само по себе оправдывает его. Когда мы говорим о глобализации, то говорим, если уложиться в одну фразу, о процессе, обладающем потенциалом для того, чтобы решить крупнейшие проблемы человечества.
Генеральный секретарь благосклонно кивнул.
– Вы говорите о том, чем я живу, – произнес он.
– Темная сторона глобализации, – произнес Джон Фонтанелли, – заключается в том, что возникли концерны, способные противопоставить друг другу государства, чтобы заставить их пойти на губительные уступки. Я знаю это, потому что сам поступал так достаточно часто. Я давил на правительства, подкупал депутатов, манил инвестициями или угрожал оттоком рабочей силы, чтобы получить то, чего хотел: право разведки или другие лицензии, прибыльную монополию или условия, которые позволили бы мне исключить из игры конкурентов. Иногда я просто разрушал национальную промышленность, чтобы заполучить рынок целиком. С тем результатом, что не оставалось равных шансов, даже приблизительно. Выступать против такого концерна как «Фонтанелли энтерпрайзис» для обычного предприятия равносильно игре против того, кто одновременно обладает пятнадцатью ферзями. – Он поднял руки, извиняясь. – Я не горжусь этим. Я просто говорю, как было. Я действовал под влиянием своего бывшего управляющего, и, тем не менее, я за это в ответе. На всех договорах, письмах и прочей документации стоит моя подпись.
– Никто вас не упрекает, – произнес Аннан.
Джон кивнул.
– Да. Но именно в этом и заключается проблема, правда? Что нет никого, кто мог бы меня упрекнуть. Не осталось законов, которые связывали бы меня по-настоящему. Я могу делать все, что угодно. – Джон наклонился вперед. – У нас есть слово для организаций, которые делают все, чего им хочется, не обращая внимания на законы. Слово, которое пришло в наш язык из итальянского: мафия.
12 июля 1998 года французская национальная сборная выиграла чемпионат мира по футболу благодаря убедительной победе над командой Бразилии, которой прочили первенство. Интересно то, что многие игроки команды были родом из бывших французских колоний за морем или в Северной Африке. После чемпионата мира можно было наблюдать, как правые партии Франции сворачивают свои расистские кампании.
– Это должно быть совершенно очевидно, – продолжал Джон. – Мы вынуждаем повсеместно сокращать заработные платы и социальные выплаты. Зато наши прибыли возрастают десятикратными темпами, не говоря уже о биржевых курсах. То есть совершенно ясно, что те правительства, для которых действительно важно благосостояние граждан, не должны поддерживать такие изменения. Но на самом деле у них нет выбора. Несмотря на то, что многие главы правительств до сих пор пребывают в мире иллюзий относительно того, что хотя бы в главных вопросах они сами могут принимать решения: они не могут, а концерны вроде моего получают на этом прибыль.
Мужчина, возглавляющий ООН, обеспокоенно кивнул.
– Когда я говорю «получают прибыль», то имею в виду, что они зарабатывают деньги. И этой цели приносится в жертву все, подчиняется все. Даже концерн «Фонтанелли энтерпрайзис», как я понял, несмотря на все благородные декларации, там, где это было ненаказуемо, сливал отравленные сточные воды в реки, сбрасывал промышленные отходы на мусорные свалки, отравлял воздух, игнорировал условия по охране труда, пренебрегал обязательствами по охране окружающей среды и обходил предписания здравоохранения. А почему? Потому что, если мы этого не сделаем, это сделают другие. В некоторых случаях я препятствовал этому, с тем результатом, что наши конкуренты смогли предложить более дешевый товар и наш сектор на рынке сокращался, пока нам не приходилось закрывать отдел. – Джон вытянул руку ладонью вверх. – Мы поступаем так не потому, что мы жадные. И мы не просто злые люди. Мы поступаем так, потому что у нас возникает чувство, будто мы должны так делать. Мы дичь, которая гоняется друг за другом. Поскольку все дозволено, мы не можем позволить себе бояться собственных бесчестных поступков.
На какой-то удивительный миг у Джона возникло чувство, что он всегда знал, что однажды будет здесь сидеть. Даже тогда, когда проезжал мимо с пиццами на велосипеде, там, где сейчас стоял лимузин. Как будто вся его жизнь была лишь подготовкой к тому, чтобы произнести слова, которые он говорил теперь.
