– Вот это, – сказал старик, показывая на один флакон, – от укуса змей. Надо выпить десять капель в чашке козьего молока, а четыре капли вмазать в ранку. В другом флаконе – кровь саламандры[73]. Это от ожогов. Синий порошок – от лихорадки. Посыпь щепотку его в плошку риса и заставь больного съесть. Только помни: в первые три дня новолуния он не действует. Желтый порошок останавливает кровь. А трава отгоняет тоску и усталость и спасает от укуса скорпиона. Ею вылечил я Афанасия. Теперь прощай! – закончил Хаджи-Якуб торопливо, так как караван уже вышел за городские ворота. – Приезжай к нам в Шираз! – крикнул он, хлестнул коня и скоро исчез в дорожной пыли.
После отъезда старика Никитин с Юшей стали бродить по городу вдвоем.
Однажды ночью Афанасий долго сидел у открытой двери каморки. Караван-сарай уже спал. Слышалось лишь, как у коновязей сонно переступали с ноги на ногу кони да ворковали голуби. Откуда-то издалека доносились заунывное пение и удары бубна.
Вынув из походного ларца тетрадь, Никитин перечитывал прежние записи. Житье в Дербенте и Баку, поездка по морю и по Персии были описаны кратко.
Ормуз был самым удивительным местом из тех, которые Никитин видел до сих пор. Он сделал о нем более подробную запись, чем о городах, которые видел до того. И не мог не пожаловаться на невероятную жару: «А в Гурмызе есть варное солнце. Человека сжет».
Но самое необычайное случилось в этот день.
Утром пошли они с Юшей к морю и, усевшись у самого берега в тени крепостной стены, долго смотрели, как на неуклюжие низкие корабли вкатывают бочонки с ртутью, тяжелые ящики киновари[74], тюки шелка, осторожно заводят по настилам арабских жеребцов.
Никитин знал, что эти корабли завтра уйдут в Индию.
Афанасий с Юшей так увлеклись, что не заметили, как прошло много времени. Солнце стояло уже высоко, когда они вдруг почувствовали, что волны лижут их ноги. Оба вскочили, пораженные и напуганные. На их глазах море стало заливать землю. Поспешно перебрались они наверх, на крепостную стену, и увидели прилив.
Через несколько часов море стало отступать.
Никогда еще не видел Афанасий прилив и отлив, никогда и не слышал о них. Он был одним из первых русских, попавших на берег океана. До него русские плавали по замкнутым морям – Балтийскому, Черному и Каспийскому, и негде было им увидеть прилив.
Правда, архангельские поморы были знакомы с приливами в Белом море, но рассказы о них, видно, не дошли из этих глухих мест в Тверь и другие города Средней Руси.
И теперь, тихой ночью, вспоминая виденное на берегу, Афанасий подробно записывал свои впечатления в тетрадь…
Последнее время Никитин редко видел самаркандца. Али-Меджид целые дни проводил в задних каморках ормузских лавок. Он был очень занят: продавал привезенные с севера бирюзу и шелка, покупал индийские пряности. Остановился он у своего брата – барышника. Ормуз вел большую торговлю конями. Индийские владыки и знатные вельможи очень нуждались в конях для походов, боев и торжественных выездов. В Индию всегда возили персидских и арабских коней.
С помощью Али-Меджида Никитин выгодно продал свою бирюзу. Даже после того как он уплатил самаркандцу взятый долг, у него осталась изрядная кучка золотых монет.
– Что теперь делать будешь? – весело спросил у него Али-Меджид. – Хочешь – купи перца, и поедем вместе назад. В Сари перец продашь втридорога, а если в Астрахань или в Кафу довезешь – в шесть раз больше получишь. С хорошими деньгами на родину вернешься.
И в самом деле, Никитин мог теперь подумать о возвращении в Тверь.
Если он привезет на север индийские товары, то выручит такие барыши, что сможет вернуть все долги и останется еще немало. Сбудутся его прежние мечты о жизни в Твери, о своем хозяйстве, о лавке, о почете и уважении.
Но теперь ему хотелось большего. Все чаще ходил он на морской берег и с завистью смотрел, как снаряжают суда для далекого плавания в Индию, на Цейлон-остров, в незнакомые края, что раскинулись по берегам теплого Индийского океана. Случай занес его, русского тверского купца, в эти дальние страны. Никогда еще не проникал сюда ни один из его земляков.
И с каждым днем все сильнее и сильнее заманчивые мечты одолевали его: что, если попытать счастья в индийской стороне? Казалось обидным возвращаться на далекую Родину с самого порога Индии.
Когда Али-Меджид вновь спросил его, как он думает распорядиться своим богатством, Афанасий взглянул ему прямо в глаза и тихо сказал:
– Хочу в Индию ехать. Что посоветуешь?
