Гедговд ближе. Теперь мы видим, как он истощен, один скелет. Но весел:
- На волю? Да! В самом деле, как это интересно! - утоптанная песчаная площадка двести метров на двести - и мы ее уже воспринимаем как волю! И у меня еще двадцать три неразмененных года в вещмешке, а я чувствую себя ангелом, взлетающим к звездам! Ду-урак!
ШТОРКА.
Та же тюремная канцелярия, видим ее всю, от входа. В дальнем конце за столом сидят двое, занятые делом.
БЛИЖЕ.
Это - лейтенант Бекеч и тот врач, которого мы видели за хирургическим столом. Он - в белом халате сверх телогрейки и в шапке с номером. Он подписывается на листе. Бекеч:
- И вот здесь еще, доктор.
Меняет ему листы. Доктор подписывает, медленно кладет ручку.
Показывает:
- А резолюцию о том, что вы отменяете вскрытие, напишите здесь.
- Это майор напишет. Значит, учтите: за зону мы его отправим, не завозя в морг.
Доктор пожимает плечами. У него очень утомленный вид. Шум открывшейся двери. Голос:
- Товарищ лейтенант! Тут - на освобождение, Ы-четыреста-сороквосемь, ГедгОвд. Все оформлено. Выпускать?
Бекеч смотрит в нашу сторону:
- Заведите его сюда.
Голос надзирателя (глуше):
- Эй ты! Але!.. Иди сюда.
Звук шагов входящего. Дверь закрылась. Бекеч:
- Та-ак. Гедговд? Сколько отсидел, Гедговд?
Голос Гедговда (около нас):
- Да безделушка, три месяца.
Доктор щурится, вглядываясь в Гедговда. Бекеч поднимает палец:
- И только потому, Гедговд, что доказана твоя непричастность к группе Барнягина. Мы это учитываем. Мы - справедливы.
Пауза. Гедговд не отвечает.
...Надеюсь, ты усвоишь этот урок и больше бегать не будешь никогда. Обещаешь?
Долговязый, измученный Гедговд, Сзади него, у двери, надзиратель. Гедговд шутит, но улыбка у него получается больная:
- То есть, как вам сказать, гражданин лейтенант? Поручиться честным благородным словом - не могу. Если опять... такой зажигательный момент. Парадоксально, но стремление к свободе, оно где-то там...
тычет себе в грудь.
...заложено... заложено....
Врач - крупно. Седые виски. Властная манера держаться, не как у простого заключенного:
- Это у вас, Гедговд, мы обнаружили спаи в верхушках! А ну-ка, подойдите, поднимите рубашку...
Все трое. Гедговд уже начинает расстегиваться. Бекеч:
- Доктор, ведь он выходит, на это есть санчасть.
Врач встает:
- Пойдемте со мной, Гедговд.
ЗАТЕМНЕНИЕ.
Из него открывается и светится дверь - выход из тюрьмы. В спину видим выходящего врача с чемоданчиком. Гедговда с узелком.
За дверью свет раздвигается, но не вовсе: это - пространство тюремного дворика. Он обнесен забором в полтора человеческих роста. Сплошной деревянный забор уже окончен постройкой.
И еще за одной дверью распахивается
музыка широкая, тревожная.
ШИРОКИЙ ЭКРАН.
общий вид лагеря, освещенного перед темнотой неестественным красноватым светом. Край выходных ворот, потом - "штабной" барак, на стене его - щиты-плакаты: "Строители пятой пятилетки!.." - дальше неразборчиво. На другом: "Труд для народа - счастье!" Дальше вглубь бараки, бараки заключенных.
Сильный ветер. Взмел щепу у забора тюрьмы, там и сям вихорьки пыли, надувает и полощет белым халатом врача.
Врач и Гедговд идут вдоль линейки.
А на западе - черные папахи туч, и в прорыв их - этот неестественный багровый послезакатный свет. И отчетливо видны на этом фоне черные коробки бараков, черные столбы, черные вознесшиеся пугалавышки.
Идут они, двое на нас. Красный отсвет на их щеках.
Врач:
- Гедговд! Я совсем вас не знаю. Но мне понравилось, как вы держали себя с начальством. Я угадываю в вас несовременного человека чести.
Невольно взглянули в сторону и остановились.
На отдельном щите - объявление, написанное кривовато. Ветер треплет его отклеившимся углом,
В воскресенье в столовой
КИНО
для лучших производственных
бригад. Культурно
Воспитательная Часть.
Щит с объявлением минует (они идут дальше) - и в глубине видно крыльцо столовой. У восхода на него душатся заключенные. Два надзирателя сдерживают напор.
БЛИЖЕ.
Нестройные крики толкающихся.
Надзиратель кричит:
- А ну не лезь! Не лезь! Сейчас нарядчик придет - и только по списку бригад!
Мы - позади толпы и хорошо видим, как здесь проворно разувается Кишкин. Он покидает ботинки там, где разулся, и с помощью товарищей вскакивает на плечи задних. Он быстро бежит по плечам, по плечам так плотно стиснутых людей, что им не раздвинуться.
Кричит, простирая руки к надзирателям:
- Меня! Меня пропустите! На полу буду сидеть!
