На следующую гору заяц почти уже поднялся - навстречу опять еж катится! Еле увернулся. А взобрался на самый верх, видит - еще один, с другой стороны горы карабкается!
"Да что это ежей сегодня столько?!" - удивился заяц.
А еж, запыхавшись, влез на гору, увидел зайца и ну хохотать!
- Что-то мне сегодня одни зайцы по пути попадаются! - кричит. - Ты уже седьмой или восьмой!
Отдышался, насмеялся вволю и добавляет, пожимая зайцу на прощанье лапу:
- Удивительно заячьи тут у вас места!..
Попрощались и дальше пошли. Каждый своей дорогой.
И столько заяц ежей еще за день встретил - представить трудно! Впрочем, что удивляться? Осень.
КАТЕГОРИЧЕСКИЙ ИМПЕРАТИВ ВЕРЫ КИРИЛЛОВНЫ
Вера Кирилловна придумала молитву.
Она даже называть ее так не хотела, настолько необычной эта молитва была.
Во-первых, Вера Кирилловна не была верующей.
Во-вторых, она очень удивилась и развеселилась, придумав эту как бы молитву. "До чего докатилась! - думала она. - Придумать этакое!" А молитва, над которой смеются - разве это молитва?
Было еще в-третьих, в-четвертых и в-пятых.
Но от того, что сама Вера Кирилловна так странно относилась к этой своей... как бы молитве (подумав, она так и не решила, как "это" назвать), "это" ничуть не переставало быть тем, чем было на самом деле - самой обычной молитвой.
Вера Кирилловна считала ее просто сообщением о том, что что-то разладилось - сообщением, и не больше того. И ни в коем случае не просьбой о помощи: Вера Кирилловна была слишком гордой, чтобы о чем-то просить. Она просто ставила в известность о своих переживаниях.
Кого? Тут сразу начинались трудности.
Бородатый дедушка Иегова? Пучеглазый хиппи Христос? Его мама? Трезвенник Магомет со своим собственным невидимым дедушкой Аллахом? Или тот, еврейский, из разукрашенного сундучка? Толстячок Будда со своими полезными советами (а то и просто хамскими шуточками в ответ)? Все они казались Вере Кирилловне ничуть не лучше сексуального террориста Зевса или дубового Перуна. Дао? Брахман? Дух святой? Объективная реальность, данная нам в ощущениях?..
Обязательно услышат - пошевелят ушами и услышат. Сколько у Дао ушей?
Вера Кирилловна искренне веселилась, представляя себе волосатый козелок и противокозелок (так части уха называются) на ушной раковине Бога-Отца. Но когда становилось особенно тошно, она садилась на корточки в углу у холодильника (ни в коем случае не на колени! пошло, неоригинально!), прижималась лбом к стене, закрывала глаза и рассказывала беззвучно своему ушастому богу обо всех своих неприятностях.
Все, что она знала о нем в эти минуты, это то, что в бога этого можно упереться лбом. Следовательно - он существовал, следовательно - слушал Веру Кирилловну.
Устав, Вера Кирилловна чуть смущенно оглядывалась, вздыхала, вставала, пила крепкий чай.
Впервые свое возмущение, несогласие - молитву - Вера Кирилловна высказала прямо в лицо этому мерзкому типу как-то ночью, думая о раке желудка у маленькой дочки своих знакомых.
Очень было гадко, хотелось плакать, вот и высказала все, что думала. Потом - у самой, ни за что, ни про что зубы разболелись. Потом - плакала подружка Веры Кирилловны, никак нельзя было унять.
Потом еще что-то и еще что-то. И Вера Кирилловна привыкла. Однажды просто так, без повода, в беспричинной тоске убеждала своего собеседника в том, что тот туповат и ленив, что ему нужно ответственнее относиться к своим поступкам.
Подумала тут же: "А что бы я сама ответила на такое наглое поучение?.." И послала себя - так далеко, так от души! Засмеялась, закурила, поставил чайник. Извинилась за наглость, примирительно похлопала по стене и, попив чаю, пошла спать. Сказав еще на прощанье непонятно кому: - Спокойной ночи!
Молитва - ладно.
Все это еще можно было как-то понять: одиноко человеку и все такое прочее. Даже почему именно угол у холодильника, Вера Кирилловна однажды догадалась: в общежитии ее когда-то водили посмотреть на Мапуту, неграмусульманина из какой-то маленькой африканской страны. Тому положено было регулярно молиться, что он тихонько и делал, отбивая поклоны на специальном коврике. И не его, Мапуту, вина была, что на линии "коврик-Мекка" оказался холодильник. Тогда все очень радовались, хвастались. "А у нас - Мапуту холодильнику молится!.." И вот теперь - сама Вера Кирилловна... Увидел бы кто-то!
Но ведь дальше - больше! Совсем рехнулась Вера Кирилловна...
Ей стало обидно произносить монологи.
