взять…
— Сакан! Сакан! — позвали с соседней крыши, — что не идешь, корова-то телиться начинает…
Сакан вскочил с места, схватил дубину и по плоским кровлям кинулся на зов.
— Не дай ей теленка примять, дура она совсем, — крикнул старик вослед Сакану и снова принялся рассказывать о том, как повел себя «дух», когда он нагнулся, чтобы поднять камень.
Добравшись до крыши своего дома, Сакан услышал мычание коровы.
— Сакан, не случилось бы с ней чего, — сказала мать, которая при каждом тяжком вздохе коровы била себя кулаком в грудь и приговаривала:
— Джан Марал!..
— Сегодня еще рано ей, — сказал Сакан и распахнул дверь хлева. На скрип двери корова повернула голову, свет вечерних сумерек озарил ее, и — погляди ей Сакан в глаза — увидел бы в них муки первых родов. Но Сакан подошел, положил руку корове на брюхо, глянул на свесившиеся соски, на полное вымя.
— Сена подай, нани, — и пока мать ходила за сеном, чтобы расстелить его по камням хлева, Сакан засучил рукава и снова стал ощупывать корове брюхо.
Схватки Марал усиливались. Корова теперь все чаще меняла место, ходила взад-вперед, упиралась рогами в доски яслей, а когда теленок в чреве начинал двигаться, Марал шарахалась, пугаясь самой себя, била хвостом по брюху, будто тот, шевелящийся внутри, лежал на спине и от удара хвостом по брюху должен встать и удалиться.
Возле дверей хлева возник маленький сын Сакана, почесывая пупок, хотел войти внутрь, но бабушка схватила его за ручонку, увела в дом.
— Огня принесите, куда невестка твоя запропастилась?! — спросил Сакан.
— Откуда мне знать, женский сбор в доме у Нор, женщина какая-то из города пожаловала.
Сакан припомнил прибывшую верхом женщину с мужской шапкой на голове, под которую она убрала волосы, увязав их в узел, вспомнил чулок ее с резинкой по верхней кромке.
Схватки у коровы учащались. Вспухшее брюхо тяжело вздымалось, Марал обессилела от боли, еле держалась на ногах.
Сакан уже не сдерживал своего недовольства отсутствием жены. Но мать поняла его и сказала:
— Сегодня оно еще рано ей…
Чуть погодя Марал уже вылизывала лежащего на сухом сене своего мокрого, дрожащего теленка, который то открывал глаза, то закрывал их.
— Вуй, вуй, нани, — хвост-то у него как цветочек, — вскричал сын Сакана, который втихую от отца и бабушки прошмыгнул в хлев и наблюдал за всем из своего угла.
Сакан вымыл руки, пошел принести из кладовой вязанку соломы для коровы.
— Не дай ей его всего вылизать, будет.
Проходя мимо дома Нор, Сакан пригнулся, заглянул в окно, завешенное газетой. На полу сидели женщины, приезжая говорила, жестикулируя, изредка заглядывая в книгу, которую держала в руке. Женщина была уже без головного убора. Сакану показалось, что она и одежду сменила. На коне она восседала не в белом, да и руки не были обнажены до локтя.
Среди сидящих на полу женщин Сакан увидел и свою жену, с шалью на голове. Вид у нее был какой-то забитый.
Кто-то подошел к двери, и Сакан отпрянул в улицу, как бы растаял в сумерках. Набирая в корзину сухой соломы, Сакан словно все еще продолжал видеть перед собой женщину в белом, с книгой в руке.
Встреть кто-нибудь сейчас Сакана на улице, он заметил бы, что корзину Сакан нес перевернутой. Проходя мимо дома Нор, он хотел было подойти, но, не увидев в окне света, прошел мимо.
Корова лежала на сене и жевала жвачку, когда вошел Сакан и поставил в углу хлева корзину с соломой.
— Гость у нас, — сказала мать, поглаживая теленка и унося его туда, где положено быть телятам. Корова тихо взмычала вслед своему чаду.
Сакан не поинтересовался, кто этот гость. Отряхивая солому с чухи, он переступил порог дома и собирался уже стряхнуть последнюю соломинку, когда, подняв глаза, увидел вдруг гостя. Руки его так и застыли в воздухе.
— Товарищ Ася ночевать будет у нас, — сказала Сакану жена.
Ася улыбнулась.
— Это вы мне там, у крыш, указали дорогу?
— Да, я был, — сказал Сакан, подошел поздороваться, и, когда пожал гостье руку, ему показалось вдруг, что рука ее мягка, как новорожденный теленок.
— Какой хороший у вас теленочек родился, — сказала Ася.
— Может и так, что хороший, — ответствовал Сакан, располагаясь чуть поодаль от нее.
— А это наш урок, товарищ Ася, усваиваем, как говорится, — подала голос жена Сакана из угла, достала стаканы из шкафчика и добавила:
— Ходил теленка целовать…
И разом все трое смолкли. Ася смотрела на малыша, так и уснувшего на карпете не раздеваясь, обгрызшего корку хлеба, ждавшего да так и не дождавшегося мать. Сакан исподлобья смотрел на Асю, на ее белую блузку, руки и пальцем водил по карпету, хотя смахивать с него было нечего.
— Устроила, — сказала нани, гася на пороге керосиновую лампу, которую держала в руке. Как хорошо, что нани пришла и прервала тягостное молчание.
Сакан легонько кашлянул, сглотнул слюну и, глядя поверх Асиной головы на стену напротив, спросил:
— Вроде бы и спрашивать неудобно, а куда девался товарищ, который был с вами?..
— Он еще в ущелье отделился, поехал в ближнее село… — ответила Ася и выпрямилась. Ей непривычно было сидеть на земле. Жена Сакана успела это заметить, достала из ниши подушку, положила рядом с нею.
— Можешь облокотиться, так поудобнее, — сказала она.
Облокотившись, Ася невольно вытянула ноги и рукой подобрала край платья. Сакан вдруг уставился в узор карпета, чтобы не видеть того, что видел, когда она была на коне. Припомнился вдруг вопрос старика:
— Сакан, ты должен знать, не могло ли чего такого произойти между ними, когда они ехали горами?
Откуда было знать Сакану, может, и не было ничего, может, ехавший в соседнее село товарищ брат Аси, может — племянник. Ася перебирала пальцами бахрому карпета, когда Сакан глянул на нее, словно хотел проверить, с кем это она была на горной дороге, может, что и было.
— Значит, ты постоянно по селам разъезжаешь, собрания устраиваешь, читаешь проповеди? — спросил Сакан. Ася засмеялась и сквозь смех произнесла «да», утвердительно кивнув головой. И хотя Сакан заметил, как белы были ее зубы и как упала на лоб прядь волос, когда она кивнула, он понял, что улыбка у Аси не получилась.
Спроси теперь старик, скоблящий на крыше воловью шкуру, думает ли Сакан, могло ли между ними что-то быть, Сакан не только бы ответил:
— Молодые, не без этого… — но и приплел бы еще, представил бы себе все это и поведал бы сидящим на крыше
