16
С вечера погромыхивала артиллерия и азартно выстукивали пулеметы, ночью слышались только одиночные выстрелы винтовок, а перед утром звуки боя совсем заглохли и стало непривычно тихо и безмятежно.
Безмолвие убаюкивает, хочется положить щеку прямо на кулак и прямо вот так, стоя, заснуть сладким зоревым сном. Хотя бы ненадолго, хотя бы на пяток минут отдаться во власть сонного одурения. Чтобы не поддаться соблазну, Николай до боли прикусил нижнюю губу и пристально следил за противоположным берегом озерца. Возле него, переминаясь с ноги на ногу, с дремотой борется и Коровин.
Постепенно бледные остатки предрассветных сумерек расползлись по лесным чащобам, по укромным закоулкам дзотов и блиндажей - из-за дальней сопки за спиной вот-вот покажется малиновый срез солнца. Тишина, неподвижность: ни одна ветка не вздрогнет, ни один лист не шелохнется. Только на ртутной глади озера то там то здесь появляются бесшумные круги - рыба "плавится".
Николай зевнул, потянулся до хруста и не заметил, как отяжелевшие веки сомкнулись сами собой.
Коровин легонько толкнул его в бок:
- Гляди-ка!
Вздрогнувший Николай мотнул головой, отгоняя дремотную одурь. На той стороне озера, неподалеку от кривой сосны, чуть приметно пошевелился куст. Потом, после небольшой паузы, опять, но уже сильней, и возле куста, над бруствером, показалась голова финна.
- Стреляй! - беспокойно засуетился Коровин, жарко дыша в самое ухо напрягшегося Николая.
- Подожди, пускай побольше высунется.
Солдат, однако, не высовывался, зато на некотором удалении от него из траншеи вылез другой солдат с полотенцем через плечо и начал медленно спускаться к воде.
- Как на прогулке, гад! - выругался Коровин. - Стреляй же!
- Не мешай!
Подойдя к воде, финн широким взмахом кинул полотенце на ветку сваленного дерева, разделся до пояса и, присев, на корточки, начал плескаться.
Николай перестал дышать и, как на учебных стрельбах, плавно нажал на пусковой крючок. Выстрел прозвучал со звонким раскатистым эхом.
- Попал! - торжественно крикнул Коровин. - Мама моя родная, попал!.. Его вроде сзади подтолкнули - лицом плюхнулся в воду. Это же надо... Ну и молодец же ты, Ваня!
А Николай не обрадовался и не огорчился: по телу его прошла нервная дрожь, и он, словно бы оправдываясь перед самим собой, успокаивающе подумал: "Тут ведь так, не я его, так он меня..."
Подавив в себе мимолетное, совершенно ненужное и в данном случае даже вредное чувство жалости, он быстро перезарядил винтовку и вновь приготовился к стрельбе.
- Думаешь, и второй появится?
- Должен! Как же иначе-то?
И действительно, вскоре из траншеи выбрался второй финн и, полусогнувшись, заторопился на выручку товарищу. Как только он наклонился над ним, Николай в то же мгновение выстрелил. Солдат выпрямился, немного постоял, словно раздумывая, что делать, и, взмахнув руками, упал.
- И этот готов! - ликовал возбужденный Коровин. - Это да, это я понимаю - стрелок!
- Не высовывайся! - дернул за плечо его Николай. - Думаешь у них нет снайперов?
Он снял с головы Коровина каску и дулом винтовки приподнял ее над бруствером. Не прошло и минуты, как по каске, сделав в ней вмятину, цокнула пуля и, срикошетив, впилась в бревно облицовки траншеи.
Побледневший Коровин ошалело потрогал вмятину и криво улыбнулся:
- Ну и ну...
- То-то же, - в тон ему поддакнул Николай и на ложе винтовки сделал две памятные отметины...
17
Будни позиционной войны - изо дня в день одно и то же: артиллерийские и ружейно-пулеметные перестрелки, гибель и ранение товарищей, ни на минуту не утихающая тоска по дому, по родным и близким, дележка махорки и уход за оружием, ожидание писем и обсуждение новостей, соленые анекдоты и мечты для многих несбыточные! - о жизни после победы...
А над всеми этими мыслями и чувствами человека на войне, над вcеми его большими и малыми фронтовыми радостями и горестями - гнетущая неизвестность: что-то ожидает тебя через час или через сутки? Не последний ли раз ощущаешь тепло солнца или наслаждаешься солдатским сухарем?..
