настроении. Нужно признать, что он, человек, одолевший Анды, панически боится показаться смешным. И всем видом дает понять, что он против. Тони, обладатель тела столь крупных размеров, что в нем свободно помещается двое – застенчивый скромник и неуемный шут, начинает бегать вокруг него со сложенными крестом руками, как будто желая изобразить летящий самолет, и у него вылезает и свешивается галстук. Ноэль делает ласковый заговорщицкий жест. И тот соглашается, хотя бы только для того, чтобы его друг перестал выкидывать эти свои фокусы.
Тони видит взаимосвязь этой пары и не может не испытывать некой грусти. Он тоскует по Консуэло, которая отправилась в Европу уладить кое-какие дела. Или, скорее, тоскует по любви. Ему так не хватает той паутинки, что позволяет повиснуть и качаться в воздухе.
А Консуэло – его паутинка? Должна ею быть. Она чувственная, веселая, экстравагантная. Не какая-нибудь там унылая вдова! Она может быть изменчивой, фантазеркой, а еще – пленительно капризной. Он еще не знает, любит ли она его. А он? Он влюблен или это только его желание быть влюбленным? А разве есть разница? И Тони думает, что любовь сделана из чрезвычайно негибкого материала: перегнешь – сломается. Именно поэтому он не стал возражать, когда Консуэло сказала, что ей нужно ехать в Париж, чтобы оформить бумаги о наследстве. И не стал возражать даже тогда, когда она обронила что-то об одном претенденте на ее руку, оставшемся там, и что это тоже одно из дел, что ей нужно уладить. Он просил, чтобы она с ним не встречалась, чтобы отказала ему письмом. А она лишь расхохоталась, как будто он смешно пошутил. Конечно же, она с ним встретится.
А если между ними снова пробежит искра? Если их отношения возобновятся?
Ноэль видит, что он задумался.
– О чем это ты так напряженно думаешь?
– Да так, ерунда.
– Ерунда? Да у тебя лицо, как будто покойника отпевают.
Он немного краснеет.
– Думал о Консуэло.
– Замечательно!
– Думал о том, что она уехала во Францию. А там у нее вроде бы жених.
– Ой, только не говори, что ты ревнуешь!
– Ревную? – И он медлит, на пару секунд дольше, чем надо, задерживаясь с ответом себе самому. – Нет, нисколько!
Ноэль весело смеется.
– Ты это слышал, Анри? Говорит, что не ревнует, а как только вспомнил об этом женихе Консуэло, так сразу сделал кислую мину, словно уксуса хлебнул!
Тони, смутившись, предпочитает сменить тему:
– Мы разве не собирались сфотографироваться?
Втроем размещаются они за этим рисованным самолетом, и фотограф просит их не двигаться. Им не дано знать об одном парадоксе: этот вырезанный из картона самолет, самый никчемный из всех тех, в какие обоим пилотам приходилось садиться, унесет их дальше, чем любой другой. Полет в тот вечер в луна-парке, запечатленный на фотобумаге, пронесет их сквозь столетие, и эта фотография навсегда останется в истории.
Они кружатся на колесе обозрения, и Буэнос-Айрес открывается им в новом свете: в спускающихся сумерках они видят город, озаренный огнями уличных фонарей и цветными пятнами надписей из неоновых трубок, своим электрическим сиянием провозглашающих наступление эпохи удивительных технологических достижений. Тони и Ноэль уговаривают Гийоме прокатиться всем троим на карусели – на деревянных лошадках с белыми застывшими гривами и золотыми подковами, что покорно движутся то вверх, то вниз. Ноэль плотнее запахивает жакет – стало свежо. И они решают, что пора уходить. Почти у самого выхода Тони бежит назад, к киоску, покупает целую гору молочных конфеток в бумажном кульке и, с трудом удерживая его своими ручищами, возвращается с играющей на лице улыбкой. Ноэль многозначительно переводит взгляд на мужа.
Гийоме беспокойно поеживается в темном костюме. Тони глядит на них своими выпуклыми глазами непоседы-хамелеона. Они хотят ему что-то сказать, но не знают как.
– Тони, Мермоз на неделе прислал телеграмму. Он хочет, чтобы я вернулся во Францию и принял участие в испытаниях опытных образцов «Латекоэра». А сам он вовсю работает над новыми гидропланами для трансатлантических перелетов.
– Отличная новость! Ты же знаешь – не нравятся мне эти гидропланы с их лыжами, но Мермоз делает просто фантастическую работу.
Он смотрит на них с улыбкой, за которой не скрыться печали, совсем как дворники на ветровом стекле, что могут убрать воду, но не остановить дождь.
– Тогда… ты, Анри, вы… вы тоже едете?
Гийоме кивает.
– А ты остаешься самым большим начальником в Южной Америке. Впрочем, ты и так уже он и есть.
– Большим начальником… – огорченно вздыхает Тони. – Большой клоун – вот кто я. К чему мне быть начальником и зарабатывать тысячи франков, если я остаюсь один как перст?
– Консуэло скоро вернется, – утешает его Ноэль.
– А если не вернется?
Ноэль не перестает удивляться неспособности этих отважных мужчин разобраться в собственных чувствах. Ставит руки в боки и произносит таким тоном, словно бранится:
– В этом случае, говоря откровенно, придется тебе отправиться за ней.
Глава 59. Буэнос-Айрес, 1931 год
Вот уже несколько недель Тони с головой погружен в работу. Линия в Патагонию вошла в рабочий ритм, и есть уже летный состав пилотов, передающих друг другу почту, как эстафетную палочку, на перевалочных пунктах, летая на различных участках линии. Тони летит в Пуэрто-Сан-Хулиан, и там его встречает начальник аэродрома, сеньор Витоко, со своим фирменным обжигающе горячим мате. Поскольку Тони известно,
