Как бы там ни было - в день Бородина матушка на заседании в Ратуше вскочила вдруг с места, схватившись одной рукою за сердце, а другой - за голову с криком:
- "Саша! Сашенька!" - а потом упала на пол замертво и пару часов была без признаков жизни. Когда же сам Шимон Боткин уже опасался самого страшного, матушка вдруг очнулась, вцепилась костлявыми пальцами в грудки врачу и четко, но ясно произнесла:
- "Саша при смерти. Только ты сможешь спасти его! Собирайте карету, дайте мне мои камушки. Надо проехать через вражьи посты... Собирайся, Шимон, бери инструменты - мой сын умирает. Но ты сдохнешь прежде него. Понял?" - а чего ж тут было не понимать?
Занятно, но латыши сразу поверили в матушкины слова. Они решили: "Ведьма знает, что говорит. Сын ее - при Смерти! Надобен Новый Хозяин!"
Согласно обычаю, Права на Лифляндию переходили теперь к моей "языческой" дочке - Катинке, да "чреву" Маргит. Катинка была католичкою и ей требовался лютеранский Регент. Равно как и - не родившемуся ребенку от Маргит.
Регентом сиим мог быть лишь мой брат - "Озоль" Уллманис.
Но зачем ему сия перхоть?! Жизнь католички в наших краях не стоила выеденного яйца, женское ж "пузо" - не конкурент...
Может быть - сего б не случилось, будь жива моя Ялечка...
Она не усидела в "родных" Озолях и, как началась война, поехала в Ригу. Сперва она пыталась стать снайпером, но менять Веру ради того она не решилась, а католичкам штуцеров не давали.
Тут средь полячек пошло поветрие. Они надевали на голову белые косынки с красным ("георгиевским") крестом и выбегали на поле боя, вынося своих раненых. Через пару дней сию моду подхватили и лютеранки. Наши девушки, в пику католичкам, носили черную косынку с белым ("тевтонским") крестом.
Но Ялька была ревностной католичкой... Она надела белую косынку с красным крестом и стала спасать лютеран - католичкою. Полякам сие не понравилось и они в нее стали постреливать.
Сперва просто попугивали, но Ялька не обратила внимания и в конце июля какой-то польский петух влепил ей пулю в голову.
Когда Ялька рухнула наземь, никто не понял - что с ней. Многие думали, что она поскользнулась... Только когда к ней подбежали прочие лютеранки, правда вышла наружу.
На другой день добрая половина всех лютеранок вышли не с черными, но "георгиевскими" платками. Вечером не стало еще двух...
На третий день те самые девушки, кои давеча шли спасать наших раненых, получили винтовки с оптическими прицелами. Больше раненых никто не спасал...
Когда война покатилась на запад, нахождение снайперских принадлежностей в польской семье приводило к казни всего семейства. А за "георгиевскую" косынку полячек... скажем так - мучили насмерть.
Ибо... После смерти моей жены, остальные литвинки тоже пошли в снайпера, а детей оставили под охраною в Озолях.
После матушкиного обморока (и дня Бородина) неизвестные (по мнению латышей - конечно, католики!) проникли в Озоли и...
Узнать Катинку труда не составило, - она была выше прочих. Ее схватили, сломали руки, и по очереди сгнушались. Она - умерла...
К вечеру того дня, как пришли известия с Озолей, против дома нашего собралась большая толпа латышей, кои "лаяли евреев и немцев", требуя от них - "убираться из нашего города".
К бунтующим пошла моя матушка, ее сразу же окружили...
Внезапно со стороны "дома Бенкендорфов" раздались частые выстрелы, крики и грохот ломаемой мебели. Через миг распахнулись "парадные двери" и оттуда выбежало несколько "жидов"-егерей, выводивших "среди себя" мою Маргит. Многие из них были ранены...
Манием руки матушка моя разогнала толпу, сама присоединилась к процессии и они бросились бежать к домам гетто. (Из "нашего" дома все время палили им в спину из штуцеров.)
Матушкины евреи ценой жизни спасли мою Маргит - по рассказам, неизвестные "подобрали ключи" от "черного хода" и были уже у дверей "роженицы", когда "жиды" преградили им путь...
Пошла перестрелка. К счастию, - сестра моя с крохотною Эрикой жила в казармах Рижского Конно-егерского, почитаясь всеми, как "дочь и Наследница" нашего с нею батюшки.
"Бунт народный" бессмыслен и беспощаден. Почти все баронские семьи (а сами бароны в ту пору служили в имперской армии) при первых признаках мятежа, бросив все, бежали к казармам. Многие баронессы в тот день впервые взяли в руки оружие, "добровольцами" ж к моей сестре пошли почти дети крохотные бароны в возрасте от десяти до четырнадцати! (Более старшие уже ушли с родителями в русскую армию.)
