пропал? Кто он такой? Что он такое?
Спустя два часа снова затопали сапоги, и с лязгом открылась железная дверь.
Охранник скомандовал на выход, заставил повернуться, заковал в наручники, повел по ярко освещенному коридору.
«Шлепнут прямо здесь?» — мелькнуло в голове у Гуляева.
Но за поворотом его затолкнули в комнату допросов. Выглядела она светлой, чистой, просторной. За резным дубовым столом с кипой документов сидел тот самый хмурый и седоволосый, что встретил Гуляева в машине. Его пальто и шляпа висели на крючке, а сам остался в клетчатом костюме с острыми лацканами и черным галстуком.
С портрета на стене ледяным взором глядел фюрер.
Седоволосый жестом попросил снять наручники, пригласил Гуляева сесть. Несколько секунд молча оглядывал его, а затем, дождавшись, пока уйдет охранник, сухо заговорил:
— Отдел по борьбе с противником и саботажем, инспектор криминальной полиции Вальтер Келлерман. Рад знакомству.
— Поручик Гуляев, отдел восточной пропаганды особого назначения, ранее старший лейтенант Красной…
— У вас идеальный немецкий, — перебил его Келлерман. — Работали учителем немецкого в Линдеманштадте, верно?
— Где?
— Так теперь называется город Красногвардейск.
Он кивнул, сглотнув слюну.
Келлерман достал из кармана портсигар, раскрыл перед Гуляевым:
— Курите?
— Только когда очень нервничаю. — Он облизнул губы и вопросительно взглянул на портсигар.
— Тогда угощайтесь.
Пока Гуляев закуривал, Келлерман вытащил из кипы листок с отпечатками пальцев, помахал им перед собой, шлепнул на стол.
— Расслабьтесь, — сказал он. — Пистолет не ваш, отпечатки на нем тоже чужие.
Сердце у Гуляева заколотилось еще сильнее, будто он только что вынырнул из ледяной купели. Закрыл глаза, вздохнул. Келлерман на секунду замолчал, будто наслаждаясь реакцией, а потом продолжил:
— Одна шлюха видела пьяного майора, который вышел с черного хода сразу после выстрела. С вами получилось недоразумение. Будем искать, дело передали в криминальную полицию.
Гуляев крепко затянулся, выдохнул струю дыма. Потом разлепил пересохшие губы и сбивчиво заговорил:
— Его звали Цвайгерт. Триста сорок третья пехотная дивизия. Он очень странно себя вел…
— В чем странность?
— Мы познакомились по дороге в бар…
— В бордель, — улыбнулся Келлерман.
— Мы чаще в нем просто пили. Денег нет.
— А теперь решили не только пить?
— Цвайгерт угостил. Он нас чем только не угощал.
— Я заметил. Что еще странного было в его поведении?
— Он нес порой какую-то чушь… Впрочем, он обнюхался и был пьян. А потом к нам пристал этот парень, убитый, как его…
— Аксель Вебер. Бедолага.
— Да. Стал приставать к нам, оскорблять, называть свиньями… А Цвайгерт вдруг встал и выдал ему всю его подноготную. Рассказал, что Вебер эвакуировался из Сталинграда по самострелу.
Келлерман приподнял правую бровь.
— Откуда он это знал?
— Не имею понятия, герр инспектор. У Вебера глаза на лоб полезли. Сел за свой стол, да так и сидел.
Келлерман стал хмуро перебирать бумаги.
— Из какой, говорите, он части?
— Триста сорок третья пехотная. Говорил, что везде повоевал. В Польше, во Франции, на Восточном, даже у нас под Волховом.
Гестаповец подозрительно хмыкнул:
— Триста сорок третья, герр поручик, нигде, кроме Франции, не воюет. Да и не воюют они там толком. Сидят себе в Бретани, тухнут в береговой обороне. Так что ваш Цвайгерт наврал. Ну или вы что-то перепутали.
— У меня хорошая память на цифры. — И затушил окурок.
