темного существа таилась ошибка психологическая, но и не только… какая? Да вот же, Михаилом Никифоровичем невольно подсказанная… И Базанов, пока еще главный редактор газеты, верно сделал, пожалуй, что не поддался первой злости, горячке своей, не торопился отвечать, искал решения, нужной развязки этой донельзя унизительной ситуации — и, кажется, нашел ее. Вроде бы нашел, да и не оставалось ничего другого.
— Ну-с, в таком разе, други, закончим эту несколько неприятную, но весьма необходимую преамбулу к предстоящей ударной работе и не будем-ка затягивать переходный период. Пожеланья же наши не могут носить рекомендательный характер — в силу того хотя бы, что они обязательны к исполнению. А теперь оставьте нас с Дмитрием Борисычем…
— А и правда, пора кончать этот балаган… — Базанов, не вставая, дотянулся до стола Левина, взял из аккуратной стопочки несколько чистых листов. — Вот бумага, желающие могут прямо сейчас написать мне заявление по собственному. — И отдал первый лист Сечовику, остальные положил на свободный стол. Судя по всему, Мизгирь приехал с пустыми руками, без приказа, решения ли правления об увольнении главреда, рассчитывая на белого арапа, на демагогию, и даже если привезет бумагу — задним числом, конечно, — будет уже поздно, расчет с теми, кто захочет уволиться, можно провести по всем правилам… — Следом и я уйду, само собой. Михаил Никифорович прав: под этих, — и на Мизгиря посмотрел, показал глазами, — подкладываться? Им раскрученная газетка нужна, а не мы, не дело наше. Не будет дела, на торгашество перекинулся концерн, на спекуляцию заурядную… знаю что говорю, уж поверьте.
Знали и они, об этом был уже средь них разговор, хотя всех-то обстоятельств, тем паче догадок своих не мог он им раскрыть. Первым поднялся Ермолин, деликатно взял лист, полез рукой во внутренний карман пиджака за авторучкой. За ним и Володя Слободинский быстро подошел из дальнего угла, поднял бумагу за уголок и так, малость на отлете, понес молча назад, за свой стол. А Иван встретил там, за спиной ответсекретаря, взгляд Ольги, растерянный и с вопросом, умоляющий почти, и чуть повел головой: нет, не надо… Не хватало еще и работу ей потерять. Карманов остался сидеть, бродил отсутствующими глазами по верхам, хмурил озадаченно лоб, и его можно было даже понять, но лучше — забыть, мало ль встречалось и встретится еще всяких типажей…
Молчал и Мизгирь, презрение в складе сочных губ держа, как бывалые курильщики держат окурок, быстро и, кажется, не по первому уже кругу перебегая глазами по лицам, — да, в явном таки затруднении, не ожидал такого афронта; и это молчанье было единственным знаком его весьма досадного промаха, ощутительного ему отпора. Самообладанье не подвело, однако; ноги подобрал, мешковато встал, шляпу надвинул на самые глаза:
— Вот как, значит?.. Что ж, вы сами выбрали то, что выбрали, и не пеняйте на фатум, он же хотел как лучше… Он вами, я бы сказал, обескуражен, но это уж ваши разборки. Сюжет спора с роком, что и говорить, романтичен, но надо ж повнимательней читать Эсхила… А решение правления Дмитрий Борисыч привезет вам сейчас, не волнуйтесь.
— Вчерашним числом которое? — злорадно сказал Сечовик, поднимаясь. — Знаем, проходили. И здесь все свидетели, кстати.
— Не все. — И размашисто пошел, наступая на задники своих брюк, на выход, за ним поторопился и Левин. В дверях Мизгирь приостановился на миг и, полуобернувшись и ни на кого не глядя, кинул: — И не свидетели — причастные…
— Гляньте, не в бухгалтерию? — вполголоса проговорил Иван Сечови-ку. — А то еще напугают Лилю…
— На прохо-од!.. — весело и совершенно по-мальчишески как-то воскликнул тот, в коридор выглянув, будто и в самом деле было чему радоваться.
Деньги на кассе были, и через полчаса базановской газеты не стало.
Как ни расценивай произошедшее, каких ни подыскивай оправданий — ту же невозможность поступить по-другому, чаще же — незнание подколодных всяких происков и ходов, — а это был крах.
Лишь часть вины лежала на нем, но остальную никто не хотел или не мог брать на себя, и вся она оставалась ему, его была, ничьей больше. Ее надо было как-то перетерпеть, изжить, заодно и передохнуть от измотавшей газетной гонки, всяким упущенным озаботиться, наконец. «Претерпевый до конца — спасется», как Сечовик любит повторять; и были б руки, а дело найдется.
Прежде же всего — дочка: с тещей встретиться еще раз, Поселяниным позвонить — был ли разговор? И дойти наконец до участкового хотя бы врача, задышка эта и внутренняя какая-то слабость озадачивала уже не на шутку, да и стыдно вспомнить… А чтобы не вспоминать — забыть, как того же Карманова; и если не звонит она который день, то и к лучшему, так и надо расставаться — молча, без слов обоюдообидных и в любом случае напрасных. И ничего, кроме облегченья, освобождения чаемого от мутной этой, никак уж не искренней с самого начала и в ложь свалившейся под конец связи, нет и быть не может.
Да, был разговор — совершенно бесполезный, пожаловалась Люба по телефону; и даже… ну, не знаю даже, как и выразить. Сказала, чтобы мы ей больше не звонили, в смысле — никогда… В оскорбленном голосе Любы слышалось это: что мы, дескать, сделали ей, чтобы так-то?.. Ну что ты, милая, хотелось ей сказать: таким лучше не делать ни плохого, ни хорошего, все равно не поймут, не различат или, того хуже, перепутают… Неправ был, разумеется; просто есть разряд людей, которым заметить и оценить хорошее куда трудней, чем плохое… и тем самым лишающих себя многого хорошего? Пожалуй что и так. И спросил: ей дали холст, а она говорит, что толст, — есть такая поговорка у вас, в Непалимовке? Да-да, есть, удивленно и вместе понимающе вздохнула в трубку Люба…
Виктория же Викторовна и встречаться отказалась, на занятость стеснительно сославшись: да, еще раз говорила с дочерью, но… Может, и говорила, подумал он, — до первого окрика; а на деньги, которые он передал как алименты, они купили коляску-сидушку, и теперь она каждый вечер, часу так в шестом, выходит погулять с Таней в парк… да, в тот, к берегу который выходит, его немножко обустроили сейчас. На возможность встречи там намекнула теща, и на том спасибо.
Перебрал на домашнем письменном столе и начатые, и законченные почти статьи, материалы свои — ну и куда их теперь? В многотиражку коммунячью только, что получше — в «Савраску», там-то примут, но вот на какой-никакой прожиток рассчитывать не приходится. И уволившихся с
