Голову его разнесло на куски и я... Я впервые в жизни убила какого-то человека и лишь радовалась! Затем еще одного, и еще...
Пришел день и мы так уверились в наших силах, что стали выползать на самую кромку нашего берега и даже - отстреливали палачей, пытавших и убивавших детей протестантов - там, на той стороне излучины. И враг решил нас "убрать".
Настал день, когда...
Вообрази: плот, а на нем вроде виселицы. Но на конце веревки не петля, а здоровенный трезубый крючок. И крючок этот загнан в попочку маленькой грудной девочки и она уже не орет от боли, а хрипит и слабо так шевелит в воздухе ручками...
Мужиков поблизости не было и моя подружка - Таня фон Рейхлов сама подтянула плот ближе к берегу, а мы ее прикрывали, а потом держали за веревку, когда Таня стала снимать малышку с крючка...
Там была такая пружина... Как только девочку сняли, боек с размаху ударил по детонатору... А бомба была в основании виселицы - между бревен.
Таню разорвало на месте в клочья. Еще двух "волчиц" убило летящими бревнами, а меня и еще двоих ужасно контузило и отбросило на открытое место - прямо под прицел к якобинцам.
Они стали стрелять... По моим погонам они ясно видели, что я командир и поэтому меня они "берегли напоследок". Девчонкам прострелили руки и ноги в локтях и коленях... А последние пули (с насечками - ну, ты знаешь!) стреляли в живот, чтоб кишки - в разные стороны и раненых нельзя было даже и вынести...
Затем один из убийц крикнул мне на латышском:
- "У тебя красивые ноги, рижская сучка! Не забудь хорошенько подмыть их, когда мы войдем в вашу Ригу!" - вскинул фузею и выстрелил... От боли я потеряла сознание.
Потом уже выяснилось, что - зря они так... Пока глумились они над моими товарками, наши успели подтащить пару мортир и - давай бить навесными осколочными...
Убийцы сразу же убежали, а меня смогли вынести из-под огня. Локтевой сустав и все кости в локте были раздроблены, а сама рука болталась на сосудах и сухожилиях. Дядя Шимон скрепил кости обычным болтом так, чтобы я могла снимать и одевать что-нибудь с длинными рукавами (локоть свой я теперь не покажу даже любовнику!), но рука моя гнется в плече, да кисти... Я даже пишу теперь - левой!
Когда я смогла ходить, наши перешли уже в контрнаступление и я опять возглавляла "волчиц". Начинали мы - "баронессами", а теперь у меня служили - "простые латышки". И у них все было проще...
Мужчины ушли, а нас оставили "охранять Даугаву"...
В первое время я не знала, чем "развлекаются" мои "девочки", но однажды я "не во время" прибыла с проверкою в один батальон... Там я и увидала впервые, как "режут католиков". Мне, как командирше вот всего этого - сразу же предложили "поквитаться за руку и вообще - всех наших". Я... Я ужаснулась.
И тогда одна из моих лучших подруг поняла все и сказала:
"Уезжай. Я скажу всем, что у тебя больная рука. Ты - не можешь держать в руке скальпель. Они поймут. Ты же ведь - все это затеяла!"
И тогда я поняла... Ежели я сию минуту уеду, я никогда себе этого не прощу. Я и впрямь - "все это затеяла". Я и впрямь виновата в том, что эти все женщины (простые крестьянки!) потеряли человеческий облик и как фурии мстят за тысячи несчастных детей, замученных лишь за Веру родителей. И тогда я просила дать мне "перчатку и скальпель"...
Скальпель стал для нас - знак отличия. Латышки, да немки попроще "работали бритвой", и лишь баронессы "держали скальпель". Считалось, что от него "разрез чище" и жертва не мучится, ибо скальпель не делает рваных ран. Да и...
Мне с моей "кочергою" вместо правой руки и несподручно было с короткою бритвой. А у скальпеля - ручка чуть подлинней.
А что б ты делал на моем месте?!"
Я не знал, что сказать. Наверно, я б сам взял в таком случае бритву... Да, конечно - обязательно б взял.
Я же ведь Командир и не смею идти против собственных же солдат! Ежели они считают, что "так положено", я б сам - стал бы резать! Детей, старух, да - беременных...
Я обнял крепче сестру, положил ее голову к себе на плечо и она вдруг горько заплакала...
Так плачут матери, потерявшие своего малыша.
Тут есть один важный момент.
Сто лет назад моего прадеда убивали в Швейцарии лишь за то, что он "якшался с евреями". (Через много лет Вольтер скажет: "Нынешний гуманизм родился как протест одного-единственного человека, осмелившегося уйти от толпы. Эйлер велик не тем, что он - Великий Ученый. Эйлер велик тем, что он - Человек!")