— Ладно, ладно… — вздохнул Келлерман. — Будут вашего Цвайгерта искать, далеко не убежит. За все спросим. У меня к вам теперь другое дело.
Гуляев вопросительно заглянул ему в глаза.
Келлерман вытянул из стопки еще одну бумагу, бегло прошелся по ней глазами, положил обратно.
— Почему вы вообще разговариваете с сотрудником отдела по борьбе с противником и саботажем? Не подумали?
Иван покачал головой.
— Вчера нам пришло донесение, что в вашей школе пропагандистов действует подпольная антинемецкая организация. Она может называться «Комитет» или что-то вроде того.
Гуляев удивленно поднял брови:
— Мне об этом ничего не известно.
Инспектор ошарашенно посмотрел на него, а потом неожиданно расхохотался:
— Еще бы вам было известно! Вы бы уже в Моабитской тюрьме [9] гнили! Ну даете…
Смех его выглядел неестественным и оттого пугающим. Закончив хохотать, он продолжил:
— Нам надо, чтобы все причастные к «Комитету» сгнили в Моабитской тюрьме. Поможете?
— Как я вам помогу?
— Информацией. Сейчас вы ничего не знаете. Или… — Он хитро прищурился. — Возможно, ничего не знаете. Потом, вероятно, будете знать больше. Мы еще не уверены, существует ли эта организация на самом деле, не знаем, сколько там человек… Может, всего двое, а может, вообще вся ваша школа, а? Если что-то об этом разузнаете, в долгу не останемся. В конце концов, можем похлопотать о награде или повышении. Всяко жалованье станет больше, сможете хоть каждый вечер к «Луизе» кататься.
Что-то знакомое послышалось Ивану в этих словах.
— А если не разузнаю?
— Ни к чему не принуждаю. Исключительно на добровольной основе. Но если выяснится, что «Комитет» действительно существует и вредит Германии… Откуда мы знаем, может, вы сам пособник? Да и аморальное ваше поведение в этих злачных местах, мягко говоря, на службе не скажется.
— То есть выбора нет?
Келлерман опять рассмеялся, увидев его испуганное лицо.
— Да не бойтесь вы так, герр поручик. Я просто пугаю. Просто слушайте, о чем говорят люди. Может, в вашей компании есть кто-нибудь очень скрытный и недоверчивый. Присмотритесь к людям. Вы же пользуетесь авторитетом, я поднял справки, вас там любят и вам доверяют. Иначе бы я тут с вами не расшаркивался.
Гуляев задумался.
— Если вы честны со мной, вы не рискуете абсолютно ничем, — продолжил Келлерман. — Ну так что?
— Так точно, герр инспектор.
— Вот и славно. Свободны! Возвращайтесь в лагерь. Я за вами пришлю в следующее воскресенье. Всегда лучше быть друзьями, верно?
И подмигнул.
Гуляеву вдруг слегка закружило голову непреодолимое ощущение дежавю.
— Верно, — ответил он.
— Машину вам вызову, — сказал Келлерман и поднял телефонную трубку.
К четырем часам утра на улице становилось пугающе тихо, только лаяли во дворах собаки. Пахло сыростью и бензином. Мостовая сверкала отблесками далеких фар, по черным тучам ползли лучи прожекторов.
Гуляев поднял ворот шинели и сел на пассажирское сиденье «фольксвагена». За рулем сидел тот же водитель. Без слов он повернул ключ зажигания и вдавил педаль.
Они выехали по Принц-Альбрехтштрассе на набережную Шпрее и повернули в сторону Фридрихштрассе.
И пока они ехали, бывший старший лейтенант Рабоче-Крестьянской Красной армии Иван Гуляев вспоминал начало зимы 1942-го и заснеженную деревню, где располагался особый отдел НКВД Второй Ударной армии с капитаном Полетаевым.
Многое с тех пор изменилось, а что-то — нет.
Но пить с тех пор он стал больше.
Он
