– Ступайте вон! – крикнула племянница «гневного, неистового Петра» на свою «служанку».
Та, понурив голову и закусив губу, медленно вышла из «бодоара» герцогини.
По ее уходе Анна Иоанновна словно преобразилась.
– Стойте, стой, Эрнст Иванович! – промолвила она. – Твой сюрприз я знаю теперь. Не угодно ли тебе узнать и мой: эта баба устраивает мне чуть ли не сцены ревности. Она влюблена в тебя, Эрнст Иванович. Она просила меня даже быть свахой!..
«Ложь! Вы сами обещали…» – послышалось из-за портьеры.
– Так вот, теперь я спрашиваю вас, мой обер-камер-юнкер: что должно это означать? Если вам угодно заводить любовные интриги, то изберите для этого другое место кроме моего замка! – Анну Иоанновну колотила дрожь сильнейшего волнения. – Я… я ничего не имею против того, чтобы…
Бирон, не дослушав, вышел.
Немало была удивлена митавская знать, когда получила приглашение из герцогского замка на бал.
Полускандальная история неудавшегося претендентства Морица и его сватовства была еще слишком жива в памяти курляндской аристократии и служила поистине притчей во языцех. Да и не сезон еще был для балов.
Однако никто не отказался от приглашения.
Митавские модистки заработали вовсю. Супруги и дочери высших должностных лиц и почтенных обер-ратов старались друг перед другом в выдумке роскошных и богатых туалетов.
Пришлось и Анне Иоанновне позаботиться об этом. Ее гардероб, не отличавшийся изяществом вкуса, был к тому же невелик. Причиной являлась скудость средств, получаемых герцогиней Курляндской. В своих «слезных» письмах в Москву и Петербург она нередко жаловалась, что ей «большую конфузию приходится претерпевать пред придворными и митавскими дамами, понеже нет у нее достаточной толики и в нарядах и бриллиантах». Таким образом, показания некоторых лиц в истории, что двор ее светлости блистал неслыханной роскошью, удивлявшей даже иностранцев, едва ли справедливы.
Анна Иоанновна долго совещалась со своей придворной поставщицей.
– Я рекомендовала бы вам, ваша светлость, платье из белого бархата, отделанное горностаем, – предложила та.
Анна Иоанновна, любившая яркие цвета, не соглашалась. Может быть, она и того боялась, что белый цвет будет невыгодно оттенять желтоватую блеклость ее лица.
После долгих колебаний остановились наконец на малиновом бархатном платье с горностаем.
Перебирая свой ларец с драгоценностями, Анна Иоанновна злобно-досадливо, печально вздыхала:
– Не много ж украшений у меня!.. Поди, у дочери этого презренного раба Меншикова куда больше будет… Хорошо награждают они все племянницу императора!..
Убранство зал Кетлеровского замка происходило под непосредственным наблюдением Бирона.
Надо сознаться, что у этого «конюха», сына низшего придворного служителя, были вкус и большой полет фантазии.
Гирлянды живых цветов искусно переплетали мрачные люстры и высокие стенные зеркала и причудливо спускались над троном вдовствующей герцогини.
Во время спешного приготовления к балу в замок несколько раз приезжал Бестужев.
Печать всех пережитых и переживаемых неприятностей лежала на умном лице резидента и обер-гофмаршала.
– Все суетитесь, любезный Эрнст Иванович? – обратился он с чуть заметной усмешкой к Бирону.
– Что же поделаешь, Петр Михайлович? Надо потешить ее высочество… Она так грустит.
– После неудачного сватовства? Но отчего же вы, милый мой, так плохо утешаете ее высочество, что она впадает в тоску? Ведь вы находитесь при ней безотлучно.
Должно быть, эта фраза не особенно понравилась Бирону, потому что он гневно набросился на слуг, убиравших зал.
– Не так, не так, черт вас побери! Я вам показывал, проклятые олухи!
Бестужев пошел к герцогине, улыбаясь про себя.
«И этот старший лакей обуреваем столь честолюбивыми планами, мечтами! Что это: заведомо немецкое нахальство или действительно в истории России возможны такие поразительные чудеса?»
Анна Иоанновна так и рванулась к своему «старому другу».
– Петр Михайлович, как я рада тебя видеть! – искренне вырвалось у нее.
– Спасибо, ваше высочество, что думаете обо мне, – тепло ответил Бестужев. – За мои редкие посещения простите великодушно. Сами знаете, какое теперь положение дел.
Анна Иоанновна внимательно посмотрела на Бестужева.
– Как изменился ты в это время, мой милый Петр Михайлович! Поседел еще больше, согнулся…
– Проклятая политика не красит нас, дипломатов, – усмехнулся Бестужев и круто переменил разговор: – Даете бал, ваше высочество?
