- В первом случае, - улыбнулся я, - могу оказать существенную помощь, и даже добавить фисташкового, салатного, орехового и шоколадного, во-втором, лишь отчасти - записывай.
"Для более оранжевой части неба, непосредственно над сияющим диском, говорил отец, - неаполитанскую желтую, голубую и белила, но только обязательно нужно дать проступить оранжевому тону".
Мы ужинали на кухне. Наташа ела очень мало. Взяла пальцами с тарелки несколько ломтиков сыра. Съела немного орехов. Сказала, что из всех орехов больше всего любит фисташки, от шоколада отказалась. Любит горький, а был только молочный. Ее тарелка осталась чистой.
- А что ты любишь больше всего?
Она не знала как сказать "каша", но употребила самое яркое и сильное "ненавижу".
"Оранжевый тон очень красив для неба, - часто повторял отец, - натуральная итальянская земля, белила, киноварь. Киноварь, белила, камедь и кое-где немного кадмия и белил. Вот и весь рецепт".
- Ненавижу картошку, кашу, мясо. Люблю бутерброды, огромные и вредные.
Гигантское синее облако слегка шевельнуло хвостом и почти вплотную прижалось мордой к иллюминатору. Кистеперые облака редко встречаются в небесных водах, - мелькнуло у меня в голове. - Надо же - на такой высоте встречаются музейные экспонаты. Я понимаю, что это сон, - значит, не совсем сплю. Представляю, как запестрели заголовками газеты: "Вымершие ископаемые рыбы: латимерия. У берегов юго-восточной Африки на глубине 80 метров выловлен уникальный экземпляр подкласса кистеперых, которые, по мнению ученых, покинули землю много миллионов лет назад". 1939 год. Потом еще и еще. Внушительных размеров со словно бронированной головой и круглыми неподвижными глазами. Никто не догадывался, что они существуют, описывали, основываясь на палеонтологических данных. Конечно же, первыми, как всегда, были французы, и вторыми, конечно же, англичане. Идеальный для жизни вариант: существовать так, чтобы считалось, что ты вымер многие миллионы лет назад. Когда-то существовал, да, бесспорно. Легенды, истории, воображение, восполняющие лакуны. Жить далеко, в глубине. В другом пространственном и временном измерении. Интересно, как так получилось, в пространстве человек видит только вперед, а во времени только назад? Прихоть создателя.
По проходу пошел человек, чем-то напомнивший мне отца. Среднего роста, с небольшим брюшком, интересным гербообразным овалом лица. Я всегда стеснялся, когда отец, бережно обнимая маму за плечи, представлял ее новым знакомым: "Это мой самый дорогой друг", - говорил он, и мама в подтверждение немного наклонялась вперед. Я так и запомнил их: отец, по-дружески обнимающий маму за плечи, маму, которая всю жизнь сначала "берегла" его, а потом меня. Потом, после его смерти, мы вдвоем перечитывали его письма к ней. Все они начинались одинаково: "Дорогой мой человечек, друг мой..."
Я осторожно обвел языком нёбо, прежде чем открыть глаза. Бугристое и шершавое. Во рту сухая растрескивающаяся боль. Наверное, за миндалинами уже выступили нарывы и гнойники. Какая-то невыносимая детская болезнь. Смешно в таком возрасте говорить о миндалинах.
- Знаете, сегодня утром в журнале "Пари-Матч" я прочел интереснейшую статью, хотите взглянуть?
Сосед, вероятно, только того и ждал, чтобы я открыл глаза.
Я взял журнал у него из рук, новенький, как будто только что из типографии. Очередная кареглазая "ковер гел". У них в этом году особенно модны блондинки с карими глазами. Корни волос темные, это странно, такая небрежность на обложке. Видно, что волосы крашеные. Фотограф, вероятно, хотел симулировать непринужденность - вот она, очаровательная, милая, домашняя, в каком-то то ли халатике, то ли маечке на "молнии", только что пылесосила ковер или гладила мужу рубашку, присела на секунду - и щелк. Слева надпись желтым: "Она приняла наших репортеров". Чуть ниже белыми буквами: "Я ни в чем не уверена, но смело иду вперед. Я эпатирую сама себя". В правом нижнем углу объясняется, что перед нами театральная знаменитость, недавно потерявшая любимого мужа. Почему-то хочется думать, что он был на тридцать лет старше ее. В детали не вникаю. Открываю указанную страницу. Читаю крупный заголовок "Почему и как мы влюбляемся?" Выделены черным с аппетитным черным кружочком три пункта. Читаю:
"1. От предков
Эволюция, генетика, психология и даже запахи способны вызвать любовную реакцию по отношению к другой персоне. Ученые недавно открыли, что животные могут иметь врожденный эстетический вкус и испытывать влечение".
