и науки.
– Лучше поискать кого-то с видéнием. Который положит полмиллиона на пятьсот лет в банк, а какой-нибудь нищий идиот в 2500 году унаследует триллион долларов. Или какая там будет валюта. – Он допил залпом, наслаждаясь жжением в горле. Это помогло, боль в душе отпустила, словно кто-то накрыл ее ватным одеялом. – Кто знает, может быть, состояние Фуггеров тоже возникло аналогичным образом? Я буду хохотать до упаду, если однажды это обнаружится. Эй! – крикнул он, поднимая пустой бокал. – Еще один. Двойной!
Пол критически посмотрел на него.
– Ты собираешься напиться?
– Верно подмечено, – похвалил Джон.
– Не делай этого.
– Я должен. Я должен, иначе сегодня ночью у меня взорвется мозг от всех этих мыслей, которые там крутятся. – Но затем махнул рукой мужчине за стойкой: – Отменяется. Одну колу, пожалуйста.
Повисло неловкое молчание, длившееся до тех пор, пока кола не оказалась на столе перед Джоном. Потом Пол вздохнул и произнес:
– Знаешь, возможно, сейчас мы переживаем гораздо более важную фазу, чем понимаем сами. Может быть, мы становимся свидетелями возвращения средневековья.
– Средневековья? – В этот миг перед внутренним взором Джона вдруг возникло строгое лицо Якоба Фуггера, портрет которого все еще висел в его спальне.
– Я когда-то что-то подобное читал, не помню уже где. Кто-то провел параллели между сегодняшними концернами и властными структурами в средневековье. К примеру, ты король, я твой канцлер, директоры – это герцоги, которых ты назначил, и так далее до твоих служащих, твоих подданных. – Он сделал жест рукой от потолка до пола. – Твой замок, охраняемый верными рыцарями, так? У тебя собственная система коммуникации, и если подумать, то во всех столовых, на фирменных заправках и так далее можно расплатиться удостоверением фирмы, а значит, есть и своя финансовая система. И пока вокруг запустевают земли, деградируют нравы, пока варвары толпятся у границ и повсюду возникают кризисы, ты и другие короли развиваете свои империи, ваша власть растет, и когда-нибудь старая великая империя – тогда это был Рим, сегодня предположительно Америка – падет и в мире наступит новый порядок.
– Эй! – восхищенно воскликнул Джон. – А ведь неглупо.
Перед его внутренним взором возникли старые стены монастыря, закованные в броню рыцари и пестрые торговые караваны. Он вдруг почувствовал горностаевую мантию на плечах.
– Правда? – произнес Пол и с горечью добавил: – Но ведь средние века – это темные столетия невежества, полные войн, болезней и нищеты. Может быть, пока мы еще можем, мы должны основать ряд монастырей, где хотя бы будет шанс сберечь сегодняшнее знание. Если уж свобода и демократия после столь короткого расцвета снова скатываются в феодализм.
Джон кивнул, потрясенный.
– Да, – произнес он. – Может быть, нам действительно стоит сделать это. – Он обвел взглядом город. Башни вокруг вдруг стали выглядеть как зубцы вражеского замка, а улицы внизу – как бастионы и ходы на крепостной стене. Туман показался дымом близкой битвы. – Какая мысль…
Позже он уже не мог сказать, что в конечном итоге послужило спусковым механизмом. Он вдруг почувствовал, что оцепенел, как что-то внутри него судорожно сжалось, так, как будто кожа, которую он начал чувствовать на раненом месте души, натянулась пузырем и лопнула, как потекло вниз все, что в нем собралось, переполнило его волнами образов, идей и чувств. Наверняка в том, что сказал Пол, было ключевое слово, вызвавшее цепочку ассоциаций, неудержимую, словно ряд падающих костяшек домино, и, пока все это происходило, мир его разбился, он сам разбился и снова собрался из тех же самых частей, только в новом порядке, лучшем порядке, впервые правильно, с тех пор как он научился мыслить. Ощущение было такое, словно на него обрушилась лавина кусочков мозаики, чтобы потом собраться самостоятельно. На это не нужно было тратить усилий, поскольку все усилия давно уже были приложены, нужно было только втянуть голову, чтобы не покалечило, и задержать воздух.
– Я понял, – хрипло прошептал он. И остался сидеть неподвижно, глядя куда-то вдаль, на улицу, на здание, на светящееся окно – далеко-далеко, лишь в виде яркой точки.
– Что-что? – переспросил Пол.
– Я знаю, что нам нужно сделать. – Он сидел неподвижно, потому что малейшее движение могло прогнать видение.
