одетая в нечто пенистое пожилая женщина. Тыльную сторону руки она положила на густо намазанный кремом лоб. Вовка застыл, смущаясь. Идиотизм ситуации дополнялся тем, что мадам его не видела – на её веках лежали кружочки огурца.
– Где ты его нашла? – простонала женщина. – Снова на мусорке? Вы меня до могилы доведёте!
Замерший Вовка смотрел, как её рука неотвратимо двигается к кружочкам, снимает их, её глаза распахиваются и расширяются от ужаса. Мадам издала убойной силы визг, в котором можно было различить «маньяк» и «убивают». «Убивают» Вовка услышал уже на бегу. Что угодно, лишь бы не слышать истеричного женского вопля. Он пронёсся мимо двери в комнату, мимо замершей собаки, с удивлённой морды которой капала вода, дальше по забрызганному полу на лестницу и – как можно быстрее вниз – вылетел из дома. Сбегая по лестнице через три ступеньки, он чуть было не сбил с ног поднимавшуюся навстречу девушку с заплаканным лицом.
Он выскочил на улицу, и за ним с грохотом захлопнулась дверь подъезда. Он постоял с полминуты, понемногу приходя в себя.
– Вот блин! – сказал он в темноту с чувством.
Потом поднял голову к усеянному звёздами небу, перевёл дух и пошёл к метро.
Необычайно душный июнь наваливался на Москву.
Из Узбекистана донеслись слухи о погромах турок-месхетинцев. Говорили, что всё началось с пьяной драки, после которой узбеки ринулись громить месхетинцев. Будто бы милиция ни во что не вмешивалась, а по улицам шла озверелая толпа, которая врывалась в дома и убивала всех – мужчин, женщин, детей, даже собак. Людей заворачивали в ковры, обливали бензином и сжигали, детей надевали на колья и несли по улицам.
Старший лейтенант Коньков слушал и не верил, не верил до тех пор, пока сам не услышал рассказ родственницы, которая позвонила его родителям из Ферганы. Она работала в детском саду и была в помещении вместе с детьми, когда во двор ворвалась пьяная от убийств толпа. Детей удалось спрятать в стоявшие у стены шкафчики для одежды, воспитательницы легли на пол. Их спасло чудо – на входных дверях снаружи висел замок, показавшийся закрытым. Замок на самом деле был открыт, но обкурившиеся коноплёй погромщики решили, что детский садик пуст. Они разбили несколько стёкол и ушли в поисках новой крови, оставив в живых смертельно перепуганных воспитательниц и так ничего и не понявших детей.
Люди ждали жёсткой реакции Кремля, но не дождались. Горбачёв решил военную силу не применять. Многие в КГБ были возмущены – бездействие только провоцировало новые конфликты, а местная партийная и криминальная шушера быстро привыкала к безнаказанности.
Антоша Феодоров перевербован по ошибке
У старшего лейтенанта Конькова тем временем случилась неприятность на работе.
Антоша Феодоров, с таким трудом выпестованный руководитель кропоткинских кришнаитов, перестал появляться в ашраме и не выходил на связь. Только Коньков принялся выяснять, в чём дело, как его вызвали к начальству, которое уже знало о происходящем больше, чем сам Коньков, о чём ему не без ехидства сообщило. Оказалось, что Антон увлёкся православием, крестился и решил порвать с кришнаизмом.
Пикантность ситуации заключалась в том, что органы узнали о случившемся от священника, крестившего и исповедовавшего Антона, – отца Леонида, работавшего в соседнем отделе. Причём сам отец Леонид в то время был атеистом – он попал в церковь по заданию КГБ.
Всё произошло случайно. Одетый в оранжевый балахон Антоша блуждал неподалёку от «Кропоткинской», бряцал колокольчиками и приставал к прохожим с проповедями. Драгоценный ученик Прабхупады излучал тусклое вегетарианское сияние и томился от желания поделиться радостями своей веры. На беду, он буквально столкнулся с отцом Леонидом и прицепился к нему с проповедью.
Он поведал отцу Леониду, что Христос является одним из перерождений Кришны. Бывший отчего-то не в духе отец Леонид посоветовал Антоше не совать свой нос в духовные материи.
На что Антон кротко улыбнулся и сообщил, что Кришна являлся человечеству под разными именами – в том числе в образах Христа, Будды и, наконец, недавно в образе благословенного в четырёх мирах Шри Шримады Бхакти Веданты Нараяны Махараджа Прабхупады.
В эти минуты Шри Шримада Махарадж ещё имел возможность спасти своего ученика. Он мог бы явиться в образе золотой голубки, которая приземлилась бы на зацелованное июньским солнышком Антошино темечко и поразила бы отца Леонида своим видом. Он мог бы превратиться в свирепого слона и растоптать отца Леонида за его оскорбительное неверие в Кришну. Он мог бы пролиться цветочным дождём, предстать в виде симпатичной пастушки-гопи или на худой конец материализоваться в образе милиционера, который разогнал бы спорщиков.
Но Махарадж, очевидно, был занят в своих четырёх мирах, и спор продолжился на улице, затем в метро, а потом дома у вошедшего в раж отца Леонида, который завёлся не на шутку. Антоша отбивался, но его вскормленная на тыквенных бульончиках увлечённость была сметена напором отца Леонида. Прозревший Антоша пожелал креститься. И только исповедуя его, отец Леонид осознал, что он натворил. Можно сказать, произошла производственная травма, и Антоша был ранен дружественным духовным огнём из соседнего отдела КГБ.
А старшему лейтенанту Конькову теперь предстояло расхлёбывать заварившуюся кашу.
Он сидел у отца Леонида в квартире, пил с ним чай и думал, как выкрутиться. Антоша должен был зайти с минуты на минуту. Отец Леонид виновато глядел на Конькова.
– Согрешил я, Димитрий Никодимович, – вздохнул он.
– Да уж, – с досадой подтвердил Коньков.
– Но откуда же я мог знать? – воскликнул отец Леонид. – Вижу, русский человек вырядился чёрт знает во что! Мне давно было интересно, отчего люди верят? Мы вот с вами атеисты – смотрим на вещи трезво, а те, кто верят в Бога, – они-то почему верят? По глупости? Многие вроде бы не дураки…
Коньков не ответил.
– Он мне говорит: «Сердце моё – зеркало, в котором нет ничего, кроме Кришны, – продолжал отец Леонид. – Всё, мол, существующее – вечность. Я его спрашиваю: «Ты крест на мне видишь?» Он говорит: «Вижу». Я говорю: «Значит и крест этот – тоже часть вечности, и я тоже?» Он говорит: «Да». «Тогда, – говорю, – я тебе от имени вечности заявляю, что кришнаитство твоё – чушь». Затащил его к себе, обрабатывал, пока он не сказал, что хочет креститься. А потом, уже на исповеди, он меня спрашивает: «Не грех ли, если я сотрудничаю с нашими секретными органами, с КГБ например».
Коньков вздохнул.
– Так и сказал: «Например»! – воскликнул отец Леонид. – А я думаю вот это да, я
