Теперь они оба смотрели за окно, где было много деревьев, а вдали кусок колхозного поля, стальной плес пруда и застывшие лодки рыбаков.
Роман, как и Майстренко, тоже был высокого роста, но еще узок в плечах, они стояли возле окна, словно отец и сын... Роман, как только остановился у него за спиной Иван Иванович, сразу же об этом подумал. Ему было нестерпимо больно ощущать за спиной отца и знать, что это не он...
- Не знаю... - наконец отозвался Роман. - Кажется, уверен...
- Бывают в жизни ситуации, из которых нелегко выпутаться самому, иногда даже невозможно.
- Зато когда выпутаешься, получаешь удовлетворение вдвойне, - заметил Роман, давая понять, что на эту тему разговаривать ему не хотелось бы.
ТУЛЬКО
"Так вот ты каков, Иван Иванович. Никчемный, абсолютный нуль в педагогике, а смотри как повел себя..."
Василий Михайлович сидел за широким полированным столом такой рассерженный и злой, что даже в висках звенело. Он анализировал разговор с Майстренко. Он любил во всем ясность, а тут... Высказанное учителем истории не вкладывалось ни в какие привычные рамки.
"А как смотрел! Как гордо, независимо сидел напротив, словно не я директор, а он... Нет, голубчик, так просто тебе не сойдет с рук все, что ты здесь выкамаривал! Что же предпринять? Собрать педсовет и дать этому нахалу хорошенькую взбучку, постыдить перед коллективом?.. Нет, нельзя. Все узнают, что здесь этот гордец говорил, каждый начнет думать, взвешивать. Нет, надо что-то иное..."
Вошла Надя Липинская, двадцатитрехлетняя учительница. Одета по последней моде. Не то что ее сестра Лина.
Василий Михайлович засмотрелся на девушку. И тут же мысленно перенесся в свою молодость. А что было в его молодости? Девушки тогда стояли в гимнастерках на перекрестках военных дорог - суровые, как сама война. Мимо них мчались грузовики, лязгали гусеницами танки, мимо них шли на фронт, на смерть их суженые...
- Василий Михайлович...
Услышав свое имя, Тулько тряхнул головой, как бы отгоняя воспоминания.
- Слушаю.
- Завтра мы хотим провести расширенное заседание комитета комсомола. И я пришла с вами посоветоваться, - Липинская искренне улыбнулась, переступила с ноги на ногу, ее модная юбочка слегка качнулась.
- Рассказывай. - Василий Михайлович взглянул на часы. - Садись, пожалуйста.
Липинская охотно села, поправила юбочку - этот жест она, наверно, заучила перед зеркалом - и начала:
- Вчера, как вы знаете, перед окнами школы произошел позорный случай: Любарец и Деркач устроили драку. Дети видели, как они дрались, слышали, что они кричали друг другу. Меня даже в жар бросает, как вспомню... Ясное дело, комсомольская организация не может...
Липинская говорила быстро и много, слова сыпались как горох, и удивительно - Василий Михайлович начал успокаиваться. Словно ребенок, которому пели колыбельную. Тревожное настроение постепенно покидало его. Иван Иванович? Пустяки! Повыпендривается, да и снова шелковым станет. Наверно, у него дома что-то не так, вот и закуражился.
Тулько был вообще-то незлопамятным, и если бы не жена... Он так и решил: видимо, у Ивана Ивановича что-то случилось дома, вот он и наговорил... Иначе никогда бы не отважился идти против него, директора. Понятно, погорячился, с кем не бывает.
- Комитет собрать обязательно! Я сам приду на заседание...
Липинскую сменил Пахарчук. В кабинете запахло краской.
О, опять Иван Иванович?! Да-а, теперь сунул свой нос в штакетник. Забрал ученика? Что ж, ничего удивительного...
Но удивился Пахарчук. Когда это было: директор не рассердил услышав такую новость, напротив, - тихо засмеялся, словно не какой-то там учитель отменил его распоряжение, а все произошло по заранее намеченному плану, как и хотел того Василий Михайлович. Поистине настроение начальства непостижимо.
Но Тулько успокоился преждевременно. Узел оказался не таким уж и простым.
Вошел, озираясь, завуч Максим Петрович Суховинский.
- Можно к вам, Василий Михайлович?
Тулько кивнул и опустил голову. "Тихоня! Именно у него, если верить жене, надо учиться жить на свете. Интересно, какое дело на этот раз он пожелал переложить на мои плечи?"
Максим Петрович, застыв на месте, продолжал озираться.
- Заходи, заходи, - сказал он кому-то, - чего топчешься...
