только через десять дней. Язык заметок был такой скучный, что Бекка с трудом продиралась сквозь текст. Кое-что отмечала желтым маркером. Письмо из Государственного архива – даже удивительно – пришло в тот же день. Вечером Бекка устроилась с бумагами в столовой.
Дома было тихо. Сильвия и Шана с мужьями и детьми отбыли, наконец, домой, Бекка даже удивилась, насколько неохотно. Бекка пообещала Шане непременно позвонить, если ей хоть чуточку взгрустнется. Сильвия сунула Бекке в карман чек на двести долларов и шепнула: «Купи себе что-нибудь, сестренка. Порадуй себя».
Бекка сидела, зарывшись в бумаги. Мимо нее на кухню прошел отец.
– Старая бумага этого не выдержит, – пробормотал он на ходу. – Твоя бабушка столько лет хранила кучу документов и вырезок, а ты порвешь их за две недели.
Следом появилась мама.
– Оставь девочку в покое, Джеральд. Обещание есть обещание.
Они прошли через кухню и дальше, через другую дверь, добродушно препираясь насчет попкорна, а Бекка снова углубилась в документы.
Статьи Аллана Салембье о лагере в Форте Освего не открыли ей ничего важного о бабушке, однако это все же была отправная точка. С другой стороны, Государственный архив прислал целый пакет документов, имеющих отношение к Освего, в том числе биографические данные. Там не было информации ни по Авроре Штейн, ни по Авроре Мандельштейн, ни по Женевьеве Мандельштейн. Зато чудесным образом обнаружилась Гитл Мандельштейн!
БИОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ О ГРАЖДАНИНЕ СОЮЗНОГО ГОСУДАРСТВА, ГРАЖДАНИНЕ США ИЛИ ГРАЖДАНИНЕ НЕЙТРАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА – так был озаглавлен первый лист. Гитл Мандельштейн была замужем, прежде жила в Польше, белая, еврейка, трудоспособная. Все написано твердым почерком. Вместо даты вступления в брак стоит пробел, и место проживания в Польше не указано. Ответов на вопросы о профессии и образовании тоже нет. Повис и вопрос: ИМЕЕТ ЛИ ЗАЯВИТЕЛЬ ДОМ, КУДА ХОТЕЛ БЫ ВЕРНУТЬСЯ? Анкета была датирована 1944 годом.
– Гитл, – прошептала Бекка. – Гитл Мандельштейн. Твоя жизнь – сплошные пробелы. Можно ли их заполнить почти через пятьдесят лет? Неужели это ты – моя бабушка? Моя Гемма?
Из гостиной донесся взрыв хохота. Отец всегда веселился от души. Смех прозвучал как ответ на ее вопросы. И этот ответ ее не устраивал.
НАЗОВИТЕ ВАШИ НАСТОЯЩИЕ ИМЯ И ФАМИЛИЮ. Гитл Роза Мандельштейн.
– Роза? Неужели? Это элементарно, мой дорогой Ватсонштейн!
ЕСЛИ ВЫ ЗАМУЖЕМ, НАЗОВИТЕ ВАШУ ДЕВИЧЬЮ ФАМИЛИЮ. Гитл Роза Мандельштейн.
– Поняла ли ты вопрос, Гитл? Английский оказался слишком трудным?
ПОД КАКИМИ ИМЕНАМИ ВЫ ЕЩЁ ИЗВЕСТНЫ? (ВКЛЮЧАЯ ПСЕВДОНИМЫ ИЛИ ЛЮБЫЕ ДРУГИЕ ИМЕНА, ПОД КОТОРЫМИ ВЫ ИЗВЕСТНЫ.) Księżniczka.
– А еще Ева. Аврора. Гемма.
ВАШ ПОСЛЕДНИЙ ПОСТОЯННЫЙ АДРЕС. Ответ перечеркнут жирной чертой.
ПОЛ: ЖЕНСКИЙ. РОСТ: 5 ФУТОВ. ВЕС: 139 ФУНТОВ [1]. ВОЛОСЫ: РЫЖИЕ. ГЛАЗА: ГОЛУБЫЕ.
– Точно Гемма! Рост, цвет волос, глаз. Вес… что-то слишком много, – вздохнула Бекка.
