витражного окна за спиной, телефон зазвонил и на экране высветилось: Ludwig Schweiz. Она привычным движением сбросила вызов. Если очень надо – напишет эсэмэс.
И действительно, пока горячая вода, от которой поднимался пар и краснела кожа, прибывала, айфон коротко звякнул – Людвиг приглашал провести выходные в Мюнхене. Она ответила во всегдашней дежурно-вежливой манере, что предложение с радостью принимает, и снова принялась водить пилкой по ногтю.
Выходные она собиралась провести с Рафалом, ее парнем, тоже поляком, который учился в Берлине на режиссера, – и теперь надо как-то объяснять ему очередное исчезновение. Врать, хотя врать она не умела, выдумывать какие-то новые обстоятельства, хотя все уже было использовано до того. Или – молчать.
Именно из-за этого приглашения, из-за того, что он договорился с ней напрямую, в обход агентства, то есть она получит чистый гонорар, а не проценты, из-за того, что он захотел пойти на эту экскурсию во дворец Линденхоф, этот последний бред Людвига Баварского, – ее не было несколько дней, и в это время Рафал обо всем узнал.
Женщине, которая несколько лет назад, одна, без друзей, не зная языка, приехала в чужую страну, молчать не так уж трудно. Женщине, постоянно выслушивающей чужие разговоры, рассказы, иногда целые исповеди, молчать еще легче. Трудно было только то, что Рафал, кажется, любил ее и, потеряв, сходил с ума, напивался, обрывал телефон. И еще то, что она, кажется, тоже его любила.
:))))))) pank… i chto ja tam delal kak pank? Na vokzale sidel?
U menja vse horosho. Chto ty, uzhe vstala?
Покончив с ногтями, с соскребанием мертвой кожи с пяток, с удалением ненужных волосков, Ева вылезала из ванны, запахивалась в черный банный халат Vive Maria! с вышитыми белыми коронами.
«У меня тоже хорошо, – думала она, застыв у зеркала в ореоле матовых лампочек, как в голливудских гримерных, прищурившись, нацеливаясь хищным пинцетом на лишний волосок в брови. – Тоже хорошо, только мне надо ехать в Мюнхен, провести два дня с совершенно чужим человеком, включиться в его жизнь, принять его правила игры».
На полочках в шкафу выстроились ряды шампуней, гелей, пакетиков с масками, ампул с маслами, лаков, эссенций. В коридоре по стенке – ряды плоских шкафов, царство обуви, туфелек на шпильке, на танкетке, с высоким и низким каблуком, с бантиками и без, в стильный винтажный горошек или однотонных, из Франции, Италии, Америки. В комнате, в огромном шкафу – пальто и платья, кофточки и юбки, некоторые – еще с бирками, ни разу не надетые. Верные орудия для создания той безупречной картинки, которая будет явлена миру.
Волосы распутаются, лягут волнами на пробор, потом будут начесываться, встанут в подобие вавилонов на головах придворных дам восемнадцатого века, потом накрутятся на щипцы, будут виться, соберутся, наконец, в прическу, привет шестидесятым. Несколько масок, одна за другой, сделают кожу лица гладкой и отдохнувшей. Линии бровей тонкими эллипсами вытянутся над веками, пушистые ресницы почернеют, мелкие прыщики исчезнут под тональным кремом. Через час зеркало отразит красивую и безукоризненно стильную девушку в стиле ретро: шестидесятые, эпоха женственности и сексуальности, время, которое большинство ее клиентов вспоминают со счастливым вздохом. Рафал говорил, что она как будто сошла с целлюлоида, что на нее просто достаточно навести камеру и снимать – и фильм получится. Но пока она не готова. И пока собирается в гармонию хаос внешний, ничто не мешает подумать и привести в порядок хаос в голове.
U menja vse horosho. A u nas vo sne bylo svidanie. A vchera mne prishli novye tufelki. Volshebnye!
Ty mne pokazhesh?
Konechno! Ty samyj pervyj ih uvidish.
Неправда. Первым их увидит тот, с кем назначено на сегодня, – четыре часа. Но об этом никто никогда не узнает, и в конечном итоге это все равно не для него. Это все равно для Рафала.
Так-так-так-так-так – стучал эскалатор в варшавском метро, которое заложили советские строители, но успели закончить только полторы линии. Из-под земли вырастали люди, и, когда они появлялись настолько, чтобы быть узнанными, кто-то сдвигался с места, делал шаг навстречу, кто-то оставался стоять. Однажды Ева пришла на «свидание вслепую» – какой-то парень узнал ее телефон, еще школьницы, они встретились – он был ничего, но, в общем, и ничего особенного. Поболтались по городу, выпили из банки джина с тоником, разошлись и больше не встречались. Лица его она уже не помнила – осталось только странное воспоминание, как она стоит у памятника, смотрит на молодых людей – и каждый из них может оказаться тем, кого она ждет. Этого, с которым сегодня должна провести четыре часа, она тоже никогда не видела.
Она стояла перед открытой дверцей шкафа, на нее смотрели ряды платьев на вешалках, некоторые – одно на другом, потому что уже не было места. Донна Каран, Нью-Йорк, Ямамото, Токио, Виктор и Рольф, Амстердам, Эрме, Париж. Города, которые всегда с тобой.
Nu chto, my uvidimsja segodnja?
Пауза. Надо сначала выбрать платье, потом – подобрать слова для ответа. Сказать полное любви и сожаления «нет», чтобы оно прошло из одной трубки – в другую.
* * *
Люди, которых выносил на поверхность эскалатор эскорт-агентства, где работала Ева, были самыми разными. Помимо обычных командировочных там были и пенсионеры, и богатые наследники, и банковские клерки невысокого полета, рок-музыканты из не очень известных, был один школьный учитель, один аферист и один русский шпион. Людвиг тоже не был командированным – он даже приглашал ее домой и, судя по всему, не был женат. Она знала его уже настолько, что дала ему свой телефон, разрешила звонить напрямую. Он показался ей безобидным – извращенствовал в меру, сильно не лез, относился уважительно. И потом ему, кажется, больше всего нравилось просто быть рядом и чтобы она вела себя так, словно они давно вместе. Он был из Швейцарии – все лучше, чем немец. Дедушка – звала она его про себя.
С помощью приложения для айфона она купила билеты на поезд до Мюнхена, с досадой «прощелкала» сообщение о том, что немецкие машинисты бастуют, договоренность с профсоюзами не достигнута и возможны задержки. Задержки были – темные людские толпы выстраивались на перронах, чемоданы на колесиках и без громоздились от одного края к другому, репродуктор над станцией каркал с берлинским акцентом, призывая ждать, ждать, ждать… Один мужчина на перроне говорил, что договоренность по зарплате с машинистами достигнута, а другой доставал из кармана айфон, сверялся и