– Но разве это идеал – предприятие, которое может действовать вне закона? Я не вижу, чем такое предприятие отличается от преступной организации. – Он покачал головой. – Я не думаю, что кто-то действительно хочет этого. Может быть, кто-то хочет стать богатым – но этого можно достичь и там, где есть правила игры. Просто правила должны быть справедливыми и одинаковыми для всех. Это отправная точка. Такие правила игры, такие законы на самом деле не служили бы ограничением, наоборот – они принесли бы облегчение. В принципе, нам их не хватает.
Генеральный секретарь ООН промолчал, только поднял брови.
Джон сцепил пальцы рук.
– В эпоху Дикого Запада люди быстрее уходили в неизведанные земли, чем за ними могла последовать государственная власть. Тогда разбойничьи банды правили большими районами страны, пока закон постепенно не начал набирать силу. И в такой ситуации мы оказались снова. Многонациональные концерны стали могущественнее государств. Это значит, что превышен принцип упорядочивания национального суверенитета. Что необходимо, так это транснациональная власть, которая будет представлять закон и порядок на глобальном уровне.
Кофи Аннан глядел на него с обеспокоенной задумчивостью.
– Вы случайно не думаете при этом об Организации Объединенных Наций? – на всякий случай уточнил он.
– Нет, – ответил Джон Фонтанелли. – Я не думаю при этом об Организации Объединенных Наций.
В эти дни здание номер 40 по улице Уолл-стрит, до сих пор известное как «Фонтанелли тауэр», стало объектом интенсивных строительных мероприятий. Батальоны упаковщиков в униформах вытаскивали мебель, коробки и ящики, сгружая их в автомобили, подъезжавшие бесконечной чередой. В то же время на внешней стороне фасада велись работы. Нижние пять этажей раскрашивали различными стилизованными человеческими фигурками красного, желтого, черного, зеленого и синего цветов. Этажи выше красили совершенно новой, недавно изобретенной краской, содержащей оптические осветлители, подобные тем, что содержатся в моющих средствах, и заставлявшей здание сверкать невиданным, почти неземным белым цветом.
– Что это будет? – поинтересовался репортер у старшего прораба.
– Нижние пять этажей, – пояснил тот, перекрикивая шум грузовиков и компрессоров для распылителей краски, – станут штаб-квартирой…
– Нет, та часть, которая выкрашена белым?
– О, это? – Старший прораб снял шлем, вытер с лица пот, брызги краски и пыль. – Да, это вещь…
– Равно как и все остальные международные организации – ВТО, МВФ, Всемирный банк и так далее, Организация Объединенных Наций была создана правительствами стран в основном для того, чтобы вести диалог в вопросах международного значения. Но сама она не имеет власти. Никогда не было намерения создать мировое правительство. Напротив, люди хотели всеми средствами помешать возникновению всемирного правительства. Поэтому ООН лишили настоящей власти.
Генеральный секретарь нахмурил лоб.
– Что именно вы имеете в виду?
– На этой планете существует лишь одна реальная власть, – сказал Джон Фонтанелли. – Мне понадобилось много времени, чтобы это понять. Хотя это было так очевидно.
Энергичный на вид мужчина с рыжевато-каштановыми волнистыми волосами подождал, пока фотографы приготовятся снимать, а затем размашистым жестом снял белое покрывало с вывески рядом со входом в здание. И так и стоял, в окружении вспышек, указывая рукой на символ, который он открыл.
Напоминая эмблему ООН, он состоял из пяти стилизованных голов неопределенного пола на фоне карты мира, голов тех же самых цветов, которыми обычно рисуют олимпийские кольца: синего, желтого, черного, зеленого и красного, – и расположенных примерно так же.
Под ним была надпись: «We The People Org. – Headquarters» [97].
У него было такое чувство, будто в груди тлеет пожар, поглощающий его, заставляющий говорить то, что нужно было сказать, прежде чем станет поздно, без отсрочки, без колебаний, без размышлений. Словно дальние отблески света на краю сознания, возникали другие, полные сомнений мысли; он уже не позволял говорить Полу, хотя они заранее распределили роли, и генеральному секретарю: возможно, за его вежливым интересом, в конце концов, только и стоит, что вежливость? Потому что даже генеральный секретарь ООН не может позволить себе сердить самого богатого человека в мире? Но уже в следующий миг эти мысли улетучивались, забывались, словно их и не было никогда.
– Я уже не смогу сосчитать случаи, – говорил он, – когда я обманывал, надувал или по крайней мере успокаивал общественность, поводы, по которым я пытался отвлечь внимание общественности от определенных вещей путем манипуляций средствами массовой информации. Не знаю уже, сколько