Через пятнадцать лет после этого на Руси убивали немцев лишь за то, что они - немцы. Но теперь уже были люди - единицы, - сущая горстка, объявившие всем: "Мы ничего не можем поделать с тем, что произошло. Но мы, как частные лица, смеем лично не уважать Государство, идущее на такой шаг!"
Минуло еще пятнадцать годков и в Ливонии малышей учили убивать иноверцев - походя, как в игре. Но делали сие - как бы исподтишка, опасаясь осуждения общества. Мир же зачитывался трудами Дидро и Руссо. И Жизнь Человеческая впервые стала "Священной". Увы, пока только лишь на бумаге...
Еще через пятнадцать лет католических девочек в центре Европы угоняли в протестантское рабство и это воспринималось в порядке вещей. Но малейшее сочувствие к их судьбе сразу же нашло понимание - пока, к сожалению, в высших кругах. Но этого было достаточно, чтоб впервые возникло требование о безусловном запрещении Рабства!
Затем по Польше прокатились "погромы". В сущности - детские шалости в сравнении с тем, что делали кальвинисты. Но - впервые в Истории культурные и образованные люди всех наций единогласно "прокляли погромщиков"! Впервые целая страна была осуждена международным судом. Международный суд впервые сказал: "Польша будет разделена и разъята на части за нарочную государственную политику к Инородцам, да Иноверцам!"
И прочие Государства задумались. Вообразите себе - по всему миру, - и в "просвещенной" Великобритании (подавлявшей ирландские бунты), и в "дикой" Османской Империи (угнетающей вообще всех!) появились Законы, спасительные для меньшинств!
Прошло еще лет пятнадцать... Завершилась самая страшная из всех Войн, когда-либо пережитых человечеством. И впервые возник Международный Процесс, на коем судили - и Победителей. За бесчеловечное отношение к побежденным.
Нет, в Вене так и не осудили, не посадили, и не повесили никого из "военных преступников". Просто весь мир, наконец, уяснил для себя - даже на Войне, даже там - есть границы дозволенного!
Прошло без малого - лишь сто лет. Сто лет, перевернувших весь мир. За сей век мы дальше ушли от того Зверя, что рычит в каждом из нас, чем за всю историю человечества! Я не знаю - что, не знаю - как это выразить, но... Как будто мы сделали шаг и приблизились к Господу! И от этого - все мы стали чище, и лучше...
Я часто разговариваю с моею сестрой и из первых рук доложу, - она сама себе Судия. Люди же - Простили ее. И в сием - больший смысл, чем сие можно представить.
Господа, четверть века мы не знаем войн и насилий! Четверть века продолжается мир - самый долгий и благодатный из тех, кои знает История. И сие - славный знак!
Ежели на то - Воля Божия, Девятнадцатый Век станет веком всеобщего примирения и Прощения, а Двадцатый грядет Царством Божиим!
В 1809 году в Париже мы основали Ложу "Amis Reunis", провозгласив ее Целью - "Мир и Всеобщее Дружество на Земле".
Мы сказали друг другу:
"Много Крови пролилось за Историю. Много Обид, Насилия и Жестокостей обращают нас во Врагов. Но...
Возьмемся за Руки, Друзья! Ибо сие - первое, что мы можем сделать, чтоб Воссоединиться!"
Среди нас были литовцы. Не смею называть их имен - "Amis Reunis" почитается лютеранскою Ложею, но...
Когда католики заняли Литву и Курляндию, литовцы сии, как могли, воздействовали на литовское народное мнение и в Литве не было массового истребления протестантов. Когда мы перешли в контрнаступление, массовые казни католиков миновали Литву, - тут уж постарались мои лютеранские друзья по "Реунис".
На Венском Конгрессе я встретил литовскую делегацию, и, подойдя к ним, протянул мою руку, сказав:
- "Спасибо Вам, Братья мои, что пощадили Вы единоверцев моих в начале Нашествия. Дружбы сией я - не забуду!"
Средь литовцев все - заклятые враги дома Бенкендорфов, а мы - клялись в Мести почти что ко всем литовцам той делегации. Но...
В тот день престарелый Князь Радзивилл вышел из рядов своей свиты, пожал руку мою, поклонился и произнес:
- "Спасибо Вам, Братья наши, за то что пощадили вы наш народ... Путь начинается с первого шага, а дружба с рукопожатия. У нас есть общий враг не пора ли забыть древнюю свару?!"
Через неделю мы в присутствии русской, прусской, английской, австрийской, французской, голландской и шведской комиссий провели наконец "вечную границу" меж Литвою и Латвией. (Верней, была подтверждена историческая граница меж "Литвою" и "Орденом".)
Прошло четверть века. Тяжко рубцуются старые раны. Но вот уже десять лет, как в приграничных областях Литвы и Курляндии люди женятся меж собой, а латыши и литовцы зовут себя "сродниками".
