в Италию?
Мне нечем тебя порадовать: никакого мало-мальски вразумительного ответа у меня нет.
Так вышло.
В воскресенье я в очередной раз навеки рассталась с Олегом, привычно огорчилась и села глушить коньяк. Телевизор во весь голос призывал меня одуматься, не брезгуя никакими средствами, даже передачей «Здоровье». Мрачная убийца в белом халате долго и подробно описывала предстоящую мне в недалеком будущем мучительную смерть от цирроза печени, а на закуску рассказала про СПИД, видимо, чтобы я не слишком расстраивалась: непьющие тоже умирают, оказывается. Подробностей не помню, но в сюжете фигурировали марсельские медики, которые приехали то ли в Донецк, то ли в Саратов с гуманитарной миссией. Я не очень поняла, в чем именно она заключалась, потому что выпила к этому времени полбутылки, дала обет безбрачия на всю оставшуюся жизнь и пыталась вспомнить, где именно находится мой рюкзак — чтобы положить в него спички и уйти в Гималаи босиком. Рюкзак я нашла, но спичек в доме не оказалось, а уходить в Гималаи с зажигалкой показалось мне пошлым, и я осталась в кресле. А неиспользованную в Гималаях энергию направила на переключение канала. И некоторое время мой угасающий разум пытался следить за дискуссией двух людей в паршиво сшитых черных костюмах, которые (люди, а не костюмы, хотя головой не поручусь) битый час не могли решить, похожа ли Одесса на Марсель или, наоборот, Марсель на Одессу. Силы к этому моменту покинули меня окончательно, поэтому я ничего не сказала и только бросила в экран тапок. Телевизор испугался и сделал все, что от него зависело, а именно — показал мне в высшей степени художественный фильм «Граф Монте-Кристо». Фильм увлек меня зрелищностью и совершенно непредсказуемым сюжетом, слава богу, что Дюма не дожил, а то ему стало бы мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Но, несмотря на бурную фантазию сценариста, действие все-таки происходило не в Лос-Анджелесе, в результате я в третий раз за вечер услышала слово «Марсель» и не то чтобы запомнила, но где-то на обочине сознания оно отложилось.
И вот, представь, сижу я в девять утра у Ларочки в агентстве, мучаюсь тяжелым похмельем и размышляю о тщете всего сущего. Ларочка бодро стучит по клавиатуре, разыскивая для меня билет в Милан; я от этого адского стука совсем шалею и теряю способность сосредоточиться на тщете, а ты же знаешь, этого допускать нельзя, ибо размышления о тщете сущего — единственная моя поддержка и опора во дни разлук, а горестных сомнений у меня, к счастью, не бывает, хоть в чем-то повезло.
В общем, раскрываю я первый попавшийся журнал, а ты представляешь, что может первым попасть в руки безмозглой тупице с суицидальными наклонностями, которая рискнет приблизиться к Ларочкиному столу? Мне еще относительно повезло: журнал сам собой открылся на статье «Марсельское таро». И пока я мучительно пыталась вспомнить, где же я слышала это слово, Ларочка оторвалась от компьютера и с сожалением в голосе промяукала, что ни в Милааан, ни в Рииим на этой неделе ну совсем ничего нет, ну совсееем, вы же знаете, Юленька, я бы для вас, мяу-мяу-мяу... А куда есть? А есть в Марсель, четверг, двенадцать-пятнадцать, девятая стойка.
Так я оказалась в
