повинности, и все под вымышленными именами, чтобы выручить какого-нибудь пастуха, или о том, что кто-то распродавал все свое имущество, подкупал кого надо, чтобы не обрекать сына на солдатчину.
И немало еще удивительного расскажут вам в Мроце, диву дадитесь, как узнаете, что во многих домах Мроца новый год справляют по своему календарю, именуемому Навасардовым, как просыпаются в языческую Навасардову ночь, разводят костры и на рассвете готовят обед.
Большим событием было для Мроца появление диковинной машины, навьюченной на лошадей.
Председатель по складам прочел полученное им предписание: «направляем один триер, рекомендуем под личную ответственность смотреть за машиной до новых распоряжений». И потому что бумага эта была скреплена печатью, написана официальным языком, председатель раскрыл свою тетрадь и занес туда: «Сим из района в село мое прибыла машина до новых распоряжений».
Появись в ту минуту слон из лесов Мроца и встань супротив храма, изумления было бы куда меньше. Седобородые сумели бы разъяснить, что слон — это всего-навсего большой медведь, и село бы поверило.
Но ни в лесу, ни в ущелье никому из старцев не приводилось видеть машины. А когда председатель увидел глазевшую на эту невидаль толпу людей, которые обступили машину и робко притрагивались к ней пальцем, он счел своим долгом разогнать зевак.
— Ну и люди же вы, прямо на удивление, можно подумать, что машины в жизни не видали! — сказал он. А как спросил кто-то, для чего она, эта машина, он и сам не понял, как нашелся с ответом, сказав, что машина эта носит письма из одного города в другой — родным и близким и как «на крыльях птаха» тут же ответ приносит. А когда толпа зевак поверила ему, председатель и сам почел свою выдумку верной и даже обрадовался, что во всем Мроце он один догадался, на что пригодна машина. И он был не одинок. Утром, идя по воду, жена председателя имела за душой чем похвастать.
На ночь машина осталась стоять там, где ее сгрузили. Сельский рассыльный не раз уже отгонял любопытных, которые продолжали с интересом разглядывать ее, и сам размышлял — а как это она, эта машина, может передать письма живущим в других городах знакомым и родственникам сельчан.
Прежде чем разойтись по домам, люди высказали немало всяких предположений и почтили вопросами рассыльного, но тот пожал плечами и удалился.
Надо полагать, что у рабочего на том берегу Атлантического, начертавшего «Made in USA», и в мыслях не было, что морем и железной дорогой занесет эту машину в такую глушь, как Мроц.
…И хотя прошло уже больше недели и рассыльному уже порядком надоело отгонять народ от машины, запрещать трогать ее руками, Мроц все еще галдел о машине.
…Когда агроном преодолел последнюю гору, с ее вершины открылся его взору вид на Мроц. И теперь он думал о том, что скажет крестьянам, дадут ли они ячмень или пшеницу для очистки в триере, и как подивятся женщины, убедившись, что триер очищает зерно получше, чем они сами.
Подивился Мроц и самому появлению агронома, тем более, когда узнал, что машина вскоре будет пущена. Председатель усомнился было, потом поверил, что «до новых распоряжений» и есть этот молодой человек.
Когда рассыльный, расталкивая толпу, расчистил путь к машине, агроном подошел к триеру. Прежде чем пустить его, он несколько раз провернул рукоятку и был несказанно удивлен тому, что движок, крутанув раз-другой, замер.
Каково же было его изумление, когда, запустив руку в машину, он достал оттуда старательно заклеенные мукой самодельные конверты, надписанные и просушенные над пламенем свечи.
Перевод А. Сагратяна
Когда сидевший на крыше старик, ловко скоблящий волос с воловьей шкуры и что-то рассказывавший рассевшимся вкруг него по камням сельчанам, поднялся с места, чтобы стряхнуть клочья слипшейся волосины, его взгляд вдруг остановился на дороге, он козырьком приложил руку ко лбу, чтобы слепящие лучи солнца не мешали получше разглядеть едущих верхом в их сторону.
— Одна из них женщина, кажется…
Обернулись и слушавшие, забыв на минуту, о чем рассказывал старик.
— И что это за изверги такие, кто же в ущелье верхом ездит?!
— Был бы конь свой, поберегли бы…
Старик снова принялся скоблить шкуру осколком стекла, и когда едущие в их сторону скрылись в ближайшем лесу, сидевшие на крыше приняли прежние позы — слушать рассказ дальше.
— Сакан, между ними, ты должен знать, не могло ли чего такого произойти, коли добирались они сюда этими безлюдными ущельями? — обратился старик к Сакану и хихикнул.
— Ну, молодые они, не без этого…
— Да, в это самое время, значит, — продолжал старик свою повесть, — ущелье так страхами и дышало. Что говорить, вышел я и стал над Мтнадзором, гляжу, блеснуло что-то. И ночь была лунная… Теперь и луч этот не удаляется, и я не могу назад повернуть. Говорю себе, наверно, медведь, меня пока не заметил. И тут…
Но именно в эту минуту на крыше услышали топот копыт, обернулись. Посреди улицы остановилась женщина в мужской шапке. Женщина крепко держала удила, а конь нервно расшвыривал навоз копытами.
— Здравствуйте, — сказала женщина. Сидевшие на крыше ответили легким кивком.
— Председатель сельсовета дома? — спросила она.
Сакан, успевший ближе подойти и уже взявший под уздцы ее коня, сказал:
— Нет его, не вернулся пока с покоса.
Женщина спросила еще чей-то дом. Сакан указал пальцем.
И когда женщина носками ботинок подбодрила коня, Сакан увидел верхнюю часть ее чулок с резинкой толщиной в палец, а чуть повыше и розовое тело, которое словно было продолжением той резинки, только чуть розовее.
Сакан вернулся, сел на свой камень на крыше. Спросили у него — о ком справлялась женщина.
— Приехала сюда насчет женского собрания, — ответил Сакан.
Старик продолжал свой рассказ о Мтнадзоре и говорил так неспешно, что казалось, будто он не то чтобы с трудом вспоминает былое, но и придумывает, приукрашивая его всевозможными неожиданностями и вставными случаями.
— Я бежать бросился, он за мной, останавливаюсь — и он останавливается. И что это за дух, что такое — не пойму… нагнулся камень в руки