- Мужчины слишком физиологичны, - голос Наташи, - они любят пищу, женщин, они нечистоплотны, мнительны и эмоционально упрощены.
- Как это упрощены? - Мой вопрос.
- Ровно пять эмоций. Сам подсчитай, Питер, я, как видишь, уже подсчитала.
Мы тогда отрабатывали очередную тему: "Мужчины и женщины". Наташа сама предложила на каждом занятии обсуждать какую-нибудь тему, как она выразилась, "топик" для развития, опять же по ее словам, "навыков устной речи".
- Если для мужчины важна суть переживаемой им эмоции, для женщины важны оттенки, нюансы, антураж. Для женщины важно не что происходит, а как ...
В какой-то момент я перестал слушать и принялся наблюдать за тем, как она говорит. Чересчур схематично. Только то, что видит равнодушный созерцатель.
Я продолжил чтение.
"2. Влечение - крупно черным. - Мозг возбужден фенилэтиламином и, возможно, такими нейрохимическими веществами, как допамин и норадреналин, все это естественные амфетамины. Они вызывают чувства эйфории и возбуждения. Данная стадия может продлиться год-два, а потом исчезает".
- Женщина - раб обстановки. Женщины сложнее, мужчины эффективнее. Признаться, не люблю ни тех, ни других.
- Как это?
Мой вопрос. Дурацкий, нелепый, инфантильный.
- А кого же ты любишь?
Еще более нелепое продолжение.
- Твоих рыб, Питер, ведь они молчат и прекрасны, как боги.
Чуть пошловато и безвкусно.
Я пробежал третий заголовок: "Исследуем под микроскопом".
"И нужно не забывать, что эволюционная корневая система, "отпечатки" в мозгу, биологическая секреция - такова история любви". Так что о'кей.
- Это очень интересная статья, - я протянул статью соседу и поблагодарил его.
- И что вы думаете об этом, ведь вы же, если я правильно понимаю, почти что биолог?
- Мы этого не проходили, - улыбнулся я, - во всяком случае, с теоретической точки зрения. А с точки зрения практической все выглядит несколько иначе.
- Более романтично и притягательно? Во всяком случае, заманчивее. - Сосед вздохнул. - Знаете, чем дольше я живу, тем больше жалею, что мы не можем разглядеть того, что делается у нас внутри. В прямом смысле. Мы были бы от этого настолько мудрее и могли бы избежать стольких бед! А так - слепы, совершенно слепы. Нас все время подкарауливает неожиданность, которая...
Я перестал его слушать. Время от времени я кивал, поглядывая в ослепший иллюминатор, показывающий теперь то, что происходило по эту сторону: стертые контуры моего лица, ноги соседа, плечо Мишель.
11
- А откуда они знают?
- Кто?
"Кто" - сухое, воспаленное, словно лопнувший соленый пузырь.
- Ну эти, написавшие о дрозофилах.
- О каких таких дрозофилах?
Старик не понимал, чего я не понимаю. Я не понимал, о чем меня спрашивает старик.
- Вот они говорят, что при влюбленности выделяется в кровь морфий, а через три года какое-то успокаивающее вещество, откуда они знают? Что же они там, в этой Америке, дали объявление в "Вашингтонпост", мол, просьба всех влюбленных обратиться в клинику доктора Манфреда для научных разысканий, и все такое прочее? А как, например, проверить, вам не солгали ради пускай даже и скромного вознаграждения, указанного в заметке? Вы бы как различили такое?
- Не знаю.
Я пожал плечами и почувствовал сильную пульсацию в горле. Ощущение показалось мне необычным, и я еще раз пожал плечами, чтобы его "распробовать". Старик воспринял это однозначно, как желание продолжить разговор, и продолжил его сам.
- У меня не было ни эйфории, ни апатии. Они просто придумывают сенсацию. То они боролись с материализмом, теперь они находят молекулы любви, молекулы страха и даже молекулы глупости. Русская одна обнаружила... Я вот что вам скажу: не нужны ни университеты, ни лаборатории, слова - вот что есть молекулы глупости, сло-ва. Я, знаете ли, прошел войну и знаю цену нормальной жизни, а вот вы - не знаете.
Я со скрипом повернул голову и посмотрел на соседа. Лицо его сделалось красным, а крылья носа и губы почти что черными.
- Успокойтесь, - как можно убедительнее, хотя и шепотом, произнес я.
- Мы умирали в окопах за то, что вы теперь называете мещанством. Да, мы носили на груди фотографии всяких Кэтти и Бэтти, но женились мы на других, и другие выходили за нас, потому что идея великой любви и всякая эйфория нужны только как допинг для безумца, закладывающего свою голову на эшафоты маньяков-политиков, и прочее. Это забавы самоубийц, а мы погибали за жизнь.
