была бы более правдоподобной, чем сама война. Они бы предъявили свой пулемет самолета-разведчика с фотоаппаратом как нечто, что может как-то помочь в бою с истребителем, вооруженным до зубов. Даже один истребитель является для них противником, которому невозможно противостоять, с их-то игрушечным орудием. Но их шесть!
Тони не то чтобы испуган, он скорее раздражен этим таким несвоевременным появлением истребителей – как раз тогда, когда у него приморожена педаль. Ему совсем не нравится это нагромождение пагубных случайностей по воле капризной судьбы.
Давит на застрявшую педаль. Не поддается. Им придется продолжать держаться прямо на солнце. Он не может в точности оценить, на каком расстоянии от него находятся истребители, но у них пока есть преимущество: сами они летят на тысячу метров выше, чем те. Подъем на скорости заставит их карабкаться вверх, а это замедляет движение.
– Дистанция, Дютертр.
– Стабильна, капитан.
Они идут на пределе мощности двигателя. Стрелка индикатора оборотов – в красной зоне. Истребители лезут вверх.
– Дистанция, Дютертр.
– Э… да. Слегка увеличилась!
Полкилометра – расстояние микроскопическое, но, когда отсчитывается по вертикали, становится ключевым.
Тони стискивает зубы и шепотом подбадривает самолет, словно чистокровного скакуна. Скорость они держат.
– Отстали, капитан!
В голосе Дютертра звенит мальчишеский восторг. Он не задумывается о том, что их отпустили, потому что те уверены, что через несколько миль они попадут в зону действия следующего патруля. Тони никакой эйфории не ощущает, сказать правду, его прошиб пот, хотя за пределами его костюма температура минус сорок. Его так тошнит, что эта тошнота вот-вот лишит его сознания и они свалятся в пике. Он хмурит брови. Теперь уже он борется не с самолетами Люфтваффе, а с самим собой.
– Капитан…
Дютертр удивляется тому, что тот молчит. Через ларингофон голос доходит словно со дна моря.
– Я здесь, Дютертр.
– Уверен в этом.
Тони улыбается. Ни орден Почетного легиона, ни награды Академии не значат ничего: именно эти три слова кажутся ему самой большой похвалой, какую он когда-либо слышал в свой адрес.
– Дорогой Дютертр, мы прибываем в Аррас.
– Хорошо, мой капитан.
Он хочет снизить обороты, так как подобная нагрузка грозит двигателям поломкой, но ключ газа замерз, и повернуть его, чтобы уменьшить увеличенную на данный момент подачу топлива, он не может. Они летят со скоростью более восьмисот километров в час. И вновь его не столько мучает беспокойство, что моторы начнут чихать, сколько разъедает раздражение от того, что ключи подачи топлива не работают.
Это ж надо: строят самолеты для полета на высоте в десять тысяч метров, и никто не подумал, что на такой высоте детали смерзаются и становятся ни на что не годными!
Его выводят из себя беспечность, небрежность, леность инженеров, раскуривающих свои сигары, в то время как три жизни его экипажа стекают в сточную канаву по причине их некомпетентности.
Ему вовсе не нужно заглядывать в документы высшего французского командования, помеченные грифом «секретно». В эту самую секунду, пытаясь повернуть примерзший ключ, он нисколько не сомневается в том, что эта война проиграна. Если ключ подачи топлива летящего над Европой самолета не поворачивается в тот момент, когда должен повернуться, то страна приговорена к поражению.
Его собственная злость рождает в нем некую силу, которой не было, и он опять нажимает на ключ, который наконец уступает. От приложенных усилий он обливается потом. Режим работы двигателей становится более спокойным. Над Аррасом они начинают снижение – к цели.
С земли их встречают какие-то искры, они быстро поднимаются им навстречу. Это трассирующие пули. Внезапно начинается праздничный фейерверк маленьких вспышек в воздухе. Жестяной перестук означает, что есть попадания по фюзеляжу. Этот залп позади, но начинается другой. Дютертр расчехляет камеру, и они начинают свою контратаку. Немцы пускают в них взрывающиеся снаряды, а они им в ответ – вспышки фотокамеры. Даже Дон Кихот не был снаряжен так худо, когда бросался в атаку на ветряные мельницы. Пули свистят со всех сторон, некоторые попадают в самолет, но ни одна – в топливный бак.
– Еще минутку, мой капитан.
Тони пожимает плечами. Он выплясывает фортели между этими смертоносными ракетами без каких-либо особых страданий, потому что от него здесь, собственно, ничего не зависит. В очередной раз – рулетка судьбы. Красное, нечетное, и – поехали. Он поставил фишку на стол, а остальное уже не его ума дело.
– Тридцать секунд, мой капитан.
Он слышит в наушниках вздох. Это стрелок.
– Убрио…
– Да, капитан?
– Вы женаты?
– Еще нет, мой капитан. Моя невеста ждет меня – сыграем свадьбу, когда вернусь.
– Как ее зовут?
– Софи.
– Дютертр…
– В вашем распоряжении, мой капитан.
– Кончайте уже. Софи ждет.
– Да, мой капитан. Последний… Готово!
– Возвращаемся.
Еще два попадания в фюзеляж самолета, но они уходят наверх. На обратном пути каким-то чудом не встречаются ни с одним роем ос. Может, полетели на базу заправиться. Порой рулетка судьбы может сыграть просто великолепно.
Они садятся в Орконте и, катясь по полосе, видят, как из своего домика выходит майор Альяс. Такой прямой на летном поле, он ждет, пока Тони с трудом, неуклюже из-за затекшего тела, спускается по трапу самолета.
– Капитан Сент-Экзюпери, вы победили!