Пол наклонился вперед и посмотрел на него, раздраженно и внимательно.
– Что мы должны сделать? – повторил он.
– Чтобы исполнить пророчество.
– Джон, ты не…
– Это совсем просто. Так просто. Мы давно уже могли додуматься.
– О! – озадаченно произнес Пол. Некоторое время он размышлял, пока Джон смотрел неотрывно на светящуюся точку в темной дали, и наконец спросил: – И что же?
Джон сказал ему. Сказал ему, что они должны сделать.
Когда он закончил, в комнате повисла тишина, такая, словно замерз воздух. Джон вышел из оцепенения, отыскал взгляд Пола, заглянул в большие удивленные глаза.
Впервые в жизни ему удалось озадачить Пола Зигеля.
Нью-Йорк, caput mundi, столица мира. Первый по-настоящему чудесный весенний день разлился над городом на Гудзоне, от мокрых крыш домов поднимался пар, сияние стеклянных башен Манхэттена было видно далеко в Атлантическом океане. Можно было подняться на крышу Всемирного торгового центра и окинуть взглядом просторный свежевымытый мир, не прячась от ледяных ветров и ливней.
Никто из тех, кто видел, как заходит на посадку знаменитый, единственный и неповторимый самолет с темно-красной буквой «f» на борту, ничего не заподозрил. Самолет прилетал в Нью-Йорк достаточно часто, чтобы стать привычным зрелищем.
– «Манифорс Ван», посадка разрешена.
Никто не догадывался, что на этот раз Джон Фонтанелли прилетел, чтобы изменить мир.
Резиденция Организации Объединенных Наций на Ист-Ривер представляет собой большое открытое, удачно расположенное здание, построенное по идеям архитектора Ле Корбюзье, до сих пор излучающее величие и оптимизм. При этом каждый, кто хотел войти в него, должен был иметь при себе пропуск с большой цветной фотографией, который можно было получить только после тщательных проверок, и позволить тщательно досмотреть свой багаж и себя самого. Вооруженные сотрудники службы безопасности и металлоискатели создают особую атмосферу сразу же, у входа.
Лимузину, доставившему Джона Фонтанелли и Пола Зигеля из аэропорта, махнул рукой крупный охранник, указав подготовленное место для парковки. Кордон вооруженных людей проводил их по широким лестницам наверх, провел их через все заслоны, и никто даже не поинтересовался их пропусками. Наконец их доставили на 38 этаж, где их встретили большие, почти стерильные на вид комнаты и лично генеральный секретарь ООН Кофи Аннан.
– У меня всегда было такое чувство, что однажды мы познакомимся, – произнес он. – Добро пожаловать.
Позднее, устроившись поудобнее, после обмена обычными любезностями, Джон заговорил о своем деле.
– Вы знаете, что я стараюсь исполнить пророчество своего предка, – сказал он. – Я долго не мог понять, как это осуществить. Но теперь знаю. Я хочу сделать кое-что, для чего мне не помешает ваша поддержка. Она мне не нужна, но хотелось бы иметь ее. В крайнем случае я могу сделать то, что собираюсь, и сам, но мне хотелось бы, чтобы это было не так.
– Чем я могу вам помочь? – спросил Аннан.
– Давайте сначала поговорим о глобализации, – попросил Джон.
В 1998 году во всем мире было 25000 объединений фирм, то есть слияний или поглощений. Одним из самых сенсационных стало объединение немецкого акционерного общества «Даймлер-бенц» и американской корпорации «Крайслер», которые образовали первое трансатлантическое предприятие «Даймлер-Крайслер», став третьим по величине производителем автомобилей в мире. Самой же гигантской сделкой стало поглощение инвестиционного дома «Бэнкерс траст корпорейшн» банком «Дойче банк», который благодаря общей сумме в 1,4 триллиона долларов вышел на первое место в мире, обогнав предыдущего фаворита «УБС» – «Объединенный банк Швейцарии».
– О чем мы говорим? – произнес Пол Зигель. – Мы говорим о том, что разбираются шкафы и устанавливаются коммуникации. Мы говорим о том, что нечто давно известное нам на примере Олимпийских игр – всемирное состязание, невзирая на происхождение, цвет кожи или религию, – происходит сейчас и в области экономики. Программисты из Индии, врачи из Египта – то, что во всем мире есть способные люди, уже давно перестало быть теорией, мы все это видим. Былые предрассудки меркнут, возникает обоюдное уважение. Разговоры ведутся не потому, что люди вынуждены делать это, а потому, что они этого хотят. Мы говорим о всеобъемлющем глобальном объединении, которое делает мир привлекательнее и вероятнее войны, что уже