И она стал требовать ответа.
Рассуждала Вера Кирилловна так: "С кем я разговариваю - не знаю. Но разговариваю. Ответ - совершенно непонятно какой может быть. Но - может. Ведь разговор-то - факт? Факт. Бог говорит языком случайностей. Вот и послушаем. И раз я сама нашла с кем и о чем поговорить, то уж и переводчицей сама подавно смогу быть. Что бы он там ни вякал".
Выглядело, в результате, это примерно так:
- Я ведь права, - спрашивала Вера Кирилловна, - что Россия попала в какую-то жопу: заряд, связанный с верой в светлое будущее, коммунизм исчез; внутренней движущей силы, как у протестантов - индивидуального общения с богом через удачи-неудачи в бизнесе - не было никогда и нет; бог православия говорит, что в этом по большому счету бренном мире особенно суетиться не стоит - лучше о душе подумать; даже спеси "утрем нос Европе" не осталось: ну утрем (что вряд ли), и что? Тоска какая-то осталась. Верно, брат?
Тут Вера Кирилловна бросал монетку.
Выпадал "орел" или "решка". То есть: "Ох, верно. Вера Кирилловна, беда...", или: "Да ну, что-то ты перегибаешь..."
В любом случае было приятно услышать мнение собеседника.
Впрочем, особо Вера Кирилловна ему все равно не доверяла. Как-то не заслуживал тот пока полного доверия - "согласен!" он, видите ли, признает мою правоту - а зубы, тогда, почему, бывает, болят?! То-то. Сначала пусть зубы не болят, а потом уже - соглашайся. Ишь! Видите ли, он согласен! Еще бы! Как же с этим-то не согласиться?!..
Но, все-таки, поговорить вот так было приятно. Особенно, если монетка настоятельно советовала сделать не так-то, а, наоборот, как-нибудь этак: и получалось - что-то хорошее!
Тогда Вера Кирилловна незаметно гладила рукой что-нибудь попавшее под руку - все равно что, - благодарила. И не только за хороший совет через монетку, а и вообще - за все хорошее, что с Верой Кирилловной происходило.
А однажды, в хорошем настроении, после удивительно удачного дня, Вера Кирилловна даже расцеловала подушку. Всю исцеловала, истискала, так хотелось свои чувства выразить - не знала, что еще придумать хорошего. Хотелось чего-то такого, такого!.. Бросить окурок не мимо, а прямо в урну, старичка в автобус подсадить, поцеловать кого-нибудь незнакомого... Но под рукой была только подушка, и Вера Кирилловна в ее лице весь мир просто от всей души благодарила, обещала ему и дальше не подводить, тискала нежно- нежно.
Ей часто хотелось - когда она сидела на корточках у холодильника чтобы все наконец стало хорошо. Чтобы уровень жизни повсеместно вырос, все границы чтоб открылись и исчезли, все преступники прочли хорошие книжки и исправились, чтобы никто ни на кого по недопониманию не обижался, и уж ни в коем случае - не злился, чтоб все сразу прощали друг другу ошибки. И чтобы - если кто соберется-таки умереть - никто из-за этого не расстраивался. И землетрясений чтоб не было, и тормоза чтоб не отказывали. Вера Кирилловна сидела тогда в углу и объясняла все это, втолковывала, втолковывала...
Ни в коем случае не просила! Объясняла. Что ведь так - действительно лучше. Убежденно и обстоятельно, старалась изо всех сил...
"И тогда, - говорила Вера Кирилловна, - всем вместе еще что-нибудь такое можно было бы залудить! Ух! Куда там Марксов коммунизм, куда там философу Федорову с его программой воскрешения предков! Никакого буддистского просветления уже не нужно будет. Царство божие на земле? Пфф... Пожалуйста! Бери больше! Еще больше!!!"
Сердце у Веры Кирилловны начинало колотиться, по спине бежали мурашки, дыхание от восторга перехватывало.
Счастливая (хотя, вроде бы, и не от чего было...), она закуривала, пила чай, улыбалась, глядя из окошка вдаль.
Но особенно обалдела однажды Вера Кирилловна от неожиданной идеи о том, что сама-то она тоже - для кого-то - холодильник!
Когда, стоя в толпе, мешает кому-нибудь, кому очень нужно, пройти, или, например, покупает перед самым носом у кого-нибудь что-нибудь последнее, очень ему нужное.
Для кого-то она, Вера Кирилловна, своей личностью может олицетворять то самое "другое", "не-Я", с кем сама она выясняет отношения в углу у холодильника. Вытащил ведь кто-то у Веры Кирилловны кошелек, так за это кому прежде всего досталось? Холодильнику поганому. Точно так же и сама Вера Кирилловна может, сама даже того не осознавая, выполнить по отношению к кому-нибудь роль руки судьбы. Бросит, к примеру, банановую корку, кто-то ногу и сломает...
И что, спрашивается, из этого следовало?