И, добежав до крыльца, перепрыгивает на его перила. Надзиратели смеются. Кишкин поворачивается и орет толпе, тыча себя в грудь:
- Меня! Меня пропустите! Меня!
Лицо его - глупое, дурацки растянутое, язык вываливается.
Головы толпы, как видны они с крыльца. Голоса:
- Ну и Кишкин!.. Чего придумал!
Но смех замирает. Его сменяет недоумение. Растерянность.
Стыд.
Уже не толкаются. Тихо стало. Кто-то:
- Дурак-дурак, а умный.
- Да поумнее нас. Пусти, ребята!
Движение на выход.
- Пусти!
- Расходись! Чего раззявились? Толпа разрежается.
- А какое кино?
- "Батька Махно покажет... в окно".
ИЗДАЛИ.
Толпа расходится. Пустеет около крыльца. Кишкин, как шут в цирке, боится спрыгнуть на землю и показывает, чтоб ему подали ботинки. Надзиратели растеряны - они стали тут не нужны.
Врач и Гедговд смотрят на все это. За головами их - последняя красная вспышка в черной заре. Переглянулись, усмехнулись. Идут дальше. Врач:
- Я вспомнил там, в тюрьме, что вы не из бригады ли Климова?
- Да.
- На осмотр к нам вы... когда-нибудь потом. А сейчас прошу вас: пришлите ко мне как можно быстрей вашего бригадира! Только так...
Твердое лицо Галактиона Адриановича.
...чтоб об этом вызове никто больше... и никогда!
Гедговд прикладывает руку к сердцу, кланяется:
- Галактион Адрианович! Я - верный конь Россинант...
ШТОРКА.
Яркий свет. Невысокая, но просторная комната. Два широких, редко обрешеченных окна и в той же стене - дверь. Спиной к окнам за длинным столом без возвышения сидит президиум: уже знакомые нам четыре-пять старших офицеров лагеря. Одни в шапках, другие сняли их и положили на красную скатерть стола, на которой еще только графин с водой. В комнате не тепло: у майора шинель внакидку на плечах, другие - в запоясанных шинелях. Середина комнаты пуста, затем идут ряды простых скамей без прислона, на скамьях густо сидят заключенные спинами к нам, все без шапок, все головы стриженые. Эти подробности мы видим постепенно, а с самого начала слышим майора. Он то отечески журит, то сбивается на злой тон:
- Не по существу выступаете, бригадиры! Не по существу, ребята. Эти ваши мелкие жалобы, что баланда пустая, овощи мороженые, что там денег за работу не платим,- это мы утрясем. В рабочем порядке. Заходите ко мне в кабинет... И не спрашиваю я вас, кто режет. Все равно вы мне не скажете. Я сам узнаю. Я уже знаю!
Ведет глазами по рядам. Бекеч - нога за ногу у края стола.
Безучастен к выступлениям. Без фуражки волосы его распались и кажутся мальчишескими.
...Из вас покровителей - знаю!! Но хочу слышать от самих вас отношение ваше какое, что бандиты людей режут? Вы, опора наша,- в чем поддержали? Листовки подлые вывешиваются - а вы хоть одну сорвали? Принесли ко мне на стол? И прямая ваша обязанность - заставлять работать! ПрОценты в лагерь нести! Иначе зачем вы есть, бригадиры? А вы развалили всю работу! По тресту за прошлый месяц - тридцать прОцентов выполнения плана. Так зачем тогда и лагерь? Он себя не окупает.
Голос из гущи:
- И не надо!
ОБОРОТ.
Вот они, бригадиры! Темный народ, бритые головы. Номера, номера... Телогрейки запахнуты. Шапки топырятся из-под них или зажаты между колен. Угрюмо смотрят лагерные волки. Правды от них не доищешься.
Голос майора:
- Что не надо? Пайки хлеба вам не надо? Не заработаете, так и не будет! Вот, Мантров отмалчивается. А умный парень. Хочу тебя послушать! Ну-ка, вставай! Вставай-вставай!
Гай и Климов во втором ряду. Глубже, у стеночки - Мантров. Нехотя он поднимается, как всегда прямой, даже изящный. Голос чистый:
- Гражданин майор! Я - человек, к сожалению, очень откровенный. Начну говорить - вам не понравится.
Голос из президиума.
- Говори! Говори!
- ...Вот вы, гражданин майор, начали сегодня с того, что грозили всех нас поснимать с бригадирства. На это можно сказать только: по-жа-луй-ста! Нам быть сейчас бригадирами оч-чень мало радости. Быть сейчас бригадиром - эго каждое утро ждать ножа...
Касается белой своей гортани.
...вот сюда. В спокойных лагерях за бригадирские места дерутся, а у нас Пэ-Пэ-Че предлагает - никто не берет. И если вы хотите выполнения плана - надо принять некоторые разумные меры. Соленые арбузы - гнилые? Гнилые. Зачем же на них баланду варить? Надо подвезти капусты. И хоть рыба была бы на рыбу похожа, а не на ихтиозавра. И, конечно, ребятам обидно: в общих лагерях - зачеты, в общих лагерях сколько-то они на руки платят, а в особых - ничего. Два письма в год!.. Надо ходатайствовать в высшие инстанции, просить каких-то минимальных...