- Да я что. Мне как скажете, - с этими словами в кабинет вошел Хома Деркач. Невысокий ростом, вертлявый, волосы на голове редкие и длинные спадают на воротник цветастой сорочки. На отца Хома не похож. Старого Деркача Тулько хорошо знает, когда-то не раз ходили вместе на охоту, перемерили ногами все колхозные поля вокруг Малой Побеянки. К сожалению, потом произошел случай, после которого половина охотников остыла к охоте: Степан Важко - это поныне перед глазами - выстрелил из двух стволов Деркачу по ногам. И за что? Только за то, что, разъяренный неудачной охотой, Деркач выпустил пять зарядов в зайца. Ясно, Деркач был не на высоте, но Важко... Заяц зайцем, а стрелять в человека - это преступление...
У Хомы разве что взгляд отцовский: немного нагловатый, немного насмешливый и нисколько не любознательный.
Суховинский подошел к столу, развернул журнал перед директором, вздохнул и сказал:
- Вот. Работа Дмитрия Павловича... А этому юноше - две подряд... Под угрозой итоговая оценка.
- Могли бы поговорить с ним сами, Максим Петрович, - недовольно проворчал Тулько, просматривая журнал.
- Говорил. Безнадежно, - тихо произнес Суховинский.
Директор поднял тяжелый взгляд на ученика, выдержал длинную паузу.
- Ну, что скажешь? Как будем сосуществовать дальше?
Деркач пожал плечами, равнодушно глядя на директора.
- Что же молчишь? Опять двойка?
- Двойка...
- Как-то надо объяснять.
- Почему-то рассердился на меня Дмитрий Павлович. Я ему говорю, ну, про вчерашнее. Вчера мы встретились, так, случайно, и он меня попросил Нину Петровну вызвать. А я и говорю: "А не будете завтра по английскому языку спрашивать?" А он смеется. Ну, я и побежал. А сегодня я ему и говорю, ну, о вчерашнем, говорю: "Я вам помог, и вы вроде бы согласились меня не спрашивать", а он почему-то рассердился... Он вначале вчера сказал: "Завтра тебя спрошу", а потом, когда я согласился вызвать Нину Петровну, он тоже вроде бы согласился меня не вызывать, а сегодня взял и вызвал.
Суховинский победно взглянул на Тулько, словно говоря: ну как, убедились?
- Учиться ты будешь или нет? - не сдержавшись, крикнул Василий Михайлович.
Хома опустил голову, виновато заморгал:
- Оно, конечно, уже и надо бы, последний год...
- Надо, говоришь?.. Вы видели такого! Наконец-то, в десятом классе, осознал!
- И то не до конца, - добавил Максим Петрович.
- Я вот что тебе скажу, - директор раздраженно забарабанил пальцами по столу. - Мы тебя отчислим. Немедленно!
Трудно сказать, кто больше удивился: ученик или завуч. Лоб Максима Петровича совсем исчез под прической.
- Пуга-аете, - протянул недоверчиво Хома. - Так не может быть: вчера на веревке тянули, а нынче взяли и выгнали.
- Выгоним, не беспокойся. Отец, как я понимаю, тоже по головке не погладит.
Хома поморщился, мотнул головой:
- Еще бы!.. Но он и вас выругает, Василий Михайлович, вас тоже.
- Меня? - Тулько все больше раздражался. Его утешало только одно обстоятельство: Деркач - воспитанник Майстренко и, значит, за все ответит Иван Иванович.
- Угу, вас. Потому что после восьмого класса отец велел мне идти в училище на токаря, а вы документы не отдали.
- И не стыдно тебе, парень? - подал голос Максим Петрович. Государство дает тебе образование, бесплатно учит тебя... Посмотри в своем классе - разве мало хороших учеников? Дашкевич, Нежный, Иванцова - круглые отличники.
- Интеллигенты, - презрительно сказал Хома. - В институт нацелились. А мне там нечего делать. Сейчас даже те, кто институты кончают, идут в простые рабочие. Зарплата! Скажете, нет? Инженер на сахарном заводе - всего сто двадцать рублей получает... Я как-нибудь полторы-две сотни и без английского языка заработаю.
- Отчислим мы тебя, уважаемый, - повторил директор. - Чтобы у других появилось желание учиться.
Хома затоптался на месте, взглянул на Суховинского, словно хотел убедиться, можно ли директору верить.
- Может, это... не отчисляйте? Пусть бы я уж закончил...
- Иди!
Хома, насупившись, вышел.
Максим Петрович молча переминался с ноги на ногу возле директора. Потом спросил:
- Вы серьезно? Об отчислении? - в его голосе звучал испуг.
Тулько вздохнул:
- Какое там серьезно. Кто позволит... Проверял, как он настроен... Тулько помолчал, о чем-то раздумывая. - Нажимать на ученика, Максим Петрович, - лишняя трата нервов и времени.
- На выпускника еще можно.
Тулько поднял предостерегающе палец:
- До определенной поры.
- Да, времена настали... На девятиклассника и крикнуть не смей. Сразу найдет себе какое-нибудь училище. Он, чудак, не понимает, что в училище также требуют знаний...
