на пенсию, думать о главном и писать эпический труд «Дзэн на сцене и за кулисами». Потому что мучительная боль лишь добавляет к бесцельно прожитым годам другие, тоже бесцельно прожитые...* * *
Ну вот спрашивается, сколько можно сидеть перед компьютером и тупо раскладывать «спайдер»? Тошнит уже от него, в глазах темнеет и спать хочется, но ведь нет никакой кровати в воспаленном сознании. Куда прилечь бедному солипсисту, у которого в сознании две колоды да мышь оптическая, а больше ничего не помещается? А поспать надо, не говоря уже о том, чтобы принять холодный душ и заняться делами. Но об этом даже помыслить страшно. А может, и не страшно, а невозможно помыслить? Может, пора махнуть рукой и честно признаться, что атрофировалось то, чем мыслят? Если даже и было раньше, то за три дня раскладывания «спайдера» точно атрофировалось, вот ты какой, оказывается, спайдермен, с красными глазками и охрипшим от непрерывного курения голосом. И ведь понятно же, что это навсегда. Что всю жизнь теперь сидеть перед экраном и щелкать по ненавистным картам и клясться, что всё, последняя сигарета — и спать. А с утра поехать в бассейн, а после бассейна надеть чистое исподнее, тем более что есть не только чистое, но даже совершенно новое, купленное в Вене за бешеные деньги исподнее, и вообще все белое надеть и — в бой. Вот только последнюю сигарету выкурить... А с утра всё сначала, и, уже открывая глаза, понимаешь, что никакого чуда не будет, а будет все та же бесконечная паутина. Но все равно говоришь себе, что нет, ничего подобного, сейчас только чаю напьюсь и сигарету выкурю.
Позвонить бы Юльке, она бы прискакала тут же, да еще с какой-нибудь затейливой бутылочкой. Ну да, напились бы, конечно, не без того, и голова бы трещала наутро. Но встали бы как миленькие и поплелись в бассейн, переругиваясь из-за того, кому садиться за руль. Даже как бы и не в шутку, почти всерьез переругиваясь. А потом отвезти Юльку домой, чмокнуть в щечку и сказать, что да, солнце, конечно, жди известий с поля непечатной брани, на щите или под столом, no pasaran, vive la patrie! И не было бы тогда никакой возможности позорно дезертировать вот уже третий день кряду.
Хотя в свете последних событий совершенно непонятно, что Юлька скажет про грядущие бои, это ж не просто так бои, абы с кем, это с ее любимым Олегом бои. Они поругались, конечно, но это, в сущности, мало что меняет. И вот непонятно, как умницу Юльку угораздило влюбиться в этого тупого урода? Ну хорошо, пусть умного и красивого, но все равно тупого урода. Нель однажды, осмелев по пьяни, прямо спросила: как? ну как? ну не понимаю, ну должны же быть какие-то причины? у него же прямо на лбу большими буквами написано, что ничего хорошего ждать от него не приходится, а может, и небольшими буквами, не такой уж там лоб, чтобы так много больших букв поместилось. А Юлька смеялась и говорила: не знаю, гражданин начальник, все бежали, ну и я побежал, — с ней в последнее время совершенно невозможно разговаривать. впечатление, что если она на секунду перестанет смеяться, то умрет, вот не сходя с места умрет. Так что ну ее к черту, пусть лучше смеется. За последний месяц один раз поговорили серьезно — когда Юлька сказала, что поедет в Италию, может, на год, может, на полгода, как получится. А то что это за переводчик с итальянского, который в Италии никогда не жил? Ну и так далее, у нее, конечно же, миллион причин нашлось, чтобы непременно поехать в Италию. А то, что в Италию она так и не попала в результате, так это как раз неудивительно.
* * *
— Ну ты только представь себе, я охренел совершенно, когда увидел, это же черт знает что такое! Как со мной, так у нее голова болит, а с этим...
— Да что ты бесишься, как будто у нее любовник, мало ли какие фантазии у человека. Скажи спасибо, что резиновый.
— Спасибо!!! Мне кому спасибо сказать — Нинке или вот прямо этому розовому... монстру?
— Чего, такой большой?
— Да уж не маленький! А если она теперь меня с ним будет сравнивать?
— Смотря что за критерий сравнения, сам знаешь. Если интеллект, то не в твою пользу, конечно...
— Очень смешно! Я бы на тебя посмотрел, если бы твоя жена...
Дина не выдержала, оттолкнулась от стола и выехала на стуле прямо в дверной проём.
— Мальчики, что случилось? У меня мыши дерутся от вашего крика.
— Дина Владимировна, у Андрея уважительная причина: он застукал жену вибратором... То есть с вибратором.
— Дина Владимировна, моя жена, мать моих детей, оказалась шлюхой! А вы меня мышами попрекаете!
— Андрюшенька, у вас же нет детей. И потом, почему шлюхой? Вибратор ей что, платил за любовь?
— А и правда, Андрюшенька, признайся, он ей платит? То-то я смотрю, ты галстук новый купил! Женой торгуешь?
— Да пошел ты... Простите, Дина Владимировна, но я Семёнова сейчас придушу.
— Какая вопиющая несправедливость! С вибратором небось боишься связываться, так на мне, на слабеньком, злость срываешь! Дина Владимировна, запомните меня таким и детишкам моим расскажите: мол, сгинул ваш папка во цвете лет, в неравном бою. Не смей! Положи лед на место! Ты меня простудишь! У меня гланды!
— Алешенька, но у вас ведь тоже нет детей...
— Но у меня будут, а вот Андрею жена принесет в подоле резиновых пупсиков... Эй, ты чего? Ты что, обиделся?
— Ты не поверишь, Лёха, он на ножке. Весь такой розовый, и ножка розовая, с пяточкой, с пальчиками, все дела. Как вспомню, так прямо тошнит... И голова кружится... Дина Владимировна, можно я домой пойду? А то у меня стресс, кажется.
— Дина Владимировна, ему обязательно нужно домой, вы же нас сами учили: стресс — мощный канцероген, и еще иммунитет подавляет, вы поглядите, какой Андрюша бледненький! Я его провожу до подъезда,