На остальные вопросы ответов по большей части не было: имя отца, имя матери, возраст. Она их не знала? Или что-то скрывала? Зачем скрывать, ведь ее война уже кончилась? Она была в безопасности. В Америке, в Форте Освего, в убежище. Бессмыслица какая-то…
Под вопросом: ИМЕЕТЕ ЛИ ВЫ ЖИВЫХ ДЕТЕЙ? кто-то приписал странной здесь готической скорописью: «Со дня на день ожидает ребенка».
– Вот и объяснение весу, – пробормотала Бекка.
Она встала и пошла в гостиную. По телевизору как раз началась реклама. Отец, щелкнув пультом, выключил звук и протянул жене попкорн.
– Мам, когда именно ты родилась?
– Тридцатого августа, милая. Я думала, ты знаешь, раз каждый год даришь мне подарки.
– Я имела в виду год.
– Ну сорок четвертый, а что?
Звук включился, комнату заполнила энергичная музыка – передавали «Закон Лос-Анджелеса».
– Со дня на день! – воскликнула Бекка.
– Что, милая? – переспросила мама.
На экране Майкл Такер громко ссорился с женой.
– Может быть, – повторила Бекка погромче, – от четырнадцатого до тридцатого августа и вправду «со дня на день».
– Так ты думаешь, что Гитл Мандельштейн и есть твоя бабушка и она приехала откуда-то из Польши? – спросил на другой день Стен. Он взъерошил волосы, наморщил лоб и на минуту задумался.
– А то, другое, непроизносимое имя, под которым она была известна, что оно значит?
– Понятия не имею.
– Это идиш?
– Скорее, польский. Но это просто догадка.
– А чего гадать? Выясни. Это твоя единственная зацепка.
Он смотрел ей прямо в глаза. Бекка отвела взгляд.
Стен вернулся в свой кабинет, закрыл дверь. Бекка откинулась на стуле. Под привычный, уютный редакционный шум хорошо думалось. Она писала заметку о забастовке на местной фабрике, составляла рейтинги местных ресторанов и магазинов, а в промежутках успевала повозиться с бабушкиными бумагами. В голове звучал и голос Хови: «Невроз навязчивых состояний», и папино предостережение: «Не порви ветхие документы». Один Стен ее поддерживает!
Следующим утром, как только она появилась в редакции, к ней подошел Стен. Он присел на край стола, наклонился и низким, хриплым голосом произнес:
– Истории. У каждого из нас своя история. И даже те, что кажутся сплошным враньем, скрывают глубоко спрятанную правду. Не думаю, что ты успокоишься, пока не выяснишь все о прошлом твоей бабушки. Как я не успокоился, пока не узнал, кто моя биологическая мать.
Бекка схватила телефон и позвонила в муниципалитет.
Она приветливо поздоровалась с секретаршей.
– Соболезную вашей утрате, – сказала секретарша.
– Спасибо. Я как раз звоню по поводу бабушки.
– Да, в чем дело?
– Ее когда-то называли Кси-еж-ниж-ка. Кажется, это польское слово, а я знаю, вы дома говорите по-польски.
Секретарша рассмеялась:
– Ну и произношение!
– Слишком много шипящих, – смутилась Бекка. – Это обычное имя?
– Совсем не имя. Произносится Кшен-жнич-ка. «Н» носовое, как во французском. Это значит «принцесса».
– Принцесса… – эхом отозвалась Бекка, не веря своим ушам.
– Король, королева и… Точнее, это «юная принцесса». Для старой принцессы есть другое слово. Надо же, Кшенжничка!
– Будь здорова! – отозвалась Бекка, и они обе расхохотались. И правда, получилось похоже на чихание.
Бекка повесила трубку. Сердце колотилось как бешеное. Геммино второе имя – Роза. Другое – прозвище, псевдоним? – Принцесса.
– Ну, Ватсонштейн, – сказала она сама себе, – элементарно, да?
Еще с час Бекка изучала бабушкины бумаги, но больше ничего извлечь не смогла. Наконец, она отодвинула все на край стола и вернулась к статье о забастовке. Тут-то в ее распоряжении фактов хоть отбавляй – все причастные жаждали рассказать о своих проблемах, но она никак не могла нащупать главное.
К полудню в голове у Бекки каша была такая, какой не бывает и после целого дня напряженной работы.
Она вышла на воздух с баночкой йогурта и уселась на все еще холодную землю. Вода, дробящаяся о скалы, заглушала все