– Да, Петр Михайлович… Уговорил меня Эрнст… Большой он хлопотун! – оживилась Анна Иоанновна.
– О, да! Он очень энергичный человек, – как-то загадочно проронил обер-гофмаршал.
– И знаешь, Петр Михайлович, он готовит мне какой-то сюрприз! Ты ничего не слыхал об этом?..
– Кое-что слышал…
– Представь, он говорит, что выписал какого-то великого человека… Как, бишь, он называл его? Ах, забыла…
– Великим магистром Джиолотти?
– Вот, вот! Эрнст говорит, что этот самый магистр обладает чудесным даром открывать будущее. Ты веришь в это, Петр Михайлович?
– Поживем – увидим, – уклончиво ответил Бестужев. – А вот скажите, ваше высочество, что это такое происходит с вашей гофмейстериной баронессой фон Клюгенау? Я во второй раз встречаю ее в слезах.
Анна Иоанновна смутилась.
– Однако, Петр Михайлович, я вижу, что ты, несмотря на все твои многочисленные дела, зорко следишь за всем, что происходит в моем замке, – вспыхнула она.
– Это не должно удивлять вас, ваше высочество: я – не только резидент ее величества, но и обер-гофмаршал вашего двора.
– Произошло то, – герцогиня заметно заволновалась, – что эта особа, влюбившись в Бирона, бегает за ним по пятам и дошла до такой дерзости, что позволила себе устраивать мне сцены ревности! Как тебе это понравится?
– А-а!.. – протянул Бестужев, щелкая пальцем по крышке табакерки.
– И я решила выгнать ее вон.
Бестужев, затянувшись табаком, спокойно ответил:
– Конечно, это ваше право, ваше высочество, но я не советовал бы вам пока прибегать к таким резким мерам: в Митаве и без того идет немало толков и пересудов. Баронесса ведь из среды митавских аристократов.
– Ты думаешь, так будет лучше? – задумчиво произнесла герцогиня. – Но она надоела мне!
– Советую вам, ваше высочество, сделать так, как я сказал!
– Ну ладно, Петр Михайлович!
Уезжая, Бестужев опять встретился с Бироном.
– Ну, Эрнст Иванович, завтра уже бал; а где же ваш великий чародей? – спросил он. – Смотрите, вы слишком разожгли любопытство ее высочества.
Бирон самодовольно усмехнулся:
– Где он, спрашиваете вы, Петр Михайлович?
– Да.
– Он у меня.
– Как?! – удивленно воскликнул Бестужев. – У вас? Когда же он прибыл?
– Вчера.
– Но я… я ничего не знал об этом… Стало быть, Джиолотти каким-то чудом объявился в Митаве?
– На то он и чародей, – хладнокровно ответил Бирон.
Бестужев задумался.
– Слушайте, Бирон, могу я сегодня поздней ночью приехать к вам, чтобы повидать ваше «венецейское чудо»? – тихо спросил он.
– Пожалуйста… Сделайте милость, Петр Михайлович!..
– Хорошо. Так ждите меня.
И поздней ночью, накануне бала, состоялось свидание Бестужева с великим магистром.
Первая зимняя метель крутила над Митавой, и в старых печах древнего кетлеровского замка уныло завывал холодный ветер.
Бирон представлял Бестужеву Джиолотти. Это был человек высокого роста, с очень красивым лицом, хотя его черты были не совсем правильны и резко очерчены; он обладал движениями гибкими, но порывистыми, «ухваткой тигра», как подумал про себя Бестужев.
– Я знаю вас, ваше превосходительство, – первым начал великий чародей, впиваясь в лицо русского вельможи взором своих поразительных черных глаз, в которых светился огонь необычайной внутренней силы.
Джиолотти говорил по-французски с еле заметным итальянским акцентом; иногда вместо «ж» у него выходило «з».
Бестужева это сообщение не особенно удивило, хотя он никогда в жизни не встречался с этим «великим магистром»: он подумал, что Бирон, конечно, не преминул посвятить Джиолотти во всю подноготную его, Бестужева, жизни. Однако он слегка насмешливо ответил:
– Я что-то не упомню, синьор Джиолотти, чтобы мы где-либо с вами встречались…
Лицо магистра было бесстрастно.
– Я этому пока не удивляюсь, ваше превосходительство. Кажется, если я не ошибаюсь, вы пока не обладаете второй памятью, – спокойно произнес загадочный человек.
– Второй памятью? – удивленно воскликнул резидент.
– Да, именно так… Вы ничего никогда не слыхали о второй памяти, ваше превосходительство?
«Ну, так и есть: он – просто шарлатан, фокусник!» – пронеслось в голове Бестужева.
– Нет, не слыхал. – Он едва удержался от улыбки.