Однажды ранним утром командир взвода приказал Николаю сдать свой участок обороны соседнему отделению, а людей немедленно перевести на левый фланг роты. В овальной ложбине непосредственно позади переднего края уже была собрана большая часть роты - человек около девяноста, - когда туда прибыл Николай со своими товарищами. Выстроив всех полукругом, командир роты иронически прищурил глаза с желтоватыми прожилками и по-свойски спросил:
- Ну, христосики, надоело отсиживаться в дзотах и блиндажах? Что ж, пойду навстречу вашим пожеланиям - пущу вас на веселенькую прогулочку. - Он стер с лица выражение иронии. - Задача такова: после молниеносного артналета ворваться в траншеи противника, захватить пленных, документы и откатиться. Сигнал атаки - зеленая ракета, сигнал отхода - красная. - И опять перешел на первоначальный тон: - Довольны? Рады?
- Лично я всю жизнь мечтал о такой неслыханной радости! - за всех ответил Коровин под невеселый смешок товарищей. Капитан тоже мимолетно улыбнулся и посмотрел на наручные часы.
- Выступаем через тридцать семь минут. У старшины пополните боеприпасы и получите по двойной наркомовской. Поторопитесь, у нас времени в обрез!
Николай отвел свое отделение к одинокой сосенке и с каким-то особым чувством оглядел каждого из девяти солдат. Все присмирели, посерьезнели, у всех думы были - и не могли не быть! - об одном и том же - о предстоящей разведке боем в условиях долговременной обороны.
- Товарищи! - заговорил Николай, тщетно стараясь сохранить в голосе обычную, будничную тональность. - Не будем обманывать самих себя - не все вернемся оттуда... Но многое будет зависеть от нас самих. Мы должны действовать смело и решительно! Чтоб финны и опомниться не смогли, а мы уже у них в траншее... А второй приказ мой такой: раненых и убитых не оставлять! Ни под каким предлогом!.. Рядовой Коровин!
- Я!
- В случае чего... В общем, будешь моим заместителем...
Перед тем как распустить строй, Николай еще и еще раз оглядел товарищей. В эти последние минуты перед боем, которые могут оказаться в чьей-то жизни и последними, ему хотелось сказать нечто важное, значительное. И не только по долгу командира, но и из простой человеческой потребности в душевном общении, по которому он порядком истосковался. Но времени было мало, и он ограничился фразой, которая выражала сокровенную, но едва ли осуществимую мечту каждого:
- Желаю, дорогие товарищи, одного - встретиться после вылазки!..
А вокруг - разгар предбоевой суеты: одни бойцы по-хозяйски заботливо запасались гранатами и патронами: другие делили водку, с покрякиванием "переливая ее в свою посуду" и закусывая "вторым фронтом" - американской консервированной колбасой, третьи уже выпили и, наскоро закусив, возились у пулеметов и противотанковых ружей. И там и сям натянутые шутки, незлобная перебранка по пустякам - в эти предбоевые минуты нервы у всех взвинчены до предела. Недаром говорят: страшна не сама смерть - страшно ее ожидание...
В дележе водки Николай участия не принимал - свою порцию предложил разделить на всех.
- За этот бесценный подарок, ясно-понятно, великое спасибо тебе, товарищ командир, - поблагодарил его Коровин, который с общего согласия взял на себя обязанности виночерпия. - Но скажи, пожалуйста, почему ты отворачиваешь нос от того, что храбрит сердце солдата?
- Потому что храбрит оно по-дурному...
- А я, между прочим, за это самое и обожаю ее, стервозу. Тяпнешь стакашек - и тогда тебе сам черт не брат!.. Так что давай наперед уговоримся: ты будешь отдавать мне свою порцию, а я тебе за то, что ни попросишь - не пожалею! Вот ей-ей! Лады?
- Считай, что высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению, рассеянно сказал Николай, занятый своими мыслями. - А на сегодня просьба моя к тебе такая: не отставай от меня и не отбивайся.
- Дык об чем разговор! - заверил Коровин, маленькими глотками словно бы смакуя, выпивая водку.
...До угловатой вилюжины финской траншеи с проволочным заграждением в три хода было метров четыреста сравнительно ровной, с легким подъемом, "ничейной" земли, обезображенной снарядами и минами. Перед колючей проволокой минное поле, в котором саперы с величайшими предосторожностями и потому незаметно для противника проделали два прохода, обозначив их веточками сосны.
"Четыреста метров туда и четыреста оттуда под огнем!" - с содроганием подумал Николай, но когда шквал артналета на финский передний край начал стихать, а в небо взмыла зеленая ракета, он пружинисто выпрыгнул из траншеи и осипшим голосом подал команду: "Второе отделение - за мно-ой!" И уже будто не было ни раздирающих душу тревог, ни изводящего страха перед неизвестностью - все это как-то сразу и неожиданно отошло на второй план, уступив место тому главному, что требовал от него бескомпромиссный солдатский долг...