– Хорошо придумал, – сказал самаркандец. – Поезжай, посмотри далекие земли. Успеешь вернуться на Русь. Только помни: индийские мусульмане все время ведут войны с неверными и не терпят ни индуистов[75], ни язычников[76], ни христиан. Но ты за персиянина сойдешь: язык и обычаи персидские ты знаешь.
– А Юша? – спросил Никитин.
Али-Меджид засмеялся:
– Юша еще лучше тебя может прикинуться персиянином! Его Хаджи-Якуб всему обучил, пока мы через Персию ехали.
И в самом деле, дальняя дорога сильно изменила Юшу: он очень загорел, вытянулся, повзрослел, стал расторопным и подвижным. Парень ловко сидел в седле, умел навьючить коня, научился стрелять из лука.
Говорил он по-персидски свободно, знал множество мелких, но очень важных правил персидской жизни: что в доме неприлично сидеть без шапки, но обязательно надо снять обувь; что в гостях надо ждать, пока хозяин начнет есть, и следить, когда он кончит; что в Персии зовут человека, поворачивая ладонь к нему и помахивая пальцами – совсем так, как на Руси гонят прочь. И многое, многое другое.
Долго беседовал Никитин с Али-Меджидом. Самаркандец советовал ему, какие товары везти на продажу в Индию.
Однажды ночью Али-Меджид разбудил Никитина:
– Вставай, друг, вставай скорей! Счастье пришло.
– Что случилось? – спросил Афанасий.
– Вставай скорей! Говорю – счастье пришло. Богатый купец умер, а у него были кони из Арабистана.
– При чем же тут я? – все еще не понимал Никитин.
– После поймешь. Говорю – идем скорей!
Никитин не стал больше расспрашивать.
Он знал, что зря Али-Меджид не пришел бы к нему ночью.
Он быстро оделся и пошел с самаркандцем, а по дороге узнал от него, что, согласно обычаям Ормуза, часть имущества умершего купца переходит властям города. Начальник стражи взял свою долю, но он боялся, что правитель города отберет у него лучших коней. Вот он и решил тут же ночью продать двух коней умершего купца.
– Он дешево продаст, – закончил свой рассказ Али-Меджид, – утром у него их отнять могут. Одного коня брат берет, а другого ты себе возьми.
Они быстро добрались до караван-сарая, где умер аравийский купец. Их, видимо, ждали. По знаку Али-Меджида стражник повел их к коновязям, и при свете луны Никитин увидел такого арабского жеребца, о котором мечтал лишь во сне, – белого, сухого, ловкого и порывистого, с маленькой злой мордой и мягкими розовыми губами.
Молча стоял Афанасий перед жеребцом, пока Али-Меджид не тронул его за плечо:
– Берешь коня?
– Как же не взять? Конь-то какой! – восхищенно сказал Никитин.
Утром он весело объявил:
– Ну, Юша, собирайся в путь-дорогу! – и рассказал о своей ночной покупке.
Юша был счастлив. Ему уже надоело в Ормузе.
По совету Али-Меджида Никитин оделся персиянином и назвался Хаджи-Юсуфом из Хорасана. Юше дали имя Али.
Грузиться на корабль пришлось ночью: Афанасий боялся, что днем кто-нибудь узнает белого коня, которым все любовались в конюшне купца.
Еще днем Никитин побывал на корабле. Из Ормуза в Индию плавали на невысоких судах с одним парусом. В Индии железо было очень дорого, поэтому судно сбивали без гвоздей. Доски прикрепляли деревянными клиньями или перевязывали канатами. На судне кроме Никитина ехало еще пять персов-купцов со своими конями. Заблаговременно на корабль погрузили ячмень, но потом принесли полдюжины конских шкур с хвостами.
– Зачем в Индию шкуры конские везут? – спросил Афанасий у корабельщика Махмуда.
– Кто везет коня в Индию, тому индийские владыки дают скидку с пошлины на другие товары, что он привезет с собой.
– А зачем же шкуры везти? – ничего не понял Никитин.
– А если конь в море издохнет? – лукаво улыбнулся Махмуд. – Чтобы купцы не несли убытки, за издохшего коня, как за живого, они получают скидку с пошлины. Нужно только сдать властям его шкуру. Вот и придумали ормузские купцы скупать за бесценок в Персии шкуры павших лошадей и везти их в Индию.
Никитин только головой покачал – так удивили его купеческие хитрости.
Вечером Афанасий с Юшей провели жеребца по ормузским улицам. Али-Меджид помогал им. Подкупленная стража пропустила их через ворота. В темноте подошли они к берегу, по сходням свели жеребца на судно, где стоял уже десяток коней.