К счастию, - нарезное оружие с "унитарным патроном" позволяет стрелять из него без особого навыка. Так что если наш огонь в этот день и не был прицелен, все компенсировалось его большой плотностью и темпом стрельбы. (Десятилетние пареньки с особым жаром приняли команду Доротеи фон Ливен: "Огня не жалеть!")
Но самый главный удар в этот день выпал на "жидовскую кавалерию". Она в первые же минуты бунта понесла решительные потери, ибо заговорщики стреляли со всех окон и даже - крыш. Но силы латышей, к счастию, разделились, а сестра моя выказала недурной полководческий дар, выбив бунтующих из Цитадели, и - ценой единственных за день тяжких потерь заняла Арсенал.
Впоследствии она часто смеялась, что причиной тому стала ее раненая рука. "Нрав Жеребцов" постоянно толкал ее на всякие подвиги, но раненая рука "не пускала", - куда уж женщине в рукопашную, да с перебитой правой рукой?! В итоге, - сестра весь тот день провела за штабным столом над картою города, а "геройствовали" те, кому это положено. Ко всеобщему удовольствию.
Ибо, - брат мой Озоль Уллманис в отличие от сестры "увлекся сражением", сам помчался "драться на улицы" и там, где он был - враг сразу же наступал. Зато сестра вовремя перебрасывала резервы и... отступала. Но за каждый шаг, за каждый дом, каждую улицу латыши платили огромную цену и вскоре наступление выдохлось.
На Венском Конгрессе сестру мою принимал сам Меттерних. И они стали любовниками.
Сестре моей нравилось, что за нею ухаживает величайший из дипломатов и царедворцев Европы. Меттерних же по сей день гордится, что "любил единственную воительницу нашего времени", "удержавшую позицию женщинами и детьми, - один к тридцати"!
Это действительно так. Другое дело, что на "основных направлениях" Дашка оборонялась "кадровыми" против "повстанцев" и ее "кадровые" были вооружены до зубов, а "повстанцы" - вы понимаете. Не важно - Доротея ведь женщина!
Ее и впрямь - с той поры изображают исключительно в костюме валькирии. А она смеется в ответ:
- "А я в тот день - ни разу не выстрелила!"
Туже пришлось матушке с Маргит. Матушка моя была дважды ранена (оба раза легко) и один раз пуля царапнула Маргит.
К счастию, матушка моя изменила границу рижского гетто и до "жидовских домов" было рукой подать. Оттуда же - на подмогу матушкиным егерям бежали евреи из "рижской самообороны", да охранники многочисленных компаний, да банков...
В ответ мятежники взорвали одну из стен гетто и начался "рижский погром". (Впрочем, весьма недолгий. Стоило сестре занять Арсенал, прочие части повстанцев вышли из гетто и бросились на штурм Цитадели.)
К ночи в городе установилось хрупкое "двоевластие" - торговые кварталы и порт остались в наших руках; жилые ж районы перешли к "заговорщикам". За ними высилась Цитадель со всеми казармами, бастионы, да Арсенал - в наших руках.
Город обратился в "слоеный пирог" - с тем условием, что "начинка" сего пирога превосходила "тесто" в десятки раз! И при том - с одной стороны у нас оказалось оружие с пушками, но - кот наплакал людей, а с другой много отчаявшихся жидов, зато - мало оружия.
Но и "противник" в тот день понес решительные потери и не смел пойти на другой штурм.
Зато на другой стороне Бастионов - за Даугавой оживились поляки, кои сызнова принялись обстреливать Цитадель...
Спасение пришло откуда не ждали. В Риге стоят - два полка. Второй из них - Лифляндский Егерский (на коий рассчитывали наши враги) - весь день "хранил Верность Дому Бенкендорфов".
Офицеры его (под командой Винценгероде) объявили, что "не поддержат "новую" Власть, пока не прояснится Судьба Александра фон Бенкендорфа". А до той поры они обещали "Хранить Верность дому сему и не воевать - ни с Женою, Сестрою и Матерью Природного Господина, ни - Братом его..." No comments.
Неизвестно, чем бы все кончилось, ежели б "противник" сам себе не подгадил. Первый же Указ "новой Власти", объявлял "Латвию - Свободной от Жидов, Русских и Немцев", называя лишь латышей - "титульной нацией".
Сие вызвало неслыханные волнения в только что "нейтральном" Лифляндском полку. Латыши не учли, что сами они - в основном, - хуторяне. В Армию же со времен Ливонского Ордена немцы брали не латышей, но - ливов (за их "ливскую слепоту" и вытекающую из нее - легендарную меткость)! Ливы же по определению "новой Власти" - лишались всех прав, уравниваясь во всем чуть ли не с русскими...
С минуты объявления сией глупости Лифляндский Егерский "перешел к нам". (Помните "Королеву Марго" и ее продолжения? Дюма не пришлось много выдумывать, жизнь сама подсказала - как сие вышло два века назад...)
