об этом Зеки, поняла? Скажешь ему: «Это не обсуждается». Повтори.
— Откуда они у тебя? — спросила я.
— Это не имеет значения, солнышко, — ответила мама.
— Упаковка уже вскрыта, — говорю я, ощупав пачку в темноте, — по-моему, нескольких штук не хватает.
— Фрэнки! Умоляю тебя, сосредоточься. Держи их у себя на всякий случай. Могу сказать тебе со стопроцентной уверенностью: тебе не нужен ребенок в твоем возрасте. А то и… три ребенка. Ты хоть представляешь, Фрэнки? Родить сразу троих? Ты сама еще ребенок. Не нужно тебе этого.
— Хорошо, хорошо, — в конце концов сдалась я и сунула упаковку с презервативами под подушку. — Спасибо, мама. Спасибо, что беспокоишься обо мне.
— Но я действительно беспокоюсь о тебе, солнышко. Очень беспокоюсь.
— Знаю, — говорю я в ответ.
— Пойду на кухню. Вряд ли я уже смогу уснуть. Может, сделать торт или еще чего-нибудь, чтобы ты передала это от меня Зекиной маме? Что скажешь?
— Мама, я так устала.
— Спокойной ночи, солнышко, — решила наконец закруглиться мама, — спи.
После того как она закрыла за собой дверь, я закрыла глаза и зашептала: «Окраина — это лачуги, и в них живут золотоискатели. Мы — беглецы, и закон по нам изголодался». Однако уснуть уже не смогла. Тогда я принялась повторять эти слова снова и снова, пока мир не начал расплываться, а вещи — терять всякое значение и пока я не отрубилась.
Никому не было дела до наших постеров. По крайней мере сразу после того, как мы их расклеили. Зато нам было. И потому на следующее утро, как только мы остались одни, мы распечатали еще триста копий. Аппарат жужжал и с томительной медлительностью выплевывал копию за копией нашего совместного творения. Все это время мы не отрывали от аппарата возложенных на него рук, словно он нуждался в нас для того, чтобы чудо свершилось.
Колеся по городу, мы старались не пропустить ни одного из мест, где накануне развешивали свои постеры. «Мы к этому телефонному столбу его приделывали?» Всякий раз видя, что повешенный нами рисунок до сих пор на месте, мы разевали рты от изумления, как будто к моменту нашего появления ему следовало бы уже исчезнуть под лучами солнца. На Криксайдском рынке, пока я украдкой прикрепляла наш рисунок к общественной доске объявлений, висящей над прилавком с наживкой для рыбной ловли — земляными червями и сверчками, Зеки купил подробную карту Коулфилда, чтобы отмечать на ней каждую точку, вести официальную статистику, видеть, сколько провисел каждый из наших плакатов. Нас преследовала своеобразная навязчивая идея быть максимально точными, действовать по-научному, однако наши желания вносили в эту идею такие искажения, что никакого значения для кого-либо, кроме нас, это впоследствии бы не имело.
Мы доехали до кинотеатра и увидели, как один из его работников сдирает наши постеры с кирпичной стены, даже не успевая складывать их на землю. Я узнала парня — он дружил с одним из моих братьев. Поэтому я опустила стекло и окликнула:
— Джейк!
Зеки при этом сильно занервничал.
— Не надо, — сказал он, — не привлекай к этому внимания. Мы должны…
— Джейк! — снова крикнула я, и Джейк, скосив на меня глаза и пытаясь вспомнить, кто я такая, наконец узнал меня и кивнул:
— Привет!
— Что это за плакаты? — спросила я.
— Не знаю, — ответил он, пожав плечами. Из рук у него выпал скомканный постер, тут же подхваченный ветром. — Босс велел содрать. Та еще сволочь. Даже копов вызвал полюбоваться, но они сказали, что это не их забота.
— А что тут? — спросила я самым невинным тоном. — Можно глянуть?
— Фрэнки… — начал было Зеки.
Джейк подошел к машине и показал нам один из наших постеров.
— Вообще-то круто, — сказал он. — Похоже, это какая-то металлическая группа.
— Вау, — ответила я. — Действительно круто.
— Пожалуй, мне пора, — произнес Джейк, после того как мы несколько секунд втроем внимательно разглядывали постер. — Хочешь себе такой?
— Конечно, — ответила я и передала постер Зеки, который от неожиданности уронил его себе на колени.
— Пока, — сказал Джейк и вернулся к стене срывать наши картинки. Я же подумала, что вскоре нам предстоит снова сюда наведаться, чтобы заново обклеить всю эту стену. Если мы этого не сделаем, я просто свихнусь.
— Он сказал, что его босс звонил в полицию, — произнес наконец Зеки, пока мы колесили по городу, высматривая очередной постер.
— Да, а еще он сказал, что копам нет до этого дела, — ответила я.
Зеки поразмыслил на эту тему, глядя в окно.
— Они не врубаются, — заключил он.
— Они по нам изголодались, — ответила я, и мы оба засмеялись странным, подрагивающим смехом. И продолжали ехать.
В городе был один заброшенный дом, который, как я знала, облюбовали некоторые подростки и ребята постарше, приходившие туда по ночам покурить травку или выпить; это место располагалось на отшибе, поэтому никто из соседей не жаловался и копы на него забили. Я лично там ни разу не была, а вот мои братья постоянно его посещали вместе со своими подружками, со всеми этими популярными безголовыми девицами, вытворявшими все, что им в голову взбредет. Я не испытывала к ним неприязни. Но и не хотела быть одной из них. Однако мне всегда было любопытно, как можно жить, совершенно не беспокоясь о последствиях своих поступков, не задумываясь о том, что каждое твое действие не проходит для мира бесследно. Это обстоятельство казалось мне очень важным. Поэтому я подумала, что раз уж мы с Зеки не можем прийти сюда вечером, когда из бумбокса орет музыка, загораются и гаснут фонарики и по кругу передаются банки с теплым пивом и измельченные таблетки с амфетаминами, то мы расклеим свои постеры сейчас, заставим этих тусовщиков смотреть на нас.
Под ногами хрустело битое стекло, и вообще казалось, что дом готов в любой момент рухнуть. Ну кто бы согласился заниматься сексом в заброшенном доме, да еще на полу, усыпанном битым стеклом? Как моим братьям удавалось уговаривать девушек на такое? Тут осталась кое-какая мебель: пропахший плесенью диван и несколько продавленных кресел с откидывающейся спинкой, которые выглядели так, словно над ними неописуемым образом надругались — столько на их обивке из искусственной кожи оказалось порезов. Я подумала, что, будь у меня выбор, я предпочла бы заниматься сексом на битом стекле.
— Похоже, здесь совершают человеческие жертвоприношения, — заметил Зеки с явным беспокойством.
— Это всего лишь подростковые штучки, — ответила я, пытаясь сохранять хладнокровие. — Странно, что этот дом до сих пор не сгорел, потому что кто-то явно тушил окурки об этот диван.
